Репетитор - Полонский Георгий - Страница 12

- Ругай, еще ругай! Это у тебя от неравнодушного отношения, да?

Не видела она, не понимала, какой кислой показалась ему только что добытая "квинтэссенция"…

- Только не думай, что я неблагодарная какая-то…

Она вошла в освещенный круг, где стоял он. Возникший на стенке "театр теней" показал, как она поцеловала его несколько раз, поднявшись на цыпочки. И как он стоял, обескураженный и послушный, словно лишенный своих интеллектуальных доспехов, которые сделались вдруг до смешного ненужными, как средневековые латы и щит…

- Боишься меня? - насмешливо-ласковым шопотом спросила она. - Боишься, что это нас выбьет из графика подготовки?

На обворожительное это издевательство он не ответил, он целовал ее жадно, он хотел целовать ее всю, и она слабела уже. Впервые можно было хотя бы с самим собой не хитрить, не играть в прятки! Вдруг, посреди этих сладких вольностей, он оторвался, как забулдыга от вина, - чтобы задать вопрос:

- Катя… А могу я узнать про того матроса? С которым ты в витрине фотосалона?

У нее расширились зрачки.

- Ну Инночка… Неужели выставила? - она скрипнула зубами. - Жень, ты не бери в голову! Я зашла к подруге, она там работает. И был там матросик, он догуливал свои десять суток отпуска. И хотелось ему козырнуть на корабле, что есть у него девушка или даже невеста… Ну и попросил. А мне жалко? Да на здоровьичко! Но одно дело - перед чужими моряками, и совсем другое - на главной улице своего местожительства, правда же? Утром я или витрину им разобью, или они снимут, я не попрошу, я потребую!… Иди сюда, - она усадила его на топчан. - Ну? Хорошо все объяснилось? Про матросов нет вопросов? А теперь поцелуй меня…

Его уже не требовалось просить дважды, хотя и был он неловок. Потом она откинулась, давая себе передышку, и засмеялась:

- А все-таки видно: у вас на философском это не проходили!

- Не надо так, - морщась попросил он. - А то я подумаю, что тебе еще в седьмом классе легко давался этот предмет…

Влажно блестя глазами (под правым все отчетливее лиловел фонарь!), она дразнила его:

- В седьмом? Дай вспомнить… В отличниках не были, нет. Но интересовались, конечно… Поэтому и смогли, в конце концов, заинтересовать такого редкого типа! Тебя же надо под стеклом держать! В одном экземпляре. Ты ж один такой! Я, может, искала как раз такого… серьезного… образованного… целеустремленного до ужаса… всегда выбритого хорошо… Вот только мускулы, наверно, жиденькие… - Она пощупала и удивилась. - Слушай-ка, нет! Очень даже наоборот! Жень, а с чего это они такие у тебя?

- От костылей. Три года как-никак. Вес тела принимаешь на руки полностью.

Краткая пауза… После нее Катя объявила:

- Скажи своей бабушке, что мне все это годится! Или нет, пока не говори… Сильно она напугается, как думаешь? Хотя сначала-то все они пугаются, это нормально… Жень, а знаешь, в первые дни знакомства я про тебя решила, что ты "пиджак"! Это у шоферов есть такое слово.

- Да? А к тебе оно как попало?

- А я ведь шоферская дочка. Только папаня от нас газанул и растворился в синей дымке! Давно уж: еще главного корпуса не было у вашего Дома… Но это я отвлекаюсь. Про что говорили?

- Про то, как я был "пиджаком".

- Ага! Фирменным! Обожди… ты как в первый раз появился тут? С каким-то ребенком, что ли?

- Да. А во второй - пришел узнать, не здесь ли солнечные очки оставил…

- Во! Я говорю: "нет, ищите где-нибудь еще". А ты: "спасибо, спасибо, извините" - и улыбаешься так, как будто и очки свои вернул, и к ним еще большую конфету дали! Тогда я в мыслях и прозвала тебя "пиджаком"… На, кстати, забери… а то я все забываю.

И она достала из тумбочки его затемненные очки.

- Как? - изумился он. - Ты же тогда сказала…

- Ну да, да, хотела прикарманить, - спокойно улыбалась Катя. - Что упало, то пропало! И нечего так смотреть… Говорю же: ты был для меня не ты, а "пиджак", посторонний московский фраер! Которые бывают хорошими, поскольку что им самим хорошо… Видишь, честно же говорю.

