Свет в ночи - Эндрюс Вирджиния - Страница 34

• Предыдущая
• 34/88
• Следующая

Миссис Пенни заломила руки и покачала головой.

– Но это может быть очень важно, если миссис Айронвуд хочет некоторым образом смягчить наказание. Как ты можешь не хотеть пойти? Все будут только еще больше сердиться на тебя, я уверена, – пригрозила она. – Они могут даже обвинить меня.

– Миссис Пенни, они ни в чем не могут обвинить вас.

– Нет, могут. Именно я не сказала им о том, что ты ушла из кампуса в тот первый раз, помнишь? – напомнила она. – И опять все начнется сначала, – запричитала экономка.

Меня угнетала эта атмосфера страха, в которой жили все в «Гринвуде».

– Хорошо, – сдалась я. – Когда я должна идти?

– После завтрака, – с облегчением отозвалась миссис Пенни. – Бак подаст машину к крыльцу.

Все еще расстроенная и раздраженная, я переоделась во что-то более подходящее, и мы с Эбби отправились завтракать. Когда Жизель услышала, что я уеду после завтрака, она устроила за столом истерику. Все разговоры прекратились, девочки не спускали с нас глаз.

– Неважно, куда ты едешь или что ты делаешь, ты становишься маленькой мисс Исключение. Даже Железная Леди создает специальные правила для тебя, а не для других, – жаловалась моя сестра.

– Я не думаю, что миссис Айронвуд делает что-то для меня или рада тому, что делает, – возразила я. Но Жизель видела в этом только одно: мне разрешили прервать мое заключение.

– Ладно, когда накажут кого-нибудь из нас, мы ей об этом напомним, – пригрозила моя сестра, обводя горящим взглядом всех сидящих за столом.

После завтрака я вышла из общежития и села в машину. Бак говорил мало, если не считать его жалоб на то, что ему пришлось прервать ремонт. Судя по всему, никто не был рад моему визиту в усадьбу Клэрборнов. Хозяйка дома даже не вышла поздороваться со мной. Отис провел меня по длинному коридору в музыкальный салон, где за роялем меня ждал Луи.

– Мадемуазель Дюма, – объявил дворецкий и оставил нас одних.

Луи, одетый в дымчато-серый шелковый пиджак, белую хлопковую рубашку и широкие темно-серые фланелевые брюки, поднял голову.

– Входи, пожалуйста, – произнес он, сообразив, что я все еще стою на пороге.

– Что случилось, Луи? – спросила я, не пытаясь скрыть раздражения. – Почему вы попросили, чтобы меня привезли сюда?

– Я знаю, что ты на меня сердишься, – сказал он. – Я обошелся с тобой довольно некрасиво, и у тебя есть полное право сердиться. Я поцеловал тебя, а потом сбежал. Я хотел, чтобы ты пришла сюда и я мог извиниться перед тобой. Даже если я тебя не вижу, – добавил он с легкой улыбкой.

– Все в порядке. Я на вас не рассердилась.

– Знаю. Тебе меня жаль, и я понимаю, что заслужил и это. Я жалок. Нет, – прервал Луи мои возражения, – все в порядке. Я понимаю и принимаю это. Я тот, кого следует жалеть. Я сижу здесь, погрузившись в жалость к самому себе, так почему бы и другому человеку не отнестись ко мне с жалостью и не испытывать желания не иметь со мной ничего общего?

Просто… Я что-то почувствовал в тебе такое, что помогло мне ощутить себя чуть ближе к тебе. Я меньше боялся, что меня высмеют и я попаду в неловкое положение, – я знаю, что большинство девушек твоего возраста поступили бы именно так, особенно драгоценные бабушкины ученицы «Гринвуда».

– Они бы не стали смеяться над вами, Луи. Даже самые сливки общества, прямые потомки «Filles a la Cassette», – с насмешкой произнесла я. Улыбка Луи стала шире.

– Вот это я и имею в виду, – сказал он. – Ты думаешь так же, как и я. Ты другая. Я понимаю, что могу доверять тебе. Мне жаль, что я заставил тебя почувствовать себя так, словно тебя вызвали по повестке в суд, – быстро добавил он.

– Что ж, это не так. Раз уж меня наказали и…

– Вот именно. За что тебя наказали? Я надеюсь, что это было нечто очень неприличное, – добавил Луи.

– Боюсь, что разочарую вас. – Я рассказала ему о том, что уехала из кампуса, чтобы порисовать. Он хмыкнул.

