Комментарии к Обществу спектакля - Дебор Ги Эрнест - Страница 12

Секретность господствует над миром, прежде всего, как секрет господства. Согласно спектаклю, секретность — это всего лишь досадное, однако необходимое исключение из общего правила, по которому информация в современном мире избыточна и доступна каждому. Ещё интегрированный спектакль утверждает, что его "свободный мир" — это всего лишь оболочка, исполнительный орган власти на службе у всеобщей демократии. Но в спектакль на самом деле никто не верит. Что бы ответили зрители, если бы их вдруг спросили: "что вы думаете о существовании секретности в современном мире?" И правда, как вы допускаете, что секретность правит миром и, более того, вашей жизнью в этом мире? В мире, о принципиальных реалиях которого вы даже и не подозреваете? Действительно, сейчас никто не замечает секретность во всём её первозданном совершенстве и функциональной универсальности. Все допускают, что в ведении специалистов, может быть, и существуют какие-то секретные области, при этом, надо сказать, что многие уверены в своей собственной секретности.

Ла Боэси в своём труде "Discours sur la servitude volontaire" наглядно показал, что власть тирана с особой ревностью и подобострастием поддерживает, прежде всего, определённый круг лиц, которые обоснованно или нет, но верят, что помогать власти — вполне в их интересах. Именно таким путём многие политики и профессионалы СМИ, опасаясь потерять свой иммунитет, активно пользуются своими связями и оказанным доверием. Если им доверят доступ к секретной информации, они ни за что её не подвергнут критике, и лишь закроют глаза на то, что в ней принципиальные аспекты реальности, подчас, скрыты. Благодаря великодушию своих покровителей они видят чуть больше карт, чем все остальные; причём, не важно, что эти карты могут оказаться фальшивыми — правил игры они всё равно не знают. Поэтому они немедленно отождествляют себя со своими кукловодами и начинают дружно презирать «невежество» толпы, хотя сами ничуть не лучше. Те крохи информации, которые тирания отпускает своим приспешникам, зачастую отравлены ложью: их нельзя проверить, но ими можно запросто манипулировать. Однако те рады и таким жалким крохам, ибо они позволяют себя мнить хотя бы ненамного выше тех, кто вообще ничего не знает. Основная задача таких «профессионалов» — повышать авторитет власти и делать её как можно более непостижимой. Главная привилегия этих специалистов перед обычными зрителями, которые по дурости своей ещё наивно верят, что что-то понимают, заключается не в том, что эти эксперты действительно знают и понимают больше, а в том, что они верят, будто знают больше!

Власть не так глупа, как кажется — она ясно понимает, что её необузданное и бесконтрольное правление рано или поздно приведёт к огромному числу крупных катастроф, как экологического (например, химическое заражение воздуха), так и экономического характера (мировые финансовые кризисы). Одно время она, правда, заявляла, что в состоянии справиться со всеми этими неудачами, но и это было всего лишь дезинформаций.

За последние два десятилетия существенно возросло число громких убийств. Был убит Кеннеди, Альдо Моро, Улаф Пальме; убивали министров и банкиров, одного или даже двух Римских пап, а также некоторых, кто был ценнее всех их вместе взятых. Что самое интересное, ни одно из этих преступлений так и не было раскрыто. Создаётся такое впечатление, что это просто лишних марионеток пустили в расход, причём никто не задался вопросом о том, кто, собственно, главный кукловод в этом театре. Характер всех этих убийств был примерно одинаков, как одинаково нелепыми и беспомощными были официальные заявления по их поводу. Синдромы этой социальной болезни быстро распространились по всему обществу: раньше такое безобразие происходило лишь на самом Олимпе государственного устройства (в общем-то, традиционной сфере для подобного рода преступлений), а также в самой низине общественного устройства: в области рэкета и преступных разборок, где уже давно шла непримиримая борьба между профессиональными мафиози. Доселе между этими пластами общества было относительно спокойно, но теперь даже в середине общественного устройства стало опасно находиться — ведь именно там столкнулись интересы власти и мафии.

Не было отбоя от попыток объяснить, пролить свет на данные загадки, свести их к обычным преступлениям: кто-то винил во всём некомпетентность полиции, тупость судей, поспешные разоблачения прессы, кризис в спецслужбах, подкуп свидетелей, а кто-то и вовсе утверждал, что эти убийства устроили сами полицейские. Однако Эдгар Алан По уже задолго до этого пролил свет на истину в своём рассказе "Убийство на улице Морг":

"Мне кажется, данное дело было намеренно признано неразрешимым: уж слишком оно было одиозным. В этом и кроется разгадка преступления… В расследованиях, которые нынче проводятся, уже не так часто задаётся вопрос "что же произошло", всех больше интересует — "что здесь произошло из того, что не происходило прежде?"

В январе 1988 колумбийская наркомафия выпустила особое коммюнике, нацеленное на то, чтобы изменить общественное мнение по поводу своего предполагаемого существования. Сегодня любая мафия первым делом должна доказать, что она не существует или, по крайней мере, является жертвой лженаучной клеветы; и именно в этом она, прежде всего, схожа с капитализмом. Однако мафия оказалась в неприятном положении — она так рьяно опровергала собственное существование, что невольно стащила покрывало с тех, кто пользовался ей как козлом отпущения. Вот что гласило вышеупомянутое коммюнике: "Мы не принадлежим к мафии политиков и бюрократов, финансистов и миллионеров, мы не имеем ничего общего с монополистической и нефтяной мафией, мы не заключаем мошеннические миллионные контракты и, тем более, не связываемся с мафией СМИ".

Несомненно, авторы данного коммюнике были заинтересованы, кроме всего прочего, чтобы их действия расценивались как банальные незаконные, преступные деяния, они хотели слиться с общим потоком, заливающим всё современное общество. Также мы не ошибёмся, если предположим, что эти люди, хотя бы из-за своего ремесла, знают, о чём говорят. И знают больше, чем большинство людей. Мафия расцвела буйным цветом на почве современного общества. Её мировая экспансия проходит с невиданной быстротой, — столь же быстро по свету распространяются и другие продукты труда, которыми спектакль лепит свой мир. Мафия растёт одновременно с быстрым развитием информационных технологий и промышленным производством продуктов питания, вместе с урбанизацией и трущобами, неграмотностью и разветвлёнными сетями спецслужб.

Мафию в США занесли эмигранты-рабочие из Сицилии; примерно в это же самое время на западном побережье разразилась клановая война между китайскими триадами, т. е. изначально мафия была банальным архаизмом, пережитком, прижившимся на новом месте. Рождённая из нищеты и обскурантизма, мафия даже не смогла наладить связи с Северной Италией. Все были уверены, что чуть только государство станет более совершенным, она исчезнет без следа. И понятно, ведь раньше мафия процветала лишь за счёт «защиты» угнетённых меньшинств, пуская свои корни загородом, где не действовали законы буржуазного общества, и куда боялась совать свой нос рациональная полиция. Мафия могла только защищаться, и то для этого она в состоянии была позволить очень немногое: так, «убрать» свидетелей, нейтрализовать полицию и судей, ну и конечно, поддерживать требуемый уровень секретности в своей сфере влияния. Однако ожидания не сбылись, и мафия лишь почувствовала новый прилив сил, когда восторжествовал новый обскурантизм, вначале распылённого, а потом и интегрированного спектакля. Окончательная победа секретности, покорность толпы, полная потеря логики, всемирный прогресс трусости и продажности — сделали своё дело. Отныне мафия преобразилась и стала современной агрессивной силой.