Комната ужасов - Грей Майкл - Страница 1

• 1/40
• Следующая

Рыжий комочек грязи застрял в жесткой зеленой щетине искусственной травы. Джейми тронул его носком своего черного ботинка и затаил дыхание: комок завис на самой кромке черного провала. Там, в яме, ничего еще нет. Пока.

Священник все бубнил.

Два черных носика изящных туфелек смотрели на Джейми. Горячее августовское солнце зажгло на одном зайчик. «Интересно, – подумал юноша, – виден владелице туфельки зайчик? Нет, конечно! Солнце за спиной».

«И прах прахом станет». К концу дело идет. Где-то за спиной Джейми прокашлялись, зашаркали. «Работяги, наверное, могильщики, – подумал юноша. – Кто еще осмелится нарушить тишину? А могильщики на похоронах как у себя дома. Готовятся гроб опускать. Надо опускать, наверное, очень ровно, чтоб покойник внутри не соскальзывал. Хотя… какая разница? Кого волнует, в какой позе он там будет гнить».

Взгляд Джейми медленно поднялся от туфелек вверх по лодыжкам, еще выше. Край черного платья. Молодежная модель. Лица не видно. Большая черная шляпа с огромными полями. От них – густая тень. «Может, эта девушка – моего возраста, – думал он. – А вдруг она вернется в Дом, на „чтение“? Об этом неприлично думать. Похороны. Случай серьезный. Если сам я сроду не видел дяди, или двоюродного дяди, или кем мне доводится усопший Эфраим, то из этого еще не следует, что незнакомка в черной шляпе находится в таком же отдаленном родстве покойному. Может, она там, под шляпой, рыдает. Мне, кстати, тоже не мешало бы всплакнуть. Не выходит что-то. Мама, интересно, плачет сейчас или нет? Огорчилась хотя бы? Не поговоришь с ней…» Его мысли вернулись к девушке, стоящей напротив. Что это именно девушка, а не зрелая женщина, Джейми был совершенно уверен. Воображал, как подает ей руку – поддержать. Она поднимает на него карие (синие? зеленые?) глаза, полные сладко-соленых, слез, и он осушает их поцелуем.

Кто-то тронул Джейми сзади за локоть. Он взглянул: пальцы с корявыми ногтями, морщинистые, грязные, жилистое запястье, рукав спецовки. Джейми отпрянул к брату Рону. Четверо внесли большой белый гроб, с непристойной ловкостью расположили свою ношу над ямой. Большая белая колыбель тихонько покачивалась на полотняных ремнях. «Спокойной ночи, малыш, – пожелал Джейми. – Глубина два метра. Почему два? Чтоб легко копать было, – догадался он. – Пошвыряй-ка землю с двух с половиной. Трудновато. И во всем они так. Делай, пока идет. А полтора? Или метр? Запах? Да нет, через полтора метра глины запах не пройдет. Понадежней хоронить. Чтоб в гости не ходили посреди ночи. Два метра глины, а потом тяжелая плита. „Помним и любим“. Чушь! Лежать, ублюдки недогнившие! Лежать, где положено! Вот. Это уже ближе к истине».

Джейми повернулся. Солнце ударило в глаза. Прослезился. И сразу почувствовал себя лучше: создалась видимость, что КАК БУДТО он скорбит. Может, девушка увидит, как слезы блеснули у него на ресницах, и почувствует К НЕМУ симпатию.

Рон держался сзади, Джейми тоже не хотелось оставаться у всех на виду. Священник и провожающие в последний путь, как пчелиный рой вокруг матки, сдвинулись к выходу. А прямоугольная дыра, могильщики, здоровенный ящик остались там, в другом кино, на другой сцене. Всем только бы отгородиться как-то от ящика с трупом. Неприятная какая-то тишина, как шерсть на голое тело. «Прощай, назад не возвращайся!» – Джейми вспомнил кино с похоронами. – «Прах к праху» – это же сразу ПОСЛЕ того, как гроб уляжется на дно, а? Вся церемония что-то не ладится. Тут – священник, там – родственники. А там – яма, в яме – гроб. И могильщики. Каждый со своей стороны. Сдвиг в пространстве и во времени. Все не слава Богу у старого Эфраима. Чего они так все старательно изображают, что это не их кино?

Священник бормотал и размахивал правой рукой, как сеятель. Землю сеет. И тут же первые комья с лопат могильщиков забарабанили по крышке белого гроба. Небольшая толпа начала рассеиваться, отсекаться, как частички масла на поверхности воды. Бледные лица повернулись к священнику, ждут дальнейших указаний. Тот посмотрел на свои ногти, кустистые брови полезли вверх. Будто удивился, что на них нет и следа земли. Кто просто стоит, кто с ноги на ногу переминается.

