Комментарии к Обществу спектакля - Дебор Ги Эрнест - Страница 4

Ещё один аспект исчезновения всякого исторического знания заключается в том, что репутацию любого человека сегодня можно погубить или, наоборот, вознести до небес по одному мановению руки того, кто владеет информацией: информацией получаемой и (что совершенно иное) информацией передаваемой в эфир. Их способности искажать и лгать просто безграничны! Историческое доказательство, в котором перестаёт нуждаться спектакль, перестаёт быть доказательством. Если даже честь может быть дарована лишь по милости и благоволению спектакля, то и позор может пасть на голову столь же быстро и немилосердно. Известность вне рамок спектакля стала сейчас невероятно редким и подозрительным явлением. Пожалуй, я один из последних людей, удостоившихся такой славы, а иной у меня никогда и не было. Общество официально объявило себя спектаклем. Быть известным вне рамок спектакля — значит стать его врагом.

Прошлое человека может быть переписано полностью, радикально изменено, а то и заново воссоздано на манер русских процессов над "врагами народа", причём без присущей таким процессам грубости. Убивать нынче стало проще. Те, кто управляют спектаклем, а так же их сообщники, никогда не будут нуждаться в лжесвидетельствах, причём неважно, умелых или неумелых (как могут зрители, безропотные созерцатели окружающего лжесвидетельства заметить в нём ложь!?). То же относится и к подделке исторических документов, что уже доказало свою крайне высокую эффективность. Поэтому больше нельзя верить ничему, что не видел сам, непосредственно. Однако на деле ложных обвинений особо и не требуется. Чуть только кто-то захватывает сам механизм, отвечающий за всеобщее общественное признание, его точка зрения "нравится — не нравится" автоматически навязывается всему обществу. Спектакль доказывает свои выводы весьма немудрёным способом: зацикливая их, возвращаясь из конца в начало, путём повторения, постоянными ссылками на то, что уже утвердилось в общественном сознании, стало общепризнанным, т. е. на то, чему все являются свидетелями. Схожим образом власть спектакля может запретить всё, что ей вздумается, а спустя какое-то время вновь легализовать тему, если уверится в том, что она стала безопасной и уже не сможет нанести вред

Организованного общества не стало — всё поглотила толпа, — как не стало замкнутых, самостоятельных и более тесных коллективов, где бы велись задушевные беседы: нет больше различных салонов, кафе или рабочих сходок. Не осталось больше мест, где бы люди могли в спокойной обстановке обсудить действительно волнующие их события, потому как уже никто не в силах на длительное время освободить себя от всепроникающего воздействия СМИ и других сил, предназначенных для усиления этого воздействия. Не осталось ничего даже от относительно свободных суждений тех людей, которые стояли у истоков эпохи Просвещения; да и вообще всех, к примеру, кто основывал своё самомнение лишь на способности объять целиком или хотя бы приблизится к беспристрастному обзору фактической истории, или хотя бы к вере, что такая история существует. Отныне правды не сыщешь даже в книгах: компьютеризированные каталоги национальных библиотек устроены достаточно хорошо, чтобы не выдавать крамолы и прочих остаточных следов прошлого. Было бы заблуждением считать, что сегодня судья, врач или историк имеют те же обязанности и императивы, что и совсем недавно: дети больше похожи на своё время, чем на отцов.

Если спектакль о чём-то молчит в течение трёх дней, то это «что-то» попросту перестаёт существовать. И наоборот, когда спектакль начинает о чём-то захлёбываясь рассказывать, то это «что-то» действительно претворяется в жизнь. Практические последствия, как мы видим, колоссальны.

Мы знаем, по крайней мере, верим в своё знание, что в Греции демократия и история возникли одновременно. Мы также можем доказать, что и исчезли они тоже вместе.

К данному списку одержанных властью триумфов мы должны, тем не менее, добавить один явно негативный результат: чуть только государство прибегает к постоянному и широкому сокращению исторического знания, оно уже не может управляться стратегически.

