Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна - Страница 26

Гавриил, всегда отличавшийся сдержанностью и немногословием, посмотрел на меня укоризненно, заметно раздосадованный глупым недоверием, но предпочел действие словам, неуловимо быстро нажав на какой-то резной элемент гранитного куба. Верхняя поверхность того, что казалось идеально монолитным и нерушимым, вдруг натужно покачнулась и с легким шорохом отъехала вбок, являя моему взору небольшой тайник, высеченный внутри каменной глыбы. Архангел опустил руку в глубину открывшегося отверстия и извлек на свет Божий небольшой предмет, замотанный в простую холщовую тряпицу. Он молча протянул мне этот загадочный сверток, а я совершенно бездумно приняла его в свои чуть подрагивающие от волнения ладони.

– Сними защитный покров! – с усмешкой приказал Гавриил, видя, что я так и собираюсь сидеть неподвижно, ощущая волны тепла, струящиеся сквозь тряпицу.

Я послушно подчинилась.

Это оказался деревянный кубок, потемневший от времени и выполненный как-то неумело – возможно, второпях. Его внутренняя поверхность отливала странным багряным отсветом, словно бы впитавшимся в неровные стенки. След крови Господней? Я содрогнулась от благоговения. Верила ли я собственным мыслям и чувствам? Возможно, нет, но… Чаша доверчиво лежала в моих слабых ладонях, испуская удивительное тепло, проникающее в каждую клеточку, в каждую частицу напряженного тела. Невероятное спокойствие и умиротворение снизошли на мою душу, наполняя меня верой и пониманием: Грааль – вот он, он и правда существует. По побледневшему, торжественно вытянувшемуся лицу струились тихие слезы просветления… Гавриил вынул Чашу из моих рук и завернул обратно в холст.

– Поняла? – скорее констатировал, чем спросил он.

Я не ответила, но ответа и не требовалось.

Отец Ансельм мягко взял меня за подбородок, заставляя посмотреть прямо ему в глаза. Странно, но сейчас он совсем уже не казался мне тем напыщенным вздорным толстяком, каким неизменно виделся всем монастырским воспитанникам. Суровая морщинка залегла между его требовательно нахмуренных бровей, щеки подобрались, нос заострился. Передо мной внезапно возникло лицо умное, хитрое и в высшей мере серьезное. А я-то всегда относилась к настоятелю с пренебрежением, считая занудой и извращенцем.

– Селестина, – проникновенно произнес настоятель, – пришло время раскрыть тайну твоего предназначения, час истины пробил!

И неожиданно меня охватил безотчетный страх. Холодная волна ужаса разлилась по спине, опоясывая спазмами предчувствия и обреченности. Осознание пришло само. Я внезапно поняла, что все, происходившее со мной ранее, случалось не просто так, а являлось лишь первым признаком чего-то важного и судьбоносного. А учили, воспитывали, готовили меня отнюдь не зря и не без причины. Эти навязчивые образы, возникающие в купели со святой водой, стоило лишь мне склониться над ней, чтобы омочить пальцы после исповеди, – образы странные и непонятные, в которых мне виделись звенящие мечи, чьи-то оскаленные клыки, испачканные в дымящейся крови, карие мужские глаза, опушенные густыми ресницами, и смуглый воин, осененный заревом огненных крыльев… Все это закономерно несло какой-то высший потаенный смысл. И, вероятно, совершенно не случайно мастер Кацуо занимался уроками боевого искусства иайдо именно со мной, и только со мной одной. И не просто так я умела творить боевые молитвы лучше всех своих сокурсников, ничуть не испытывая потребности в помощи личного Ангела-хранителя… Нет, скорее всего, мне уготовили какую-то особую участь, которой я, однако, вовсе не ждала и не желала…

– Не хочу! – обреченно заорала я, исступленно вырываясь из цепких рук отца-настоятеля. – Это ошибка, страшная ошибка…

Гавриил громко рассмеялся:

– Глупости! – мощное тело архангела буквально содрогалось от приступов безудержного веселья. – Никто еще в этом мире не смог так просто уйти от своего предназначения, от своей судьбы. А впрочем, ты и сама все знаешь!

– С чего это ты взял? – опешила я. – Я знаю, что я ничего не знаю!