– Так вот в чем дело.

Я хотела сказать ему больше – как его кузина миссис Айронвуд набросилась на меня за знакомство с ним, – но решила не подливать масла в огонь. Луи выглядел так, словно с души у него свалился камень.

– Значит, я несколько вышел за рамки, ну и что?

Моя кузина с этим справится. Я никогда ни о чем ее раньше не просил. Бабушка, конечно, не была рада.

– Я уверена, что вы не просто немного вышли за рамки, – проговорила я, подходя ближе к роялю. – Держу пари, что вы устроили одну из ваших истерик.

Луи засмеялся.

– Совсем маленькую. – Он помолчал немного, а затем протянул мне несколько листков с нотами. – Возьми, это твоя мелодия.

Наверху страницы стояло название «Руби».

– Спасибо. – Я убрала ноты в сумку.

– Не хочешь прогуляться по саду? – предложил Луи. – Скорее, мне следовало сказать: взять меня на прогулку?

– Да, хочу.

Луи встал и протянул мне руку.

– Надо пройти через внутренний дворик и повернуть направо, – показывал он дорогу. Клэрборн взял меня под руку, и я повела его. Стояло теплое облачное утро, дул легкий ветерок. С забавной тщательностью Луи описывал фонтаны, ниспадающие папоротники и филодендроны, дубы и бамбук, шпалеры, увитые пурпурными цветами глицинии. Он все определял по запаху, даже камелии и магнолии. Ароматы позволили ему запомнить окружающую обстановку, и Луи точно знал, когда мы подошли к дверям, выходящим, по его словам, во внутренний дворик из его комнаты.

– Никто, кроме служанок, Отиса и бабушки не заходил в мою комнату после смерти родителей, – сказал Луи. – Мне бы хотелось, чтобы ты стала первой гостьей, если ты не против.

– Не против, – ответила я. Он открыл дверь, и мы вошли в довольно большую спальню. В ней расположились туалетный столик, шкаф для одежды и кровать из красного дерева. Все было очень аккуратным, чистым и отполированным, как будто служанка только что вышла. Над туалетным столиком висел портрет хорошенькой белокурой женщины.

– Это портрет вашей матери? – спросила я.

– Да.

– Она была очень красива.

– Да, это так, – печально отозвался Луи.

В комнате не было портрета его отца или совместного портрета матери и отца. Картины на стенах изображали речные пейзажи. И никаких фотографий в рамках на туалетном столике. Неужели он приказал убрать все изображения отца?

Я перевела взгляд на дверь, ведущую в смежную комнату, которая, как я знала, была спальней его родителей, той самой комнатой, где я застала тем вечером Луи в эмоциональной агонии.

– Что ты думаешь о камере, которую я сам себе выбрал? – поинтересовался он.

– Очень милая комната. Мебель выглядит так, словно ее только что купили. Вы очень аккуратный человек.

Клэрборн засмеялся. И вдруг стал серьезным, отпустил мою руку и направился к кровати, провел рукой по спинке в ногах и столбику.

– Я сплю в этой кровати с трехлетнего возраста. Эта дверь, – сказал Луи, оборачиваясь, – ведет в спальню моих родителей. Моя бабушка поддерживает там такую же чистоту и порядок, как и в остальных спальнях в доме, которыми пользуются.

– Здесь, должно быть, приятно было расти, – заметила я. Мое сердце забилось сильнее, словно почувствовало что-то, незаметное взгляду.

– И да, и нет, – ответил Луи. Его губы подергивались. Он сражался со своими воспоминаниями. Клэрборн подошел к двери и прижал к ней ладонь. – В течение многих лет эта дверь никогда не закрывалась, – сказал он. – Мы с матерью… были очень близки.

Молодой человек не сводил взгляда с двери и говорил так, словно мог видеть все сквозь пелену времени.

– Часто по утрам, после того как мой отец уходил на работу, она приходила ко мне, ложилась в мою постель и прижимала меня к себе, чтобы я мог проснуться в ее объятиях. Если что-то пугало меня – неважно, утром или ночью, – мама всегда приходила ко мне или звала меня к себе. – Луи медленно повернулся. – Моя мать была единственной женщиной, с которой я лежал рядом. Разве это не печально?

– Вы не настолько стары, Луи. Вы встретите ту, которую полюбите, – сказала я.

• Предыдущая
• 34/88
• Следующая