Пять четвертинок апельсина - Харрис Джоанн - Страница 59

• Предыдущая
• 59/67
• Следующая

Я кивнула.

— Запомни, — не отставал Томас. — Ты ничего не знаешь. Ты со мной никогда не общалась. Предупреди остальных.

Я снова кивнула, и он вроде слегка успокоился.

— И вот еще что, — голос у него уже не был резкий, почти ласковый. И мне стало внутри тепло-тепло, как будто там расплавилась карамелька. Я с надеждой взглянула на него.

— Больше я не смогу сюда приезжать, — мягко сказал он. — Особенно сейчас. Это становится слишком опасно. Мне удалось вырваться в последний раз.

На мгновение я опешила. Потом робко сказала: — Тогда можно в кино встречаться. Как тогда. Или где-нибудь в лесу.

Томас с досадой тряхнул головой:

— Ты что, оглохла? Мы не должны встречаться вообще. Нигде.

Холод словно снежинками овеял кожу. Голову заволокло темным облаком.

— И надолго? — шепотом спросила я наконец.

— Надолго, — несколько раздраженно бросил он. — Может быть, навсегда.

Я сжалась, меня всю трясло. Холодное покалывание перешло в нестерпимое жжение по всему телу, будто я каталась по крапиве. Томас сжал ладонями мое лицо.

— Послушай, Фрамбуаз, — медленно сказал он. — Прости меня. Я знаю, ты… — он внезапно осекся. — Я знаю, что это тяжело.

Он улыбнулся широко и вместе с тем как-то жалко, как дикий зверь, если бы тот мог по-доброму улыбаться.

— Я принес вам кое-что, — сказал он наконец. — Журналы, кофе. — Снова та же натянуто-бодрая улыбка. — Жвачку, шоколад, книжки.

Я молча смотрела на него. Сердце комком холодной глины тяжело застыло в груди.

— Ты это припрячь, хорошо? — сказал он, сверкнув глазами, как ребенок, поверяющий сокровенную тайну. — И никому про то, что мы встречались, не говори. Ни единой душе.

Он повернулся к кустам, из которых появился, и вытянул сверток, перевязанный бечевкой.

— Разверни, — велел он. Я тупо уставилась.

— Давай, давай, — сказал он притворно весело. — Это тебе.

— Мне ничего не надо.

— Да ну, Уклейка, брось!

Он протянул руку, чтоб обнять меня за плечи, но я оттолкнула его.

— Сказала, не надо!

Внезапно он стал мне ненавистен со всеми его подарками, и вновь, точно мать, визгливо, резко я выкрикнула:

— Не надо мне этого, не хочу!

Он смотрел на меня и беспомощно улыбался.

— Ну будет, — повторял он. — Ну не надо так. Я ведь только…

— Давай убежим! — внезапно вырвалось у меня. — Я знаю столько мест в лесу. Давай убежим, и никто даже не догадается, где нас искать. Будем ловить диких кроликов на еду, еще можно грибы, ягоды… — лицо у меня горело, пересохшее горло саднило. — Нас никто не найдет, — не унималась я. — Никто не узнает, где мы.

Но по его лицу я поняла, что все напрасно.

— Нельзя, — припечатал он.

Я почувствовала, как слезы заливают мне глаза.

— Ну побудь х-хотя бы еще немного! — бормотала я, запинаясь, глупая, жалкая, совсем как Поль, но уже ничего поделать с собой не могла. Внутренне я уже была готова в ледяном, гордом молчании отпустить его восвояси, а слова сами собой, спотыкаясь, рвались наружу:

— Пожалуйста! Ну хоть сигарету закури, или искупайся, или, может, рыбу вместе половим?

Томас отрицательно покачал головой. И внутри у меня медленно, но неотвратимо все понеслось в пропасть. Вдруг вдали донеслось звяканье металла о металл.

— Ну хоть еще чуть-чуть! Ну пожалуйста! Как я ненавидела тогда и свой жалкий голос, и эту ничтожную, жалобную мольбу:

— Идем, я покажу тебе свои новые ловушки! Покажу свою плетенку для щуки!

Его молчание было убийственно; холодно, как могильный склеп. Я чувствовала, что наше с ним время неумолимо утекает от меня. И снова издалека донеслось звяканье, как будто к хвосту собаки привязали жестянку. И тут я поняла, что это за звук. И волна отчаянной радости захлестнула меня.

