Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна - Страница 50

Гонтор де Пюи протянул унизанную перстнями бледную руку, поднял медвяно благоухающее кленовое полено и бросил его в камин. Жадные языки пламени немедленно вгрызлись в желанное подношение, взвиваясь узкими красными ленточками. Прищуренные глаза «Совершенного» неотступно следили за древним священнодействием, испокон веков завораживающим дух и разум человека. Огонь напоминал ему саму жизнь, безостановочно пожирающую все новые и новые людские тела, подпитывающие бесконечный процесс рождения и смерти. И магистру совсем не хотелось, чтобы этот величайший круговорот неожиданно оборвался, неразумно остановленный дерзкой женской рукой. Рукой его внучки Андреа…

«Нужно делать добро из зла», – немного пафосно напомнил себе Гонтор, откидываясь на спинку кресла и любуясь прогоревшими углями, синевато отсвечивающими сквозь тонкий слой серого пепла. Камину удалось ощутимо нагреть небольшую комнату, прогоняя из нее холод ночи. Из комнаты – но отнюдь не из сердца и души старого рыцаря. Ибо там безысходно царила многолетняя осень, не подвластная чарам наступающей весны. Осень – неоднократно уступавшая место суровой, вьюжной зиме. А старый рыцарь слишком не любил зиму, чтобы послушно смириться с ее властью. Поэтому он излишне часто жег бесценные дрова своей души, пытаясь хоть немного отсрочить наступление вечных холодов. Он умел делать добро из зла, немного замедляя приближение страшных времен. Раньше это ему удавалось. Раньше, но не сейчас.

«Добро можно создавать из чего угодно, – продолжал размышлять де Пюи, пытаясь отыскать в себе каплю былой смелости. – Ведь оно существовало всегда, даже в самую темную эпоху. Нужно только научиться видеть и находить его везде, а зло – наш неизменный спутник, наша черная тень – пусть знает свое место. Я мечтал о том будущем, когда счастье станет доступным для всех, достанется нам практически даром. И тогда никто уже не уйдет обиженным. Но я просчитался – обиженные найдутся всегда. И никуда от этого не деться, ибо счастьем невозможно наградить всех без исключения. Счастье всегда возникает за счет чьей-то жизни – но многие лицемерно отворачиваются от этого факта и уходят прочь – счастливые, вечно молодые и бессмертные. Но ведь и они тоже платят за свою долю счастья, сами того не замечая – или не желая замечать. Платят способностью любить, жалеть, видеть прекрасное… Получается, что счастье никому не дается даром. Да и зачем нам такой подарок, какой от него прок? Право на счастье нужно заработать, а не высасывать вместе с чужой кровью. Его нужно взрастить в самом себе, а не украсть или купить… – Гонтор почти задохнулся от внезапно нахлынувшего осознания того, как сильно он испортил свою жизнь. – Я потерял все, ради чего стоило жить, – сказал он себе, заливаясь просветленными слезами умиротворения и облегчения, – я запутался в переплетении миражей и потерялся сам. Но теперь я прозрел…»

«Совершенный» поднялся и подошел к музыкальному центру, установленному на невысокой тумбочке и снабженному мощными колонками. Гонтор категорически не воспринимал все эти современные машины, но стереосистему терпел, превозмогая свои принципы ради одной единственной песни. Он нажал на кнопку, с удовольствием понаблюдал, – как оживает стеклянная панель, расцвечиваясь россыпью красных огоньков эквалайзера. Динамики восхищенно вздохнули, словно были одушевленными, а потом из них полились чарующие переливы флейт, разбавленные серебряным эхом проникновенной арфы. Женский голос, грудной и страдающий, запел отчаянную песню любви и прощания.

Иногда Гонтор жалел, что слова этой удивительной песни написаны не им – песни, невероятно созвучной его мечущейся, разочарованной душе. Песни, невероятно схожей с его судьбой и сущностью. Ведь он точно так же провожал птичьи стаи и ушедшую любовь, безропотно сносил расставания и потери, искал и не находил. Великий магистр слишком долго жил в вязком тумане осени, чтобы не попытаться остановить наступление беспросветной зимы. Гонтор протянул дрожащую руку, вынул из проигрывателя диск с песней и сломал его пополам. Динамики издали протяжный крик горя. Одинокая слезинка сожаления и раскаяния скатилась по впалой щеке старого стригоя. Вместе с диском «Совершенный» сломал и свою неудавшуюся жизнь, лишаясь права на отступление и сжигая за собой мосты. Теперь он готовился принять свой последний бой, пытаясь сотворить добро из того единственного, что принадлежало ему всегда – из зла и Тьмы. Магистр поднял со стола трубку сотового телефона и медленно простучал по клавишам, набирая короткое сообщение. И это тоже стало вызовом неудавшейся судьбе. Теперь де Пюи оставалось одно – ждать ее ответного жеста…

Гонтор расправил сутулые плечи, надел шляпу и вышел из комнаты быстрой уверенной походной человека, принявшего правильное решение. Время колебаний закончилось.

В начале было слово. Но, судя по тому, как события стали развиваться дальше, слово это явно носило весьма неблагопристойный характер.

– … – похабно выдала я, обеими руками держась за больную голову. – И что здесь такое происходит?

Представшая передо мной картинка выглядела похлеще падения вавилонской башни. Содом и Гоморра в одном флаконе. Разлитая вода, расколотая посуда, растоптанные продукты, а в довершение всего – троица ангелов в отключке. Хм, так и хочется ляпнуть – так вот откуда пошло известное выражение «Бог троицу любит». Я прищурилась. Ого, надо же – угораздило мужика… Вот уж точно, не стой под работающим краном! Интересно, сколько же все-таки весит наша накачанная поборница шоколадной диеты и оздоровительного питания из пирожных и круассанов? Да явно – не мало! Из-под богатырского бедра Оливии торчала жилистая и тощая мужская нога, несексуально высовывающаяся из сбившейся в гармошку штанины. Бр-р-р, терпеть не могу волосатые мужские ноги! На противоположном от меня диванчике в обморочном состоянии лежал Натаниэль, закатив под лоб голубые глаза и держа в охапке вяло обвисшую Ариэллу. Вся эта трагикомедия сопровождалась бойким перестуком колес. Типа – «мы едем, едем, едем в далекие края, веселые соседи, хорошие друзья…» Мда уж, веселенькое путешествие однако нам досталось, обрыдаться со смеху можно! И самое главное, я ничего не помню, ну ничегошеньки!

Я осторожненько сползла с вагонного диванчика и, стараясь не наступить на разбросанные осколки стекла, бережно похлопала по щеке заторможенную Оливию. Подруга вздрогнула, пробурчала что-то сердитое и открыла глаза…

– А-а-а! – дикий вопль валькирии заполнил крохотное купе, отражаясь от стен. В голове у меня опять зазвенело. Я досадливо поморщилась.

– Лив, ну хватит уже орать-то! От впечатляющего диапазона твоего убойного вокала запросто помереть можно!