Шпоры на босу ногу - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/80
• Следующая

И ладно! Зато погода тем временем стояла отменная, ожидался небывалый урожай. В Великом Княжестве, а равно с ним и в Белоруссии, издавались указы, рассылались воззвания, праздновались победы, а Великая Армия уже шагала по исконно русским землям. Смоленск, Бородино, занятие Москвы, пожар…

А потом был сентябрь. Первопрестольная лежала в развалинах. Наполеон требовал себе бумаги касательно Пугачева, делал наброски манифеста к крестьянам, да после бросил, решив, что с новым Емельяном он уже точно ни о чем не сговорится. Ну а с царем…

Но и с царем оказалось не легче. Царь, говорят, был настолько расстроен потерей Москвы, что никого, даже послов, не принимал, а собирался удалиться в Сибирь, отрастить себе бороду и питаться спаржей и черным хлебом…

(Здесь я позволю себе вмешаться и вымарать несколько строк, ибо мы не Вальтер Скотты и к августейшим особам обращаться не станем. Скажу только, что наш возлюбленный монарх не ошибся, ожидая найти в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына и в каждом гражданине Минина. А посему неприятель, пришедший к нам с лукавством в сердце и с лестию в устах, вынужден был бежать из белокаменной по старой смоленской дороге. – маиор Ив. Скрига 2-й, кавалер орденов св. Георгия 4 класса, св. Владимира 3 степени, бриллиантового знака св. Анны 2 класса и золотой сабли с надписью за храбрость. Имею также знак отличия беспорочной службы за ХУ лет.)

Смеркалось. По разоренной Виленской дороге отступали те, кого еще недавно именовали Великой Армией. Строй был нещадно сбит, смешались мундиры, смешались языки двунадесяти народов. Никто не соблюдал субординации. Да и к чему это было теперь, когда уже зачехлены знамена, а пушки, те вообще едва ли не все до последней брошены под Красным во время поспешной переправы через Днепр.

Однако всё ещё торчат из солдатских ранцев витые канделябры и связки серебряных ложек, уцелевшие лошади идут под княжескими чепраками, а вместо шинелей кое-кто одет в дорогие шубы.

Но это что! Ноябрь, остатки былой роскоши. А вот в сентябре, по выходе из Москвы, солдаты отправлялись в путь в золоченых экипажах. Обоз Великой Армии тогда растянулся на тридцать пять верст. Однако вскоре на смену удивительно теплой осени ударили морозы, а за ними и казаки. Великая Армия пришла в беспокойство, а после в уныние, и потуже затянула ремни. Солдаты голодали, а лошади и вовсе дохли от бескормицы, и кавалерия мало-помалу спешилась. Пушки, лишенные конной тяги, сталкивались в придорожные канавы. Но по-прежнему тянулся за армией огромный обоз, влекомый сотнями лошадей. Несметные сокровища Москвы, столицы дикой Азии, теснились на подводах. Церковная утварь и фамильное серебро, золотые монеты и лисьи хвосты, тончайшая парча и даже украшения кремлевских стен – десятки и сотни пудов баснословной добычи… А лошади падали всё чаще и чаще, мела метель, наседали казаки, и дороге в Европу не было видно конца. Колонны роптали всё громче и громче, о дисциплине давно позабыли, и те, кто посмелей, бежали в лес, а те, кто оставался, затевали драки. Случалось, убивали офицеров. Тогда, чтобы хоть как-то поднять моральный дух армии, Наполеон, выступая из Дубровны, пошел пешком, как равный среди равных. Да! А еще он приказал сжечь обозы с награбленным, а высвобожденных таким образом лошадей передать в артиллерию, дабы спасти оставшиеся пушки.

Правда, приказ так и остался на бумаге.

А тут еще стало известно, что Дунайская армия адмирала Чичагова будто бы вышла к Березине и тем самым отрезала отступающим дорогу в Европу. Стали всерьез поговаривать о возможном пленении Великой Армии во главе с императором и всеми его маршалами.

(И еще рассказывали, будто атаман граф Платов обещал отдать свою дочь замуж за того, кто приведет ему живого Наполеона. – маиор Ив. Скрига)

А чтобы этого не случилось, Великая Армия должна была вновь стать подвижной и боеспособной. Наполеон воскликнул, что лучше он будет есть руками, нежели русским достанется хотя бы одна вилка с его номограммой – и запылали подводы с добычей императора, а вслед за ними сгорел и весь обоз с награбленными сокровищами. Зрелище было ужасное – горели не только богатства, горела последняя память недавних побед.

