Возрождение Дерини - Куртц Кэтрин Ирен - Страница 5

— О Боже мой! — воскликнул он, закрыв глаза и скрючившись от боли. Кнутовище и поводья выпали из его онемевших пальцев, он схватился за грудь и со стоном повалился на луку седла.

— Ваше величество! — закричал Эван.

Эван и Роджер одновременно подхватили под руки выскальзывающего из седла короля, и кто-то еще, оказавшийся между ними, пытался поддержать его. Все, кто находился поблизости, тоже спешились и бросились на помощь. Невесть откуда появившийся принц Нигель безмолвно поддерживал ладонями голову умирающего брата.

Когда Роджер и Эван с тревогой стали на колени слева от короля.

Брион, вновь скрученный ослепляющей болью, слабым голосом позвал:

— Келсон!

Далеко впереди, близ собак, Келсон, прежде чем услышал крик, увидел волнение в центре охотничьего кортежа и вернулся назад галопом, понимая только, что произошла какая-то серьезная неприятность. Но когда он достиг толпы, стоящей в печали вокруг короля и увидел на земле отца в агонии, он рывком остановил коня и, стремительно выпрыгнув из седла, бросился к нему, расталкивая охотников.

Грудь короля тяжело вздымалась, его зубы были сжаты от иссушающей боли, которую причинял теперь каждый удар сердца. Его закатившиеся и лихорадочно напряженные глаза искали сына. Он не замечал всех усилий Эвана, Роджера и епископа Арилана, пытавшихся помочь ему.

Брион видел сейчас только одного Келсона, по-детски ставшего на колени справа от него. И он, задыхаясь, сжимал руку сына, когда очередной приступ боли поглощал его.

— Так быстро, — с трудом прошептал он, почти раздавив руку Келсона своей ладонью. — Келсон, помни, что ты обещал. Обе…

Его рука обвисла в сыновней, глаза закрылись, скрученное болью тело обмякло.

Нигель и Эван пытались нащупать пульс — хотя бы малый признак жизни, и Келсон, ошеломленно наблюдая за этим, не верил своим глазам. Но обнадеживающих признаков не было, и мальчик припал лбом к руке мертвого короля.

Епископ Арилан перекрестился и начал читать отходную голосом твердым и ровным среди страшной тишины. Стоявшие вокруг лорды и вассалы Бриона преклонили колени, повторяя каждое слово епископа:

Келсон позволил знакомым фразам омыть себя, дал ритму укротить больную вязкую пустоту внутри, сделать ее более переносимой, расслабить сжатое спазмой горло. Прошло немало времени, прежде чем он смог поднять голову и оглядеться.

Нигель был спокоен, почти безмятежен, покоя на своей ладони безжизненную голову брата. Вновь и вновь его длинные пальцы разглаживали прямые черные волосы вдоль лба умершего — мягко, почти нежно, и одному ему было ведомо, где были его мысли в тот миг.

А Роджер смотрел перед собой, не видя ничего: его глаза следовали за пальцами Нигеля, губы машинально двигались во время литании, не зная, что говорят.

Но Эвана юный принц будет вспоминать даже тогда, когда другие детали этого дня сотрутся, что и простительно, из его памяти. Гофмаршал подобрал где-то красную кожаную охотничью шапочку Бриона, испачканную и помятую в суматохе и ужасе последних минут.

Каким-то чудом белое перо на шапочке осталось неповрежденным, его белизна не запятналась, оно не обломилось. И когда Эван прижимал шапочку к груди, легкое перо дрожало перед глазами Келсона, почти гипнотизируя его.

Эван внезапно поймал напряженный взгляд Келсона и недоуменно взглянул на шапочку и подрагивающее перо, как будто увидел их впервые. Какой-то момент он колебался, а затем медленно обхватил перо своей огромной ладонью и сжал так, что оно хрустнуло.

Келсон удивленно посмотрел на него.

— Король умер, ваше величество, — печально сказал Эван. Его лицо, окаймленное косматой рыжей бородой и такими же волосами, побледнело.

