Вайдекр, или темная страсть - Грегори Филиппа - Страница 19

• Предыдущая
• 19/136
• Следующая

Я увидела Ральфа, словно крысу, раздавленную капканом. Его ноги, переломанные зубьями, висели безжизненно, как у марионетки, а верхняя часть туловища бессильно распростерлась на земле. Один из зубьев, видимо, перерезал вену, и кровь, хлынувшая из раны, уже впитывалась в землю.

Силы опять оставили меня, и я оперлась о дерево руками, чтобы не упасть. Зажимая рот, я стала медленно пятиться от того, что осталось от моего возлюбленного, не поворачиваясь, не сводя с него глаз и стараясь не закричать.

Я, как преступник, забралась в дом через открытое кухонное окно и сначала прошла на чердак, чтобы забрать свою маленькую сову, свою Кении. Затем вернулась в свою комнату и села на подоконник. По дороге я никого не встретила. В окошко глядел тоненький серп луны и рядом с ним светилась крохотная, как слезинка, звездочка. Десять жизней назад я так же сидела у окна, а снизу на меня смотрел Ральф и подтрунивал надо мной. Сейчас я не могла любоваться звездами, мой мозг занимала картина изуродованного тела моего возлюбленного. Если он пришел в сознание, то сейчас, наверное, шепчет мое имя, надеясь, что я приду и спасу его, или же, если он понял, чьих это рук дело, безмолвно смотрит в темноту.

Кенни сильно выросла за лето и теперь почти могла летать. Ральф обещал, что, когда мы выпустим ее в лес, он будет ее немного подкармливать, пока она не научится охотиться сама. Ну что ж, в этом жестоком мире помощи ждать ни от кого не приходится, и мы будем выживать сами. Я открьша окно и протянула руку с совенком наружу. Ночной ветерок зашевелил перышки на его тельце.

— Лети, Кенни! — приказала я. — Я больше не нуждаюсь в любви и мудрости.

Совенок нахохлился, но не шелохнулся.

— Ступай! — жестко повторила я и резко подбросила его прямо к лунному свету, как будто он мог улететь и забрать с собой мои боль и страх. Но вместо этого он начал падать, но я не протянула к нему руки. Теперь я знала, что все, что мы говорим или делаем, неминуемо влечет за собой последствия. Если я бросаю в ночь неоперившегося птенца, он должен упасть и разбиться. Если я потакаю убийце, то происходит кровавое преступление. Если я зазываю моего любимого в ловушку, то он ломает себе кости и в полной беспомощности истекает там кровью.

Совенок опускался все ниже и ниже, но вот он расправил крылышки и чуть-чуть взлетел. Он медленно проплыл мимо кухонного окна и скользнул в ближайший куст. Его перья казались бледными в лунном свете, и я следила за тем, как он уселся, видимо, сам удивленный своей свободой.

Мое напряжение спало, и тут я заметила, что одна моя рука продолжает что-то сжимать. Я медленно разжала пальцы и увидела горсть черной, пропитанной кровью земли и листьев. Я схватила ее, когда, вцепившись в землю, ожидала второго стона Ральфа. Машинально я все еще держала ее, когда улетела моя Кенни, унося с собой мою любовь и мою мудрость.

Я спала всю ночь с этой пригоршней земли под подушкой, пачкая ею чистое ирландское полотно, о котором так мечтал Ральф. Я спала крепко, как ребенок, и не видела снов. Утром я завернула эту землю в бумагу и спрятала в мою шкатулку для драгоценностей. Странный поступок. В то утро я вообще чувствовала себя довольно необычно: как будто предыдущая ночь и все прошедшее лето были сном, от которого я только теперь очнулась. На память о любви Ральфа у меня оставался маленький совенок, но он улетел сегодня ночью. И еще осталась пригоршня земли, с того места, где он умер. Пригоршня нашей земли.

Весь следующий день я ждала известия о смерти Ральфа. Я была уверена, что ее принесет кто-нибудь из деревенских сплетников, мама или Гарри повторят ее за завтраком. Я ждала ее за обедом. Затем за чаем. Я ждала ее вечером в маминой гостиной… Ничего.

— Ты ничего не ешь целый день, Беатрис, — мягко сказала мама. — Нужно взять себя в руки, дорогая.

Гарри испуганно взглянул на меня, видно его поразила моя бледность.

— Она очень переживает, мама, — сказал он. Встав со стула, он пересел ко мне на диван и взял меня за руку. — Бедняжка Беатрис, постарайся не расстраиваться так сильно. Папе бы это не понравилось.

