Вайдекр, или темная страсть - Грегори Филиппа - Страница 6

• Предыдущая
• 6/136
• Следующая

Я непонимающе уставилась на старика, пока отец рукояткой своего хлыста невозмутимо заправлял веточку, выбившуюся из изгороди.

— Ну, что ж, — медленно сказал он, — таков вечный порядок. Мужчина должен управлять землей, а девушкам следует выходить замуж. — Он помолчал. — Наш молодой хозяин вернется домой, когда закончит со своими книжками. Времени у него впереди достаточно. Ему нужно многое знать, чтобы правильно управляться с хозяйством. А для девушки достаточно и того, чему научит ее мать.

Я слушала молча. Даже моя лошадь замерла, а рабочие кобылы опустили головы, словно слушая, как мой отец разрушает безмятежный мир моего детства тяжелыми, мертвыми словами.

— Да, она — хорошая девочка и разбирается в делах не хуже иного бейлифа[6], даром что такая молоденькая. Но, рано или поздно, она выйдет замуж и уедет отсюда, а Гарри займет мое место. Тут-то и пригодится ему его учеба.

Жиль неторопливо кивнул. Последовало молчание. Долгое, деревенское молчание, прерываемое лишь весенним пением птиц. В тот бесконечный полдень, который положил конец моему детству, никто никуда не спешил. Мой отец сказал все, что у него наболело и теперь молчал. Жиль ничего не отвечал, ни о чем не думал, безмятежно глядя перед собой. Я тоже не произносила ни слова, потому что не могла справиться с неожиданно нахлынувшей болью. С легким пощелкиванием, как движущийся механизм странных, жестоких часов, встали передо мной картинки из моей будущей взрослой жизни. Драгоценный старший сын всегда наследует землю, а никому не нужные дочери могут отправляться куда угодно, за любым человеком, который согласится взять их. А то, что меня оставили в Вайдекре, оказывается, не было знаком доверия и любви, так же как отъезд Гарри не был ссылкой, просто я даже не стоила затрат на мое образование.

Обучение Гарри не отрывало его от жизни в Вайдекре, а просто подготавливало его к ней. Пока я наслаждалась свободой и положением единственного ребенка в семье, Гарри рос, становился сильнее, набирался опыта и сил, чтобы вернуться и выставить меня из своего дома. Любовь отца больше не принадлежала мне. Его любовь не принадлежала мне больше. Не принадлежала.

И я глубоко, глубоко вздохнула, но так тихо, что никто не услышал. Любовь отца предстала передо мной в новом свете. Он любил меня очень сильно, но не мог отдать мне Вайдекр. Он хотел для меня самого лучшего, но это могло быть только вечной ссылкой из единственного места на земле, которое я любила. Будущее он связывал только с Гарри и забывал обо мне. Забывал обо мне.

Так одним теплым майским днем, по пути в Экр, кончилось мое детство. Спокойная уверенность в том, что земля, которую я любила больше всего, принадлежала мне, покинула меня, и я больше никогда не смогла ее почувствовать. Я оставляла Свое детство с болью в сердце и с душой, переполненной обидой и гневом. Я входила во взрослую жизнь с привкусом горечи и неоформившимся убеждением, что мне надо бороться. Мне не следует покидать Вайдекр. Мне не следует уступать свое место Гарри. Если мир устроен так, что девочкам приходится оставлять свой родной дом, значит, этот мир должен измениться. Я меняться не буду.

— Вам следует побыстрее переодеться, — сказала мама как всегда недовольным тоном. Она стояла посредине конного двора, придерживая двумя руками подол своего нарядного зеленого шелкового платья, чтобы не запачкаться. В разговоре со мной она всегда выбирала такой же недовольный тон, как и тогда, когда она разговаривала с отцом. От нее я узнала, что не обязательно спорить и настаивать на своем, можно просто повернуться спиной, окатив собеседника ледяным высокомерием. Если б не отец, она, наверное, была бы более открытой, чистосердечной натурой. Но в его присутствии ее чувство собственного достоинства быстро переходило в обычное раздражение. То, что было прямотой и честностью, становилось просто невысказанной враждебностью.

— Тебе нужно поспешить и переодеться к обеду в розовое платье, — повторила она с ударением, пока я, соскользнув с седла, передавала поводья поджидавшему конюшенному. — Сегодня у нас гость — директор школы, в которой учится Гарри.

