Бродяга и фея (сборник) - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 17

И ту он увидел… что из-за ближайшего дерева к нему выходит незнакомая – а бродяге, признаться, все были незнакомые – незнакомая фея. Она была… Как бы это сказать?.. Да что там говорить; феи всегда прекрасны и им всегда по восемнадцать лет!

Итак, прекрасная фея, придержав полу своего воздушного платья, села подле бродяги и вопросительно посмотрела на него. Бродяга заробел, но не растерялся: он мигом сложил костер, развел его, но садиться не стал – при феях садиться не принято. И так он стоял бы над нею всю ночь, пряча руки мозолями за спину, но, послушный жесту гостьи, осмелился-таки опуститься рядом с нею и подумал…

Что все-таки не зря он делал флюгера, которые уже который год кричат зарю, и что еще как хорошо, что он не бросил это неприбыльное, но зато любимое занятие – упрямым, но честным людям всегда улыбается счастье: одному раньше, другому… тоже раньше, но не очень. Как вот, к примеру, ему.

А фея спросила:

– Отчего ты молчишь?

Голос у нее был доброжелательный, и бродяга ответил:

– Я думаю.

– О чем?

Вопрос был непростой, бродяга боялся напутать в ответе, и потому посчитал за лучшее промолчать. Тогда фея сказала:

– Может быть, ты не узнаёшь меня.

– Узнаю. Ты… вы фея.

– И всё?

– Всё.

Тогда фея улыбнулась и сказала:

– Удивительно. Стоит мне только предстать перед людьми, как они сразу же начинают просить меня о самом заветном. Я думала, что и ты захочешь, чтобы я, например, раскрыла тебе премудрости твоего ремесла.

– Зачем? – удивился бродяга. – Это будет нечестно. Я лучше сам… Если получится.

Фея ненадолго задумалась, а потом сказала:

– Когда я слышу просьбы, я ухожу. Но сегодня… Скажи мне три своих желания.

И как ни был бродяга удивлен встречей с феей, – а надо признаться, что подобное с ним случалось впервые, – однако он решил не торопиться, и загадал пока только одно желание. Легкое.

– Простите, но я, честное слово, проголодался, – вот что сказал наш скромный, но практичный бродяга.

И не успел он произнести эти слова, как у его ног на белоснежной скатерти появился ужин, достойный сновидения: нектар, амброзия, душистая пыльца в гиперборейской чаше, мед из-за пределов ойкумены, а еще… Однако названий прочих изысканных блюд бродяга не знал, а только сожалел о том, что в свои двадцать три он видит все это впервые.

Итак, повторяю, бродяга был сильно, очень сильно голоден, но он не потерял головы, а первым делом пригласил фею разделить с ним ужин. Фея согласилась.

Поначалу бродяга был очень вежлив и весьма ловко ухаживал за дамой, и даже успевал поддерживать легкую непринужденную беседу. Но вскоре голод взял свое. Так что когда был выпит последний бокал, то бродяга увидел, что ужин он заканчивает в одиночестве. И даже без скатерти. Весьма обескураженный подобным поворотом событий, бродяга опустил бокал на землю – и бокал тоже исчез. Тогда бродяга подумал, что в следующий раз нужно быть повнимательней, а пока…

Но сон не шел к бродяге. Всю ночь он так и не уснул, вспоминая недавнюю гостью. Фея была красива, умна и доброжелательна. Она с интересом слушала его пространные рассуждения о поющих флюгерах и ни разу не обмолвилась о том, что он занимается пустяками. К тому же она благосклонно принимала его шутки и улыбалась, и тогда на щеках у нее появлялись маленькие ямочки. Нет, ямочки появлялись у дочери мельника три недели тому назад, а эта… а это была фея! И если бы он был чуточку повоспитанней и не хватал со скатерти обеими руками, а встал бы на одно колено…

Да что теперь! Теперь одно – вперед, в дорогу! Ведь уже рассвело.

И он пошел. И в тот же день бродяга пришел в селение, где ему заказали сразу четыре флюгера. Бродяга очень сильно старался и сделал таких петушков, которые кричали не только на заре, но еще и после дождя и просто, предвещая хорошую погоду. Бродягу сытно накормили, а после даже дали продуктов с собой.