Он медленно открыл глаза и проследил, как сломанный конец пера мягко упал на плечо Бриона.

— Я знаю, — ответил Келсон.

— Что это? — Голос Эвана сорвался от волнения, но он начал снова: — Здесь что-то…

Нигель перевел взгляд с лица своего мертвого брата на него и дотронулся до плеча старого воина.

— Не нужно, Эван, — мягко сказал он, опустил руку, снова взглянул на Бриона и встретился глазами с племянником.

— Ты теперь король, Келсон, — кротко сказал он. — Каковы твои приказания?

Келсон снова посмотрел на мертвого отца, затем освободил его запутавшуюся в стременах руку и сложил обе руки короля на груди.

— Прежде всего, — сказал он твердо, — пошлите за генералом Морганом.

«Князья сидят и сговариваются против меня»[1]

Через несколько недель после случившегося Морган с одетым в голубое оруженосцем миновал северные ворота Ремута, столицы владений Бриона. Хотя стояло еще раннее утро, лошади были взмылены и почти что истощены; их прерывистое дыхание собиралось в холодном утреннем воздухе густыми белыми клубами.

В Ремуте был базарный день, и на улицах царило большее оживление, чем обычно. Вдобавок завтрашняя коронация привлекла в город сотни гостей и путешественников изо всех одиннадцати королевств. Из-за такого наплыва людей узкие, мощенные булыжником улицы стали совершенно непроходимыми. Кареты и богато украшенные паланкины, купцы со своими караванами, лоточники, торгующие дорогими безделушками, скучающие аристократы с многочисленной свитой — все это мерцало и переливалось в калейдоскопе красок, ароматов и звуков, соперничая с великолепно украшенными зданиями и арками самого города.

Прекрасный Ремут — так называли город, и он был поистине восхитителен.

Медленно продвигаясь на утомленном коне среди пешеходов и экипажей, следуя за лордом Дерри к главным дворцовым воротам, Морган бросил задумчивый взгляд на свое собственное мрачное одеяние, так выделявшееся среди окружающего его ослепительного великолепия: грязная черная кожа поверх кольчуги, траурный плащ из тяжелой черной шерсти почти от шлема и до колен.

Странно, как быстро может измениться настроение людей. Всего несколькими неделями раньше ему казалось несомненным, что горожане будут одеты так же, как он, искренне оплакивая потерю своего монарха, однако сейчас он видел на них праздничные, торжественные одежды.

Виной ли тому короткая память, или же чувство утраты притупилось по прошествии дней? Или, может быть, это просто возбуждение, вызванное предстоящей коронацией, позволило простолюдинам забыть о горе и возвратиться к обычной жизни? Наверное, и вправду для всех, кто не знал Бриона близко, дело было только за тем, чтобы, изменив привычку, научиться произносить другое имя после королевского титула.

Другое имя… Другой король… Королевство без Бриона…

Воспоминания… девять долгих дней… сумерки… четверо по-дорожному одетых всадников, достигших их лагеря в Кардосе… мертвенно-бледные лица лорда Ральсона, Колина, двух солдат, когда они сообщали ужасную новость… мучительное и бесплодное желание броситься через много миль вперед и коснуться души, которая уже не смогла бы ответить, даже если бы и была досягаема… оцепенение, овладевшее им, когда они пустились в этот безумный путь в Ремут… изможденные лошади, не раз смененные за время пути… кошмары ночных засад и стычек, после которых в живых остались только они с Дерри… снова нескончаемые мили…

И теперь — усталое осознание того, что все это случилось в самом деле, что окончилась эпоха, что никогда больше им с Брионом не подниматься в горы Гвиннеда.

Безысходная тоска охватила Моргана, как нечто вещественное, угрожая завладеть им еще больше, чем за все долгие девять дней пути.

Задыхаясь от отчаяния, душившего его, он вцепился в переднюю луку седла, чтобы удержаться.

Нет!

Он не должен допустить, чтобы его чувства мешали предстоящей работе! Впереди власть, которую нужно охранять, король, которого нужно короновать, и битва, которую нужно выиграть.