Высокий мужчина в сером костюме прочистил горло, все взглянули на него. Он отступил, повернулся на каблуках.

Толпа двинулась вслед за широкой серой спиной по направлению к выстроившимся в ряд машинам. Священник все еще бормотал.

Даже уходя, люди оставались в каком-то состоянии неопределенности. Они оборачивались назад, в сторону могилы, все в сомнениях, будто пытались припомнить, что не доделано. «Броуновское движение», – вспомнил Джейми пример из школьной программы.

Их старый «леборон» тоже выглядел подавленным. Другие машины были все как одна: в более глубоком трауре, чем их хозяева. Черные длинные «линкольны», у каждого по сдержанной траурной розетке на капоте. Джейми искал глазами: где же та, в туфельках, с такими симпатичными щиколотками? Но она затерялась в хаосе фигур в черном.

– Ма, – прервал Рон размышления Джейми. – Все тут в Ридж-Ривере такие чудные?

– То есть? – переспросила мать, выруливая на об саженный дубками проспект.

– А-а. Я знаю, про что он, – встрял Джейми. – Всеобщее дремотное состояние.

– Как-никак похороны. Неужели ты рассчитывал застать здесь оживленную беседу?

– Как зомби, – продолжил мысль Рон. – Люди-роботы.

– Ага, – сказал Джейми, – точно, Рон. Только с выдохшимися батарейками. Скоро остановятся, застынут, как статуи. Как игра «замри». Ты помнишь, Рон, как мы играли в «замри»? Все время, когда были маленькими. С девчонками играли.

– Ага. – Рон при этом весь-таки вывернулся на переднем сиденье. – Надо будет разыскать их, зарядить батарейки. Там была одна телка… Я не против ее подзарядить. Кто она, ма? Родственница?

Джейми сидел сзади, молчал. Волны бессмысленной бешеной ревности захлестывали его: «Зараза Рон! Это он о „щиколотках“. Я ее первый заметил! Зараза! Заразная зараза! Конечно, где ему, семнадцатилетнему, против искушенного девятнадцатилетнего мужчины?

Они ее наверняка никогда и не увидят больше. И поделом Рону!»

Мать искоса глянула на Рона:

– Не будь идиотом! И выкинь дурь из башки. Понятия не имею, родственница она нам или нет. Я даже не знаю, о ком ты. Какая-нибудь седьмая вода на киселе, наверное.

– Ты убита горем, ма? – Джейми хотелось переменить тему.

– Держусь более-менее, – чуть не рассмеялась та. – Дядю Эфраима я никогда не видела, но надо ведь продемонстрировать уважение к усопшим, прежде всего ради живых. И без большой при этом работы над собой.

– Если мы его сроду не знали, как нас занесло на эти похороны? – спросил Рон.

– Отчасти из уважения к умершему родственнику. Хотя я и сама толком не знаю, что он нам за родственник-. Отчасти от жадности. – Она улыбнулась Рону, а потом еще раз, через плечо, – персонально для Джейми. – Жадности? – От любопытства Джейми подался вперед.

– Завещание, – продолжила мать, – Нас пригласили на чтение завещания дяди Эфраима. Значит, мы упомянуты в нем.

– А сколько? Сколько мы получим, ма?

– Откуда она знает, дубина, – оборвал его Рон. – Для того мы и едем на «чтение», чтоб выяснить. Правильно, ма?

– Не обзывай брата! Да уж. Но скорее всего этих денег лишь на новые шины хватит. В противном случае поедем обратно на этом завещании.

– А может, на новую машину хватит, а, ма? – Джейми даже принялся грызть ноготь от возбуждения – Как насчет «порше»? Или «лямборгини»?

– Не переживай. Я, как ты помнишь, ни разу его и в глаза-то не видела. Мы – бедные родственники, и все. Причем дальние. Удостоят словечком – и на том спасибо. Так? А?

– Похоже, что так. – Джейми упал обратно на сиденье.

– А чего тогда мы приперлись, ма? – спросил Рон. – Раз мы его не знали и нам ничего не светит?

– Из уважения к усопшим, Рон, – повторила мать и опять усмехнулась, – и потом, нам же дали деньги на поездку, я ведь говорила. Если бы мы не поехали, пришлось бы все вернуть. Ты же знаешь свою маму. Подсуетишься чуть-чуть – получишь на чай. В нашем теперешнем положении…

• 1/40
• Следующая