Я улыбнулась ему, но в моем сердце был холод. Гарри знает о смерти Ральфа, но не говорит мне, чтобы не расстраивать, — подумала я.

— У меня какое-то странное предчувствие, будто должно еще что-то произойти, что-то ужасное, — помолчав, я пожала плечами. — Не знаю, отчего это. Пусть лучше что-то случится, чем так, томиться в неизвестности.

— Предчувствия часто сбываются, — слова мамы были, как всегда, банальны, зато ее глаза хорошо все видели. — Но ведь ничего не случилось, правда, Гарри?

Гарри встал и отпустил мою руку.

— Нет, мама. Нет, Беатрис. Что может случиться? Вы обе очень устали, а ты, мама, к тому же начиталась глупых книжек. Утром вы почувствуете себя получше.

Мне не стало лучше утром. И через день не стало, и через два. Ральфа обязательно должны были найти. Я представляла, как его мать возвращается домой, там пусто и двери распахнуты. Она, должно быть, отправилась искать его, может быть даже услышала его стоны. Почему же никто не рассказывает нам об этом? Неужели его мать не забила тревогу, не почуяла, что с сыном что-то случилось.

Я спустилась вниз к завтраку. Шел уже пятый день, но новостей никаких не было. Но сегодня я их услышу. Я была в этом твердо уверена. Скорбь об отце не оставляла меня. Как только я оставалась одна, слезы непроизвольно начинали катиться по моим щекам. Но о Ральфе я горевала тоже очень сильно, просто до физической боли. В моем сердце теперь всегда жила тоска об утрате двух самых близких мне людей, сделавших это лето таким прекрасным.

Я провела рукой по лбу жестом немолодой усталой женщины и спустилась к завтраку.

Новостей еще не было. Мы молча поели, затем мама встала и вышла из-за стола, и Гарри вдруг обернулся ко мне и сказал:

— У меня довольно странные новости, Беатрис, и я надеюсь, что они не расстроят тебя.

Чуть привстав, я упала обратно на стул. Мое сердце забилось от страха.

— Ральф, этот наш гэймкипер, вроде бы сбежал.

— Сбежал! — воскликнула я, непонимающе уставившись на Гарри. — Он не мог сбежать. — Вид Ральфа с переломанными ногами, раздавленного капканом, так ясно предстал предо мной, что казалось, Гарри должен был увидеть это в моих зрачках. — Как он мог сбежать? — спросила я, выдавая сама себя.

— Что ты имеешь в виду, Беатрис? — удивился Гарри. — Вот, возьми, — сказал он, протягивая мне чай. Мои руки так сильно дрожали, что я непроизвольно сильно сжала чашку, и тонкий фарфор треснул. Надо взять себя в руки, мне нельзя распускаться. Под пристальным взглядом Гарри я глубоко вздохнула и постаралась расслабиться. Гарри не говорит мне всей правды, он боится огорчить меня. На самом деле Ральф, конечно, умер.

— Извини, Гарри. У меня шалят нервы. Ты что-то сказал о Ральфе?

— В другой раз, Беатрис, это не так уж важно. — Гарри похлопал меня по руке. — Я не думал, что тебя это так расстроит, моя бедная сестренка.

— Я не так уж и расстроена, — возразила я. — У меня было предчувствие, что Ральф умер. Не знаю почему. Но скажи, что произошло на самом деле.

— Нет, нет, никто не умер. Он просто исчез. — Гарри был спокоен. — Конечно, это большая потеря для имения, особенно для меня, он был бы хорошим управляющим. Но, я думаю, мы проживем без него.

— Гарри, я должна все знать. Как он исчез? Почему?

— Видишь ли, это какая-то загадка. — Гарри сел подле меня, продолжая держать меня за руку. — Говорят, что кто-то из деревенских зашел к ним в дом и увидел, что все разбросано, их одежды нет и собаки тоже исчезли. Ни записки, ни слова. Они как будто испарились.

Мои ночные кошмары превращались в реальность. Где-то за стенами моего дома был Ральф, живой и свободный. Он знает, что это я заманила его в ловушку, что это я оставила его умирать. Что я позволила ему убить моего отца, а потом попыталась погубить его самого. И сейчас Ральф жив и он поджидает меня. И теперь всю жизнь мне не избавиться от этого страха.

• Предыдущая
• 19/136
• Следующая