Колдунья - Гриффит Рослин - Страница 1

• 1/61
• Следующая

Чако Джоунс внезапно проснулся на своей кровати в одном из домов для работников на ранчо Ролстона Дабл-Бар. Несмотря на то что строение было глинобитным, в нем имелось одно окно, два камина и через весь вход тянулся портал с колоннами. Крыша дома, слава Богу, была относительно надежной, хотя и с заплатами, но все же она выдерживала проливные дожди и грозы, нередко наведывающиеся сюда.

Но сегодня ночью его разбудил дождь, и хотя он уже закончился, Чако никак не мог заснуть. Он слушал беспокойное завывание ветра, доносившееся от ближайшего соснового перелеска, и его шестое чувство, его интуиция, подсказывали ему, что-то не так.

Что-то должно случиться.

Что-то неуловимое угнетало его, как угнетало это непрерывное завывание ветра…

Он лежал в одежде, повернувшись лицом к окну, ощущая под подушкой свой кольт.

Наконец-то он заснул, ему приснилось, что он бродит по серому плоскогорью, освещаемому белым лунным светом, и пытается поймать порхающие и танцующие тени, которые все время убегают от него, уводя его все дальше и дальше. Ветер продолжает завывать, а он все идет и идет, пока тени не приводят его к призрачному дому. Он входит в него, ложится в постель и всматривается в расположенное напротив незанавешенное окно.

Ветра уже нет, однако он явно слышит непонятный звук — тихое пощелкивание, которое все приближается. Кажется, что какое-то существо с лапами и когтями бегает по порталу.

Затем уже видно, что что-то темное появляется в окне.

На четырех лапах.

Хищник.

Перед тем как взобраться в окно, зверь замирает встает на задние лапы и, положив передние лапы на подоконник, смотрит прямо на него, поблескивая глазами.

Волк… вроде бы не похож.

Без сомнения, ни одно из животных не могло так пристально и изучающе смотреть на человека.

Вдруг Чако ясно осознал, что он не спит и все это происходит наяву. Он чувствовал, как широко раскрыты его глаза, нет, он вовсе не спит. Он насторожился, приподнявшись на локтях, и по спине пробежали мурашки.

Волк следил за ним так, словно вот-вот собирался прыгнуть на него.

Вдруг откуда-то раздался голос апачи, который, ругаясь, крикнул:

— А ну, дьявол, пошел отсюда.

Затем послышался свист и шуршанье.

Зверь спрыгнул, встал на четвереньки и ушел.

Схватив оружие, Чако слез со своей верхней полки, тихонько прошел по полу, стараясь не разбудить остальных ковбоев. Когда он был у двери, он взвел спусковой крючок кольта.

Однако в портале никого не было, но он успел заметить удаляющуюся тень, затем промелькнувшую в гуще можжевельника.

От увиденного ему стало не по себе, дыхание сделалось тяжелым, он прошелся по веранде и, дойдя до ее конца, вытащил спичку из кармана брюк. Чиркнув спичкой, он стал вглядываться в землю под окном, пытаясь обнаружить следы. Холод опять пробежал по его спине, а волосы встали дыбом.

На сырой красной глине он не обнаружил следов какого-либо зверя, зато увидел вмятины от узких туфель на высоких каблуках.

Вне всякого сомнения, эти следы были оставлены женской обувью.

Он снял палец со спускового крючка кольта и опустил руку. Оружие так и не пригодилось ему.

Женская частная школа мисс Льюиллинн предоставляла полный пансион и обучение для девушек в возрасте от двенадцати до семнадцати лет. Когда Фрэнсис Макдонэлл только начинала работать здесь, десять лет тому назад, она была лишь на два года старше некоторых своих учениц. Она вела уроки по английскому языку и гигиене.

Иногда Фрэнсис ощущала себя уже такой старой по сравнению с молодыми ученицами. Отчасти, правда, это было вызвано необходимостью строго одеваться и держаться со своими подопечными так, чтобы они видели в ней спокойную, рассудительную и солидную наставницу. Собираясь на занятия, она привела свои густые темно-каштановые волосы в порядок, завязав их в тугой пучок, и поправила белый кружевной воротничок на темно-зеленом платье.

