Вайдекр, или темная страсть - Грегори Филиппа - Страница 17
- Предыдущая
- 17/136
- Следующая
Я застыла как вкопанная, увидев эту ужасную процессию. Батраки едва передвигали ноги, как будто шли по пояс в воде. Это было невыносимо — видеть страшную рану на голове отца. Большая, глубокая рана, и внутри нее дрожала серая масса.
А его лицо! Оно не было лицом моего отца. Это была маска ужаса, с оскаленными в усмешке зубами и выкатившимися глазами. Краски жизни покинули его, и он был весь желтый, как стены нашего дома. Это была статуя ужаса из вайдекрского камня, и носилки, казалось, прогнулись под ее тяжестью.
Говорили, что его сбросила лошадь. Он был найден мертвым около стены, отделяющей наш парк от фермерских земель. Лошадь стояла невредимая рядом со съехавшим седлом, как будто ослабла подпруга. Меня немного утешало то, что отец умер на своей земле, которую он так любил. Других утешений не было.
Это совершил Ральф. Это было бесчестное нападение, тяжкий грех.
Пока мама рыдала у себя наверху, а Гарри бродил кругами вокруг дома, мне удалось привести мысли в порядок. Это сделал Ральф. Он один ответственен за это.
Да, я сидела на том дереве у реки вместе с ним. Да, я сказала: «Всякое возможно», но я понятия не имела, что это значит. А Ральф это знал. Он зарезал однажды оленя, он умел свежевать зайцев и разделывать кроликов. Он все знал о смерти и не должен был говорить со мной об этом. Я не поняла, о чем он говорит. А когда поняла, было уже слишком поздно. Это не моя вина.
Я не хотела, чтоб мой отец умер. Я просто хотела, чтобы он вернул мне свою любовь. Я хотела быть первой в его сердце и быть первой в Вайдекре, чувствовать себя в безопасности на своей земле.
Но Ральф убил моего отца. Он сделал еще хуже. Он забыл о пропасти между нами. Я никогда не позволю ему лечь в нашу фамильную кровать. Я никогда не введу его в наш дом. Он не принадлежит к знати. Этот человек, всю жизнь проходивший в лохмотьях, осмелился напасть из засады на моего отца и убить его. Мой отец умер в мучениях от руки своего неверного слуги.
Ральф за это еще заплатит.
Пока мама хлопотала о траурных одеждах, церемонии погребения и письмах, Гарри, вне себя от неожиданной утраты, обращался ко мне за советами. Я же не могла выжать из себя ни слезинки, меня сжигала ненависть.
Ральф за это еще заплатит.
Ни один человек не может тронуть Лейси из Вайдекра и остаться при этом безнаказанным. Если бы я решилась отдать Ральфа в руки правосудия, чтобы его повесили, я бы сделала это. Но он с легкостью обвинил бы меня, а я бы не вынесла этого. Смерть отца не входила в мои планы. Его искаженное ужасом лицо все время стояло перед моими глазами, и единственный путь перешагнуть это — было обещать себе: Ральф заплатит за свое преступление.
Моя ненависть сделала меня зоркой и хитрой, ничего нельзя было прочесть на моем лице. Во время похорон я опиралась на руку Гарри, будто бы едва держась на ногах.
В карете мама опять заплакала, и я взяла ее руку, но она не ответила на мое пожатие. Сразу после смерти отца и сейчас, в карете я ощущала на себе ее взгляд.
— Ты хорошо знаешь лошадь отца, не правда ли, Беатрис? — неожиданно спросила она ясным голосом, совсем не похожим на ее обычное бормотание, — Как она могла сбросить его? Он никогда в жизни не падал с лошади. Как это случилось?
Ненависть к Ральфу сделала мою совесть чистой, и я не опустила глаза.
— Я не знаю, мама, — сказала я. — Наверное, ослабла подпруга. Если это вина лошади, я прикажу ее застрелить. Но думаю, это был несчастный случай.
— Теперь все пойдет по-другому, — продолжала мама, не сводя с меня глаз. — Майорат, конечно, наследует Гарри. Ему, видимо, придется взять бейлифа. Или, может быть, ты поможешь ему?
— Конечно, я сделаю все, что смогу, — мягко ответила я. — Мы никогда не держали бейлифа, и папа был против этого. Но если вы с Гарри так решите…
Она кивнула. Воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь шорохом мертвых листьев под копытами.
