Вайдекр, или темная страсть - Грегори Филиппа - Страница 30

• Предыдущая
• 30/136
• Следующая

Селия подняла на меня глаза.

— Ах, если бы!.. — она умоляюще сложила руки. — А Гарри не будет сердиться?

— Предоставь это мне. Но у меня есть одно условие. — Я помолчала, и вишенки на ее шляпке вздрогнули. Было очевидным, чтобы избежать объятий Гарри, она пообещает мне что угодно.

— Мне хочется, чтобы ты всегда рассказывала мне о себе и Гарри. Если изменятся твои чувства к нему или он охладеет к тебе, я прошу тебя сразу рассказать мне.

Вишенки на шляпке энергично закивали.

— О, да, Беатрис. Я обещаю, что ты всегда будешь моим самым близким другом. Я все сделаю для тебя. Все, что ты захочешь, я отдам тебе, не раздумывая.

Я улыбнулась и поцеловала ее в знак доверия. Селия обладала единственным, к чему стремилась моя душа, и была действительно близка к тому, чтобы поделиться со мной этим.

Я вернулась после прогулки с головой, полкой мыслями о чем угодно, только не о турнепсе. Невнятное бормотание Селии об ухаживании Гарри наполнило меня ревностью и томлением. Она, может быть, и счастлива, вручая мне ключи от своей будущей семейной жизни, но я-то видела, к кому постоянно обращены глаза моего брата, чье лицо он постоянно ищет взглядом.

Я оставила ее в гостиной и поднялась к себе в комнату снять шляпку. Я глянула на себя в зеркало, но мое отражение не принесло мне радости. Если Гарри предпочитает сливки с сахаром, то моя яркая и сильная красота мне не союзник. Разглядывая себя в зеркале зелеными, темными от желания глазами, я не могла поверить, что человек, которому я отдаю свое сердце, так равнодушен ко мне. Я вздохнула и прижалась лбом к холодному стеклу.

И сейчас, когда Гарри сидит возле Селии на софе, именно он норовит поймать взгляд своей невесты. А мы с Гарри, часто бывая вместе, имели так мало волшебных минут. К тому же мама никогда не оставляла нас вдвоем, не сводя глаз со своего любимого сына.

На повороте лестницы я помедлила. Какая-то нерадивая служанка оставила дверь черного входа открытой, и случайно забредший сюда кот восседал в коридоре первого этажа, гордый, как лев. Мама совершенно не выносила присутствия в доме кошек, она буквально заболевала от этого, с ней случались страшные припадки удушья, от которых нас предостерегал ее врач. Поэтому мне следовало немедленно выбросить это животное на улицу, пока оно не наделало здесь бед.

Но я, почему-то, медлила. В моей голове не было ясного плана, мною просто двигала любовь. Мне требовалось побыть с Гарри вдвоем подальше от зорких, проницательных глаз мамы. И сейчас передо мной затеплилась возможность избежать ее присутствия. Моя рука притронулась к задвижке, и дверь ее спальни чуть приоткрылась. Кот, словно повинуясь моим мыслям, мгновенно шмыгнул в образовавшуюся щель, горделиво подняв хвост. И я закрыла за ним дверь. Я не впускала туда кота, он вошел сам, а моя рука просто прикрыла дверь. И я сошла в гостиную с лицом ясным и спокойным, как Фенни в тихий летний день.

Я села рядом с Селией, и мы даже спели небольшой дуэт. Ее чистый, но слабый голосок уверенно вторил моему, более глубокому и богатому голосу. Затем Гарри и она запели какую-то народную песню, и я тихонько выскользнула из комнаты.

Хитрое создание сидело прямо на подушках, на которых ночью должна спать мама, но я поманила его и, взяв за шкирку, выбросила на улицу.

Мы очень устали в тот день, однако около полуночи я была разбужена суматохой и беготней горничной в коридоре. Я уже собиралась встать, чтобы помочь ей, но моя постель была такой теплой, и я так хотела спать. Не успев додумать эту мысль до конца, я уснула.

Когда я зашла проведать маму утром, шторы в ее комнате были опущены и в комнате стоял запах камфары и лавандовой воды. Мама лежала очень спокойно, бледная, как полотно.

— Извини, дорогая, но я не могу говорить, так мне плохо. Передай Гарри, чтобы он не беспокоился. Я скоро поправлюсь.

Мамино лицо было искажено от боли, и я затрепетала от сочувствия. Но я ни в чем не виновата, я не сделала ничего дурного. Это коварные боги Вайдекра вершили свои загадочные дела, а я только слепо повиновалась им.