То, что она считала здесь своим домом, была маленькая комнатушка с минимумом удобств. В комнате находилась узкая кровать, старый комод и несколько настенных крючков, на которые вешалась одежда.

Из окна, единственного в этом скудном жилище, был виден маленький двор. Одну его сторону занимали домики для учителей, другую — большой особняк из кирпича, в котором размещалось общежитие воспитанниц, собственно помещение школы и апартаменты самой мисс Грэйс Льюиллинн.

Дождливые дни уже закончились, и с раннего утра светило весеннее солнышко, которое буквально манило девушек на улицу. Перед началом занятий они кучками рассыпались по школьному двору, разговаривали, смеялись. Вот и сейчас Фрэнсис, выглянув в окно, порадовалась солнцу и увидела смеющихся учениц, и ей самой стало весело и радостно.

Она отошла от окна, взяла с комода учебник и пошла к выходу. В коридоре было тихо. Остальные учителя в это время еще завтракали в личной столовой мисс Льюиллинн, где им подавали кашу и чай. В это утро Фрэнсис не хотелось есть. Проходя по коридору мимо комнаты Эмилии Брэдли, она отвернулась. Эмилия— ее лучшая подруга и коллега по работе, была уволена несколько месяцев тому назад. Фрэнсис недоставало ее, она скучала по ней. В компании Эмилии она забывала о неприятностях и грустных мыслях.

Спустившись по узкой лестнице, она открыла дверь и вышла во двор. Здесь стояло несколько девушек, которые сразу же повернулись, увидев ее. Они были одеты в голубые юбки и блузки, в тон юбкам, в черные хлопчатобумажные в рубчик чулки и черные до щиколоток ботинки.

— Доброе утро, мисс Макдонэлл, — поздоровалась с ней одна из девушек, которой было двенадцать лет.

— Доброе утро, Тилли, — успела ответить ей Фрэнсис и сразу же услышала, как ссорились неподалеку стоявшие девушки.

— Итак, ты признаешь или нет, что ты из дикарей? — резко и даже грубо спрашивала одна из девушек, шестнадцатилетняя Эми Дандридж.

— Я лишь полукровка команчи. — Это была Луиза Джэнкс. Фрэнсис догадывалась о происхождении девушки и видела, что, после того как она вернулась на учебу после Пасхи, конфликт с однокашницами уже назревал и грозил перерасти в настоящую ссору. Эми была блондинкой с белым, как у фарфоровой статуэтки, цветом кожи. Она всегда была чем-то недовольна, вечно ходила с надутыми губами, что так характерно для высокомерной, заносчивой особы, имеющей богатых родителей. У Луизы же были черные волосы, цвет ее кожи был гораздо темнее, но держалась она с чувством собственного достоинства и даже гордо, хотя никогда не рассказывала о своих родителях.

— Ты из команчи! — кричала на нее Эми обвинительным тоном. Блондинка взглянула на остальных девушек, стоявших рядом, словно заручалась их поддержкой.

Роль лидера доставляла Эми огромное удовольствие, она сама выдвинула себя на эту роль и ни при каких условиях никому не отдала бы ее.

— Команчи — язычники. Они убивают белых людей!

Глаза Луизы гневно вспыхнули:

— Белые люди знают, что те территории, которые они завоевали, принадлежали индейцам. И к тому же белые убили множество индейцев, они убивали даже женщин и маленьких детей.

На Фрэнсис нахлынули неприятные мучительные воспоминания о том, как миссионерский лагерь превратился в резервацию для индейцев. Несмотря на то что прошло уже два десятилетия после той трагедии, отчаянное лицо матери, которое она запомнила, буквально преследовало ее.

— Девушки, вы не должны так разговаривать друг с другом, — сказала им Фрэнсис, увидев просящий о защите взгляд Луизы, а затем, обратившись к Эми, сказала: — Мы все божьи создания.

• 1/61
• Следующая