— Пожалуйста! Это важно! — заорала я теперь отчаянно, как маленькая, уже с искрой надежды, и слезы были на подходе, готовые жарко излиться из глаз, застревая комом в горле. — Не останешься, я все расскажу! Все, все, все расскажу…

Он коротко, нехотя кивнул:

— Пять минут! Ни минутой больше. Идет? Слезы мигом высохли.

— Идет!

Пять минут. Я знала, что теперь делать. Это был наш последний — мой последний — шанс, и сердце, которое теперь билось, точно молот, зарядило отчаявшееся существо неистовой музыкой. Он дал мне пять минут! Переполненная ликованием, я потащила его за руку к большой отмели, где поставила последнюю свою ловушку. Мольба, которой были заняты все мои мысли, когда я бежала из деревни, превратилась теперь в вопящий, громовой императив — только ты только ты о Томас умоляю умоляю умоляю, — сердце билось с такой силой, что, казалось, лопнут барабанные перепонки.

— Куда это мы? — спросил он спокойно, насмешливо, немного равнодушно.

— Мне надо кое-что тебе показать, — задыхаясь, проговорила я, сильней потянув его за руку. — Это очень важно. Скорей!

Я слышала, как дребезжат жестяные банки, которые я прикрепила к канистре из-под масла. Там что-то есть, твердила я себе с внезапно охватившей меня радостной дрожью. Что-то крупное. Жестянки неистово подпрыгивали на воде, гремя о канистру. Ниже под водой ходили ходуном две клети, связанные между собой проволокой.

Там есть что-то. Должно что-то быть.

Из тайника за насыпью я вытащила деревянный шест, чтобы подцепить им и вытащить на поверхность тяжелый улов. Руки дрожали так, что при первой попытке я чуть не упустила шест в воду. Крюком, укрепленным на конце шеста, я отъединила клети от поплавков, отпихнула прочь большую канистру. Клети, взбрыкнув, заплясали в воде.

— Ой, тяжело! — вскрикнула я.

Томас наблюдал за мной с некоторым замешательством.

— Да что там у тебя?

— Ну тянись же! Ну пожалуйста! — Я тянула клети из воды, силясь вытащить их на крутую песчаную насыпь. Вода ручьями текла сквозь дощатые щели. Что-то большое и сильное скользило и билось внутри.

Стоявший рядом Томас тихонько прыснул.

— Ну, Уклейка, — выдохнул он. — По-моему, ты наконец ее поймала. Ту самую старую щуку. Lieber Gott,[99] ну и громадина!

Я уже не слушала. Дыхание, как наждак, рвало горло. Голые пятки скользили по грязи, беспомощно сползая в реку. То, что я тащила обеими руками, дюйм за дюймом притягивало меня к себе.

— Нельзя, Чтоб она ушла! — хрипло, задыхаясь, твердила я. — Не хочу! Не хочу!

Я подтянулась на шаг назад по насыпи, таща на себя разбухшие от воды клети; еще на шаг. Вязкое желтое месиво под пятками грозило опрокинуть навзничь. Шест, которым я орудовала, как рычагом, нещадно давил плечо. А где-то в глубине сознания щекотало восторженно: он смотрит; если только мне удастся вытянуть Матерую из ее укрытия, тогда мое желание… мое желание…

Еще шаг, потом еще. Впиваясь пальцами ног в глину, я взбиралась все выше. Еще шаг, вода вытекает сквозь щели, груз все легче и легче. Я чувствовала, как то, что там внутри, извивается, бьется в злобе о стенки клетей. Еще шаг.

Вдруг все встало.

Я тянула, но клети не поддавались. Ревя от горя, я рванула изо всех сил вверх по насьши, но клетка плотно где-то застряла. Наверно, корень, торчавший из подмытого берега, точно обломок гнилого зуба, или плавучее бревно вклинилось в проволочную сетку.

— Застряла! — в отчаянии закричала я. — Чертова ловушка за что-то зацепилась!

Томас скорчил дурацкую гримасу, бросил с легким нетерпением:

— Подумаешь, какая-то старая щука!

— Томас, пожалуйста! — порывисто произнесла я. — Если отпущу, она уйдет. Пожалуйста, посмотри, что там, отцепи!

Томас пожал плечами, снял китель, рубашку, аккуратно повесил на куст.

— Форму пачкать мне ни к чему, — рассудительно заметил он.

Руки у меня дрожали от напряжения, я придерживала шест, пока Томас исследовал, что там мешает.

— Тут куча корней, — выкрикнул он. — Похоже, какая-то рейка отогнулась и вклинилась в корни. Крепко засела.

• Предыдущая
• 59/67
• Следующая