— Мама, — сказала я слабым голосом. Я так нуждалась в ее улыбке. Я буду ухаживать за ней, а когда она поправится, мама полюбит меня, ей надоест обожать Гарри и она научится ценить меня.

Мама открыла глаза и увидела мое встревоженное лицо.

— Все в порядке, Беатрис, — произнесла она с оттенком нетерпения. — Иди завтракать. Мне нужен только отдых.

Меня обидел ее тон. Она всегда обижала меня. Я не дождалась от нее улыбки, которая была мне так нужна. Мне нет необходимости оставаться с ней.

Пока мама отсутствовала, мы с Гарри прошли в столовую и первый раз в жизни пообедали одни за накрытым и освещенным свечами столом. Говорили мы, почему-то, вполголоса, хотя комната мамы была далеко. Я посидела с Гарри, пока он пил свой портвейн, а потом мы вместе спустились в гостиную и поиграли в карты, пока Страйд не внес чайный столик. Когда я передавала Гарри его чашку, наши пальцы соприкоснулись, но я не задрожала, а только улыбнулась. В дружеском молчании мы долго сидели перед камином.

Этот вечер был, как тихий остров в бушующем море страстей. Никто не отвлекал Гарри от меня, мне не угрожала потеря его любви, и я могла просто сидеть и улыбаться, и думать. Перед сном он запечатлел на моем лице спокойный братский поцелуй, — честное слово, мне не надо было большего. Всю ночь я проспала совершенно спокойно, без постыдных сновидений.

На следующий день стояла прекрасная погода, и мы решили устроить себе праздник и поскакали вместе к холмам. Мой траур подходил к концу, и я заказала себе некий нейтральный вариант — светло-серую амазонку, которая мне очень шла. Нижняя юбка была сшита из мягкой серой шерсти, а маленький жакетик — из серого бархата. Если к этому добавить изящную серую шляпку, то я могла оставаться в трауре годами, настолько шел мне этот костюм.

На вершине холма мою шляпку унесло ветром, и мы с Гарри оба кинулись за ней. Гарри догнал ее раньше, хотя, признаться, я немного натянула поводья и придержала лошадь. С глубоким поклоном он подал ее мне, как старинный паж — корону своей королеве.

Наши лошади медленно трусили, плечо к плечу, по старой, едва заметной дороге. С южной стороны на нас глядело сверкающее и манящее море. В небе кружились жаворонки, с песней забираясь все выше и выше, а затем вдруг стремглав бросаясь вниз к земле. В лесу раздавался зов кукушки, а совсем рядом с нами задумчиво гудел шмель и тихо жужжали пчелы.

Я была одна на моей земле с тем единственным человеком, в котором нуждалась. Сегодня Гарри был ничей, и мое изголодавшееся, ревнивое сердце знало, что мы будем одни еще весь этот долгий вечер. Он будет смотреть только на меня и улыбаться только мне.

Наша беседа текла неторопливо. Мы говорили о последней книге, которую прочел Гарри, о доме, о тех переменах, которые произойдут в октябре. Затем вдруг без переходов Гарри заговорил о Селии.

— Она — такая чистая, Беатрис, такая невинная, — начал он. — Я так уважаю ее. Обидеть ее мог бы только негодяй. Она, как прекрасная статуэтка из дрезденского фарфора. Как ты считаешь?

— О, да, — подтвердила я с готовностью. — Она прекрасна, как ангел. По-моему, только немного застенчива? — я допустила в моем голосе нотку доброжелательного вопроса.

— И нервна, — согласился Гарри. — С таким животным, как ее отчим, она и понятия не имеет, какой счастливой может быть семейная жизнь.

— Какое несчастье, — осторожно произнесла я. — Какое несчастье для этой очаровательной девушки, твоей будущей жены, быть такой холодной.

Гарри быстро глянул на меня.

— Это то, чего я боюсь, — откровенно сказал он. Наши лошади уже спустились в маленькую уютную лощину, с одной стороны которой отвесно вздымался холм, а с другой ее скрывала от посторонних глаз небольшая ореховая рощица. Сидя здесь, мы чувствовали себя, как в укрытии, и при этом с запада перед нами открывалась половина Англии. Гарри спрыгнул с седла и стал привязывать лошадь. Я же продолжала оставаться в седле, позволив Соррель неторопливо щипать траву.

• Предыдущая
• 30/136
• Следующая