Отец метнул на нее долгий вопросительный взгляд.

— Да, — как бы защищаясь, повторила она. — Я пригласила его сюда. Я беспокоилась о нашем мальчике. Сожалею, Гарольд, мне, конечно, следовало рассказать тебе раньше, но я не ожидала, что он приедет. Я написала ему некоторое время назад. Впрочем, я, кажется, рассказывала тебе прежде… — Тут она смешалась и замолчала. Я видела возраставшее раздражение отца, но ответ его прозвучал приветливо, так как на пороге появился худой, одетый во все черное человек и медленно спустился в розовый сад.

— Доктор Ятли! — воскликнул отец с деланной радостью. — Как приятно вас видеть! Какой сюрприз! Я бы обязательно остался дома и встретил вас, если б знал, что вы приедете.

Гость кивнул в ответ и улыбнулся, но у меня создалось впечатление, что передо мной один из самых холодных и проницательных людей в мире. Я присела в реверансе и еще раз искоса на него взглянула. И сразу поняла, что это не был обычный светский визит. Этот человек имел какую-то определенную цель, которая сильно его тревожила. Я заметила, как настороженно смотрит он на отца, и удивилась этому.

Было ясно, что мама и он о чем-то договорились. Она страстно ждала возвращения Гарри домой, чтобы заполнить пустоту в своей жизни. Доктор Ятли, по причинам, которые я пока не могла понять, разделял ее желание, так что поневоле выступал против самого сквайра. Он так же стремился избавиться от Гарри, как мама мечтала заполучить его обратно.

Я спустилась к обеду, одетая в девическое розовое платье и вооруженная строгим запретом не говорить за обедом ни слова, кроме как в ответ на вопросы. Меня посадили напротив мамы. По господствовавшему в нашем доме правилу, отец всегда сидел во главе стола, а гость — на другом его конце, и они вели беседу поверх наших с мамой голов. Мы же, как существа низшие, сидели в молчании.

Было очевидно, что доктор Ятли намерен убедить отца забрать Гарри из школы, его дорогой, привилегированной школы. Хотя при этом он терял несколько сотен фунтов дохода, да и ученик, которого за дополнительную плату нужно было готовить в университет, мог по традиции, отправляясь после окончания школы в обязательное путешествие по Европе, взять с собой одного из преподавателей. Таким образом, доктор Ятли оставался в убытке не меньше, чем на несколько тысяч фунтов. В чем же причина? Что случилось такого, о чем нельзя было прямо сказать моему отцу и отчего доктор Ятли так легко расстается с большими деньгами?

Он был умным человеком, и пока о деле не говорилось ни слова. Гость хвалил ростбиф и вино (я заметила, что к столу подали кларет второго сорта). Было ясно, что он ничего не смыслит в сельском хозяйстве, но он втянул отца в беседу о нововведениях в нашем поместье. Отец оживился, стал более приветливым и даже пригласил доктора Ятли принять участие в охоте в следующем сезоне. Гость по-прежнему оставался холодно вежлив.

Так как отец растаял окончательно и уже велел принести вторую бутылку кларета, мама поторопилась оставить джентльменов одних. Яблочную шарлотку отнесли на кухню нетронутой, к моему великому сожалению, — я была всего лишь четырнадцатилетним ребенком, целый день к тому же проскакавшим на лошади. Но мама неумолимо поднялась из-за стола, и мы вышли из гостиной, сопровождаемые вежливыми поклонами мужчин, оставшихся за вином и беседой.

Лицо мамы светилось радостью, когда она открывала свою рабочую корзинку и передавала мне мою вышивку.

— Твой брат приедет домой, как только окончится семестр, и больше никогда не вернется в эту ужасную школу, если только отец согласится, — возбужденно сказала она.

— Так рано? — я инстинктивно обороняла свои позиции. — Почему? Что он сделал?

— Сделал? — ее глаза смотрели прямо. — Ничего! Что он мог сделать? Его обижали эти ужасные мальчишки! — И она замолчала, выбирая подходящий тон шелка. — Когда он последний раз был дома, ему понадобилось поставить на грудь горчичник, может быть, ты помнишь?

• Предыдущая
• 6/136
• Следующая