Он тер себе лоб, он не смотрел ей в глаза; эта запоздалая честность была тяжеловата ему… И нужные слова не приходили.

- Слушай, Катя… что тут сидеть? Лучше подышать выйти…

- Ой, ой, задохнулся он! - скривила она губы. - Что, глупо сделала, лучше было бы совсем без отдачи? Теперь будешь бояться за свои часы, бумажник… да?

- Перестань!

- Да, Женечка, вот на какую ты напоролся… А все - биография… Бабушки такой у меня, конечно, не было… И не записана я в Ленинскую библиотеку… А от осины не родятся апельсины! - это факт, народная мудрость. А ты решил: нет, дай-ка я мичуринцем буду, сделаю осине апельсиновую прививку! Что, что ты мне руку сжимаешь? Неправильно говорю? Говорю все как есть…

И она запела, смеясь, но уже и плача: "Как бы мне, осине, к апельсину перебраться?! Я б тогда не стала гнуться и качаться!"

- Катя, ну не кривляйся… не надо! - просил он.

- Вот примерно такая я артистка! Так себе, да? - она перевела дух, потом округлила глаза и сунула пальчик в рот, с тем самым выражением, с каким просила угостить ее в баре. - Жень, а по правде, ну совсем кроме шуток: нельзя так сделать, чтобы, кроме твоей бабули, никому не показываться?

- Не понял… Здесь или там? Там даже Константин Сергеевич не решал бы один, там комиссия…

- Ну ладно, пусть. Но бабуленькин голос - он главный? Заступится она или нет?! Только не финти!

- Да за что заступаться? Она же сама этого не знает, пока ты тянешь с показом!… Я ж предупреждал, Катя: это не моя компетенция…

Катя грустно шмыгнула носом:

- Понятно… Юный мичуринец притомился: возни с этой осиной многовато… Кофе хочешь аэрофлотское?

Он покачал головой. Кончилась одна сторона пластинки; он хотел спросить, надо ли перевернуть, но обнаружил, что Кати нет в помещении.

Она брела к морю.

Было темно, в Доме имени Неждановой наверняка уже был отбой.

Катя сидела в луче своего прожектора на борту той самой лодки, из которой выдворяла когда-то Женю суровым распоряжением в мегафон… Теперь он приблизился и был не менее суров, чем она тогда:

- Я все понял, Катя. По крайней мере понял свою роль при тебе. Я - средство доставки.

- Чего-чего? Ой, ты, главное, не придумывай лишнего, и так все трудно… Вот хочешь правду, если на то пошло? Всю-всю? И даже про того матроса? Да, он был мой жених… наврала я…

- Не надо, - перебил он непреклонно. - Главное, чтоб ты сама различала, что - правда, что - нет…

- Жень, я знаю одно: ты мне пристегнул крылышки! Не обидно тебе, если они обратно отвалятся?

- Да какие, к черту, крылышки! Созналась же ты, проговорилась, что театр, актерство - совсем не твоя страсть…

- Ну и что? Ну если и так? А в Москву я хочу!

- Ха! Вот это я и понял, Катя. Что ты стремишься туда, как все три сестры у Чехова! А я - средство доставки! Ишак такой… который везет тебя в столицу, на карнавал, на фиесту… К странной жизни, где право на образование как-то сливается у тебя с правом на отдых, а права на труд нет совсем! Это призрачная жизнь, Катя, опереточная, я не знаю такой… и я не повезу тебя туда, извини.

Она плакала:

- Что ж ты за человек?! Его целуют, ему - про любовь, а он - про Конституцию: право на труд… право на отдых… Женечка, миленький, я почему в Москву-то хочу? Может, потому, дурачок, что в ней - ты! Ты ведь мне теперь кто? Ты мой Константин Сергеевич… мой Владимир Иванович… мой Ален Делон, мой Олег Меньшиков… да что там! Ты - мой президент, если на то пошло… - и вдруг она припала губами к его руке.

Ему это показалось грубым наигрышем, театром дурного вкуса.

- Брось, Катя: медузы, наверно, и те смеются…

- Сам ты медуза!

- Возможно. А еще я - хромой ишак, который заупрямился: не везет туда, куда тебе надо! И "пиджак" я. И фраер. Катя, а тебе не кажется, что твоя спасательная станция… что там пожар?!