Но, как говорили знающие люди, сгорели только рухлядь да тряпки – меха, шелка и прочее. Главная же добыча, золото и драгоценности, была спрятаны надежными людьми в надежном месте – с тем, чтобы будущей весной, при совершено других, конечно же, благоприятных обстоятельствах…

Однако когда это еще всё переменится! А пока, при обстоятельствах нынешних, император выступил из Бобра уже без обременительного обоза.

А впереди его ждала Березина. Кстати, на Березину тогда возлагались большие надежды. Ведь же за ней, как всем было известно, Великую Армию ждут полные склады продовольствия в Минске и Вильно. И, главное, на Березине русские будут наконец остановлены – такой был план, и о нем тоже все знали. Так что оставалось немного – только бы дойти до Березины…

Да, именно, вот только бы дойти! Но сил оставалось все меньше и меньше, а широкая, лучшая в мире дорога уже ни у кого не вызывала восторгов. От самой Орши вдоль нее еще совсем недавно, летом, тянулся бесконечный сосновый бор. Бор был весьма хорош. А теперь от него почти что ничего не осталось. Дело в том, что теперь, поздней осенью, чтобы хоть как-то согреться, солдаты на привалах поджигали деревья прямо на корню. Лес отступил от дороги, и теперь на многие и многие версты тянулись лишь обгорелые стволы, навевавшие весьма невеселые мысли.

Но старые солдаты живут, пока идут!

И вот брела по разоренной дороге одна из отступающих колонн. Угрюмые ветераны шли, стараясь не смотреть по сторонам. А на ноги им наступали…

Лошади, тащившие одинокий экипаж. А в нем…

Сидевший у окна рыжеволосый маршал, кстати, прославленный храбрец, молча задернул занавеску, откинулся к стене и сделал вид, будто он задремал.

Кроме маршала в карете находили еще двое: генерал Оливье Оливьер, ведавший при штабе маршала делами определенного свойства, и дама, в которой без труда можно было узнать витебскую знакомую сержанта Дюваля. Маршал молчал, молчали и его спутники. Ну, что касается генерала, то именно благодаря молчанию он в свои еще довольно молодые годы и дослужился до высоких чинов. А вот дама, ехавшая вместе с ними, та была весьма не прочь побеседовать, однако не знала, с чего бы ей лучше начать.

Вот оттого и получилось, что первым заговорил маршал.

– Итак, – вдруг сказал он, едва приоткрыв веки, – мои гусары задерживают в лагере даму, которая именует себя девицей Ленорман. Девица Ленорман, как известно, является особой приближенной к императору. Так вы по-прежнему настаиваете на том, что всё, сказанное вами, правда?

– Нет, конечно, – с улыбкой ответила дама.

– А почему?

– Да хотя бы потому, что я, во-первых, не девица, а вдова. А во-вторых, госпожа Ленорман старше меня лет на пятьдесят и примерно столько же лет безвыездно живет в Париже. Ведь так?

– Так, – согласился маршал.

– Ну, вот! – и дама снова улыбнулась. – Кроме того… Да, что и говорить, быть личной гадалкой императора, без всякого сомнения, лестно. Однако…

– Короче, – строго сказал маршал. – Ваше имя?

Дама скромно потупила взор и после некоторой паузы все же ответила:

– Зовите меня просто: мадам.

– Как вам будет угодно, Мадам.

Сказав это, маршал нахмурился. Мадам, напротив, снова улыбнулась. И мало этого – она достала из рукава шубы колоду карт и принялась ловко их тасовать.

– Тогда скажите, где вы были… – начал было маршал…

Однако Мадам перебила его.

– Но и это не все! – продолжала она, раскладывая карты у себя на коленях. – Говорят, что накануне нынешнего похода девица Ленорман предсказала императору, будто его мудрость превратит бесконечные снега России в китайский шелк, в бриллианты Голконды, и что зима застанет нас на Волге, покорный Александр пришлет послов из Тобольска, а богдыхан будет жаждать нашего покровительства…

• Предыдущая
• 4/80
• Следующая