Чуть только самопровозглашённое демократическое общество достигает стадии интегрированного спектакля, его, похоже, всюду начинают воспринимать как некое зыбкое совершенство. Однако ввиду его хрупкости оно должно быть неуязвимым для атак со стороны, и более того, его теперь уже вообще невозможно атаковать, ибо общество спектакля является самым совершенным из всех существовавших доселе. Но это общество является хрупким, поскольку оно не в состоянии обуздать свою собственную технологическую экспансию. Однако с точки зрения государственного управления это общество идеально, и доказательством этому служит то, что все желающие править таким обществом ничего не желают менять в его устройстве. К примеру, в современной Европе нет ни одной партии или хотя бы партийной фракции, которая хотя бы на словах желала что-нибудь значительно в нём изменить. Товар не подвластен критике ни как общая система, ни даже как частная форма того хлама, который «капитаны» промышленности в определённый момент выкидывают на рынок.

Везде, где господствует спектакль, может существовать лишь одна единственная организованная сила, но и та будет желать лишь спектакля. Поэтому у существующего порядка не может быть врагов, никто не в состоянии нарушить заговор молчания. Мы счастливо распрощались с дурацкой концепцией, господствовавшей более двухсот лет, по которой общество было открыто для критики или преобразований, для реформ или революций. Однако это произошло не потому, что появились какие-то новые аргументы, — просто старые стали бесполезны. Однако это не принесёт нам всеобщего счастья, скорее, лишь усиления и без того всепроникающих щупалец тирании.

Никогда прежде цензура не была так совершенна. Никогда прежде, ни в каких странах не было стольких людей, которые бы искренне считали себя свободными гражданами, но при этом менее всего могли ожидать, что их мнение будет услышано, даже если дело касается их собственной жизни. Никогда прежде им так бесстыдно не врали. Заранее предполагается, что зритель ничего не знает и ничего не заслуживает. Тот, кто уже занял позицию наблюдателя, никогда не станет действовать: таково основное правило для зрителя. Люди часто ссылаются на Соединённые Штаты как на исключение, потому что там однажды Никсон попал впросак, введя совсем уж неудобоваримые запреты, имевшие, впрочем, определённую историческую подоплёку.[2] Однако, это ещё ничего не значит, ведь совсем недавно Рейган ввел те же самые запреты и остался безнаказанным. Всё больше и больше вещей становятся недозволенными; запретить можно всё. Поэтому и сплетни ныне ушли в прошлое. Потер Дуэ, старый итальянский государственный деятель, одновременно член официального и параллельного правительства (P2), наиболее проникновенно подвёл итог для той эпохи, в которую вступил весь мир вслед за США и Италией: "Это когда-то были сплетни, а сейчас их нет".

Карл Маркс в "Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта" описал невиданное доселе вмешательство государства в дела второй Французской Империи, осчастливленной полумиллионной армией бюрократов: "[Всё] стало предметом для активной государственной опеки, будь то мосты, школы, коммунальная собственность сельской общины, железные дороги, национальное процветание или Национальный Французский университет". В то время уже был поставлен щекотливый вопрос о финансировании партий, и Маркс отметил по этому поводу: "Партии грызутся между собой ради того, чтобы наиболее полно свести свою идеологию к государственной доктрине; сделать, это — значит сорвать главный куш". Конечно, это всё может казаться пустым звуком, чем-то ничтожным и безнадёжно устаревшим, однако в это же самое время в государственные спекуляции вовлекаются всё новые и новые города и автотрассы, туннели под проливами и ядерная энергетика, нефтяные вышки и компьютеры, администрации банков и культурные центры, преобразование "аудиовизуального ландшафта" и тайный экспорт оружия, махинации с недвижимостью и производство медикаментов, сельское хозяйство и госпитали, военные кредиты и тайные фонды непрерывно разрастающихся департаментов, связанных с многочисленными службами охраны общественного правопорядка. К сожалению, Маркс остаётся как никогда актуальным, когда в своей книге описывает это правительство, которое "вместо того чтобы ночью решать, а днём действовать — принимает решения днём, а действует под покровом темноты".