— Существует лишь одно, что Беатрис любит больше, чем отца, — это земля, — вдруг опять заговорила мама. Мы с Гарри обменялись непонимающим взглядом. Этот странный, какой-то провидческий голос был так непохож на мамин. — На свете никогда не было дочери, которая любила бы отца так, как Беатрис. Но землю, Вайдекр, она любит еще больше. И если б ее заставили выбирать между ними, я думаю, она бы выбрала Вайдекр. Для моей дочери большое утешение думать, что она сохранит хотя бы поместье.
Гарри испуганно посмотрел на меня.
— Будет, будет, — ласково проговорил он, похлопывая маму по руке. — Ты очень расстроена, мама. Мы все любили папу, и все мы любим наш Вайдекр.
Мама отвернулась от окна кареты и пристально посмотрела на меня, будто бы читала в самых глубинах моей души. Но я не опускала глаз. Это не мое преступление.
— Я буду помогать Гарри как могу, — твердо сказала я. — Так хотел отец, я остаюсь его дочерью.
— Ну, будет, будет, — повторял Гарри. И взял нас обеих за руки. Так, держась друг за друга, мы и въехали в Вайдекр. Больше никто не произнес ни слова, но про себя я еще раз поклялась, что Ральф заплатит за то горе, которое он причинил нам.
Завещание отца прочли в тот же день. Это была воля простого, честного человека. Мама получала свою вдовью долю и немалый доход от Вайдекра в течение всей жизни. Мне полагалось большое приданое деньгами, вложенными в какое-то дело в Сити, и дом в Вайдекре, пока не женится мой брат.
Гарри, по неоспоримому праву, наследовал все: земли, лесные угодья и долины. Если же он умрет, не оставив наследника, то вся наша земля перейдет к ближайшему родственнику по мужской линии, как будто бы меня и на свете нет. Вся моя семья: папа, мама, Гарри — могли умереть в боли и страхе, но меня это ни на шаг не приближало к земле. Целые поколения мужчин выработали эти законы, унижающие женщин. Они постарались, чтобы мы никогда не узнали радости владения землей. Они построили целую цепь барьеров между мной и моей собственностью. И не было никаких способов бороться с этими законами и этими традициями, которые были основаны мужчинами.
Я слушала завещание, пылая от ненависти. Не к Гарри, которому доставалось все, но к Ральфу, погубившему моего отца за это жалкое приданое для меня и бесценное сокровище для брата.
После перечня более мелких сумм и подарков следовала небольшая приписка для Гарри, в начале которой отец просил Гарри заботиться о бедных в нашем приходе. Но затем папа добавлял: «И я завещаю тебе, мой сын, заботиться о матери и о моей возлюбленной дочери Беатрис — как наиболее дорогой моему сердцу».
«Наиболее дорогой моему сердцу. Наиболее дорогой». Слезы, впервые с момента гибели отца, хлынули из моих глаз, и я не могла подавить рыдание, разрывавшее мне грудь.
Извинившись перед мамой, я встала и вышла из гостиной.
Он назвал меня «возлюбленной», он сказал им всем, что я «самая дорогая». Я стояла неподвижно, вдыхая запахи позднего лета и чувствуя боль утраты, словно болезнь, навсегда поселившуюся во мне. С непокрытой головой я пошла в розовый сад, дальше, через выгон и через лес к речке. Мой папа любил меня. Он умер в страдании. И человек, убивший его, должен умереть.
Ральф ожидал меня у старой мельницы. Он был лишен дара провидения своей матери и не увидел смерти в моих глазах. Он протянул мне навстречу руки, и я скользнула в его объятия и приняла его поцелуи.
— Я скучал по тебе — прошептал он мне в ухо, в то время как его руки, гладя мое тело, стали быстро расстегивать на мне платье. Я задохнулась, когда он наклонился и стал целовать мою грудь. Его подбородок царапал мне щеки и шею, его голова опускалась все ниже и ниже, и я чувствовала на себе его горячее пьянящее дыхание.
Над нами щебеча кружились поздние ласточки, но я не видела и не слышала ничего, кроме контура его головы и неровного тяжелого дыхания.
— О, как это приятно — трогать тебя, — вдруг серьезно сказал он, как будто могло быть по-другому. Он положил меня на кучу соломы и поднял мои юбки.
— Скоро мы получим друг друга и Вайдекр, и это будет очень приятно, правда, Беатрис? Когда мы будем любить друг друга как муж и жена в главной хозяйской спальне? Когда я войду в тебя вот так, как сейчас, на широкой кровати под балдахином, как будто я родился джентльменом?
- Предыдущая
- 17/136
- Следующая