Архангел глумливо хмыкнул и извлек из кармана несколько замызганных, жутко обтрепанных листов бумаги, при ближайшем рассмотрении оказавшихся не чем иным, как моей тетрадкой по Божьему слову, которую я бесследно посеяла пару месяцев тому назад.

– Читай! – сварливо буркнул Гавриил, раскрывая тетрадь посередине и бросая мне на колени.

Я послушно зашевелила губами.

– Вслух читай! – еще настойчивее рыкнул Гавриил.

Я испуганно замямлила, спотыкаясь и проглатывая слова:

– Боже, спаси и помилуй! – оторопело выдохнула я. – Это еще что такое? Почерк мой, вне сомнения, но не помню, когда и зачем я это написала?

Гавриил довольно хмыкнул, победно подмигивая отцу Ансельму. Настоятель радостно потер ладони.

– Молитва! – снисходительно пояснил архангел. – Причем, очень сильная и энергетически действенная! Ты сама ее написала на уроке, во время лекции. Написала неосознанно, как это сейчас модно говорить среди молодежи – «на автопилоте»!

– И чё? – я недогадливо вытаращилась на ангела.

– Да ничё! – насмешливо передразнил меня Гавриил. – Такое под силу лишь высшим серафимам, вот чё! Бестолочь Уриэль, к примеру, на подобное не способен! Ты – избранная Дочь Господня, осененная архангельским чином, призванная возглавить воинство небесное в решающей битве со стригоями! Вот чё! Понятно?

– Мама! – обморочно пискнула я. – Спаси меня, Матерь Божья! Как же я это все сделаю?

Отец Ансельм пожал плечами, красноречиво намекая – да уж постарайся, придумай – как.

Я испустила отчаянный стон обреченности.

– Ага, согласна, значит! – покровительственно хлопнул меня по плечу архангел. – Ну, то-то же!

Собеседники давно уже воздали должное утонченной, но легкой трапезе, и сейчас на столе оставались лишь бутылка светлого вермута да плоское фарфоровое блюдо, наполненное фруктами. Гонтор де Пюи задумчиво повертел в руке тонкостенный бокал, любуясь переливами янтарной жидкости, медленно перетекающей по дорогому муранскому стеклу. Пальцы старого рыцаря чуть подрагивали, потому что все сказанное до этого момента, несомненно, являлась лишь неторопливой, искусственно затянутой прелюдией к ожидающему их настоящему и нелегкому разговору, приведшему двоих пожилых мужчин в уединенный кабинет кафе «Греко». Папа Бонифаций с доброй усмешкой наблюдал за любимым другом-недругом, удивляясь его невероятной выдержке. Выдержке и терпению, закаленными столетиями долгой и бурной на события жизни. Возможно, Бонифаций завидовал? А кто бы на его месте не позавидовал тому, кто имел возможность лично следить за витиеватыми поворотами человеческой истории, знакомыми Церкви только по книгам и летописям. Причем, тайным книгам и тщательно скрываемым летописям. А иногда даже и напрямую вершить эту самую историю! Верховный понтифик сердито хмыкнул, на краткое мгновение представив, что могло бы случиться с миром, опубликуй Ватикан запретные документы, скрываемые в его подземных хранилищах… «Нет, это просто невозможно, немыслимо! Сознание большинства людей весьма напоминает разум так и не повзрослевшего до конца подростка, совершенно не готового к адекватному принятию преднамеренно скрываемых от него фактов. Грааль, копье Лонгина, частицы обшивки Ноева ковчега… Истинно верующие совсем не нуждаются в вещественном подтверждении своей веры, а неверующие миряне скорее всего не поверят и собственным глазам, ехидно назвав представленные им доказательства ловкой подделкой и фальсификацией! Искренняя вера заключается не в молитвах, знамениях, чудесах и обрядах. Вера есть то, что живет в душе, сердце и разуме человека, освещая его жизненный путь и удерживая его от проявления чего-то низменного или недостойного. Вера в Бога неразрывно связана с верой в обычного человека, в его необычно возвышенную суть и сущность! Частица Бога живет в каждом из нас. И все-таки…» – Бонифаций вздохнул, мучимый вполне обоснованными сомнениями.