Более того; в тех местах, в которые он тогда зашел, мало кто умел делать флюгера, и работы у бродяги заметно прибавилось. Теперь он шел уже не так быстро, как в первую половину лета, и вскоре забыл про голод. Но зато свою добрую фею бродяга вспоминал каждый день. Да и не просто вспоминал, а думал, что вот только они встретятся, и он тогда…

Но что будет при встрече, бродяга пока что не знал, однако ему казалось, что на сей раз он уже не будет столь невнимателен, а скорей наоборот. И вот однажды вечером, хоть его и приглашали оставаться ночевать, бродяга вышел из селения и шел до тех пор, пока совсем не стемнело. Тогда бродяга остановился, развел костер и принялся ждать.

Фея не появлялась. Нужно было, конечно, позвать ее. Но как? Они ж не договаривались. Так что оставалось только ждать и надеяться на счастливый случай – то есть если фея вдруг случится рядом, завидит костер, а при костре его, бродягу, и пожелает подойти к нему. И вот тогда-то он уже не растеряется, а сразу встанет перед нею на одно колено и скажет… Потому что фея – самая прекрасная и добрая, и еще потому, что она… Но была уже глубокая ночь, и бродягу – а он был молод и до этого работал целый день без отдыха – бродягу стало клонить ко сну…

И тут ему вдруг показалось, что рядом, совсем рядом с ним, у едва теплившегося костра, кто-то сидит. Бродяга оглянулся…

Да, это была фея. На сей раз она была без скатерти, да и бродяга был не голоден.

– Здравствуй, – сказала фея и улыбнулась. А потом спросила: – Ну, как ты поживаешь?

И бродяга, ужасно волнуясь, ответил, что теперь он поживает хорошо. Потом не удержался и похвалился, что флюгера у него стали получаться куда как красивее и голосистее прежних. Фея слушала его внимательно и согласно кивала. А потом они заговорили просто так, почти ни о чем, о разных мелочах. Спроси их, и они не повторили бы сказанного даже на треть. Но это не важно, потому что говоря о пустяках, каждый из них чувствовал, что это почему-то важно, очень важно. Но что? Быть может, важен был не столько сам разговор, сколько улыбки, интонации или что-то еще, порой ускользающее при пересказе. Так оно или не так, но разговор этот весьма волновал бродягу, и наверное поэтому, когда фея вдруг стала серьезной и спросила:

– А каким будет твое второе желание? – то бродяга растерялся. Он замолчал и подумал…

Но сразу вот так вот взять и подумать у него не получилось. Тогда он как следует собрался с мыслями и вспомнил, что у него ведь никогда не было и по сей день нет своего собственного дома. И что все свое добро он носит на своих же плечах и ничуть не ощущает тяжести, а даже скорее наоборот. И что поэтому никакая уважающая себя девушка, а тем более… Да, никакая уважающая себя девушка и не посмотрит на него! Тогда бродяга посмотрел на фею, хотел сказать… хотел сказать одно, но от смущения сказал совсем другое:

– Я… нищ, – и замолчал. Для того, чтобы потом триста, а может и четыреста раз вспомнить об этих глупых словах, покраснеть и устыдиться. А устыдившись пока что в первый раз, бродяга вполне справедливо ожидал, что фея тут же исчезнет.

Но нет, фея улыбнулась, повела рукой… и у ног бродяги оказался маленький, но весьма красивый и еще более тяжелый сундучок. Такой тяжелый, что одному его не унести. Но бродяга и не собирался этого делать; он поднял крышку, увидел в сундучке…

Ослепительно сверкавшие перстни, тончайшую паутину золотого шитья, весьма прелестные и не менее драгоценные броши, диадемы, кулоны и еще какие-то украшения…

И подумал, что ему всего этого и не нужно, а нужно всего лишь несколько монет, и если не серебряных, то хотя бы медных. Тогда в ближайшем же селении он смог бы купить себе приличную одежду и раздобыть новый, лучший инструмент. Ведь хорошо известно, что только хорошо одетого мастера приглашают в приличные дома, а лучшим инструментом работаются и лучшие флюгера. Так что случись все это, бродяга непременно заведет себе кошелек, потом построит дом, а после станет на одно колено…

Подумав так, бродяга склонился к сундучку, выбрал в нем четыре монеты поплоше, потом аккуратно закрыл крышку и посмотрел на фею.