Голос крови - Локнит Олаф Бьорн - Страница 38

Благодушие моего приятеля быстро пошло на убыль, когда стражники довольно вежливо попросили нас отдать оружие. Гостеприимство – гостеприимством, а предусмотрительность, особенно по отношению к редким гостям с поверхности, никогда не помешает. Ручательство Гроина не помогло, так что мой легкий клинок и драгоценный двуручник Рабирийца остались тоскливо висеть на вбитых в стену крюках, дожидаясь возвращения хозяев.

Изгнать из уголков зала вечный полусумрак не сумело даже множество свечей, которого вполне хватило бы для освещения маленького городка. Дальняя часть зала приподнималась, образуя невысокий подиум, где стоял отдельный стол. Если традиции везде одинаковы, на возвышении отводятся места для тех, кто управляет подгорным королевством.

Прочих гостей рассадили за выстроенными полукругом столами в нижней части зала, и сейчас это поголовно бородатое скопище удивительно кряжистых и приземистых созданий недоуменно уставилось на вошедших, сиречь на нас. Меня поставили в середину, между Гроином и Рабирийцем, отец предпочел держаться позади. Я по-прежнему была уверена, что он сожалеет о почти вырванном насильно решении пойти с нами.

В течении дюжины-другой ударов сердца в зале висела растерянная тишина. Звякнул уроненный нож, припечаталось о деревянную столешницу донышко чаши.

Молчание разрушил хриплый, слегка шипящий звук медных труб, Гроин, сын Фарина, заговорил, обращаясь к соплеменникам на своем наречии, я разобрала наши имена, чуть искаженные местным произношением – должно быть, нас представляли обществу. Напряжение постепенно схлынуло, зал наполнился обычным говором, и Мораддин тихо проскрипел из-за моего плеча:

– Обошлось. Нас приглашают к столу правителя.

– Кто верховодит в Кезанкии? – шепотом поинтересовалась я, пока мы шли к подиуму. – В Пограничном Граскаале – Дьюрин VIII, а у вас?

– Трайн Первый и пока единственный, при нем – выборный Совет Старейшин. Вон он, в центре Высокого стола.

Я с любопытством глянула в указанном направлении. Стол на десять-двенадцать персон, винно-красная парчовая скатерть, блестящие золотые приборы. Четверо двергов, среди которых нетрудно распознать местного короля: эдакий пузатый величественный бочонок с каштаново-седой лопатообразной бородищей, в наряде коричнево-желтых цветов и при золотой короне – широкий вычурный обруч в алмазных искрах. На шее у него болтается традиционная массивная цепь, а на ней…

А на ней светится алыми гранями мой ненаглядный Талисман, получивший новую оправу в виде крохотных переплетенных топоров и секир.

Я закричала раньше, чем успела понять, что делаю:

– Каримэнон! Я здесь!

Мой срывающийся вопль улетел под своды потолка, отразился и повторяющимся эхо вернулся обратно. Трайн приподнялся с кресла, гневно таращась на возмутительницу спокойствия, Эллар коротко встряхнул кистями рук, готовясь в случае чего пустить в дело не слишком сильное, но поражающее воображение заклятие, Гроин изумленно крякнул, и тут я поняла, что Кристалл услышал меня. Полыхнул чистейшим огненным цветом и рванулся, словно застоявшаяся лошадь с привязи.

Звенья порвавшейся цепочки разлетелись по столу, гномского правителя отбросило назад. Крохотная живая звезда взмыла в воздух, стремительно пронеслась над столом, опрокинув пару кувшинов, и упала в мои ладони, словно вернувшийся из полета охотничий ястреб. Талисман радостно горел, сиял, переливался цветами, для которых нет названия в людском языке, словно не веря, что снова вернулся ко мне.

– Я же говорила: никому тебя не отдам, – пробормотала я.

– Что ты творишь?! – оглушительным басом взревел Гроин и выбросил руку, пытаясь не то схватить меня за плечо, не то вырвать цепочку с Камнем. Я увернулась, юркнув за спину опешившего Мораддина.

– Стража! – загремел пришедший в себя Трайн. Со стороны парадных дверей и из-за колонн выныривали доспешные гномы, на ходу вытягивая из-за поясов топоры и широкие тесаки. Гвалт царил невообразимый, учитывая, что наречие двергов напоминает грохот перекатывающихся камешков, а, разозлившись, карлики имеют привычку голосить, подбадривая себя перед грядущим боем. Большая часть собравшихся не уловила, что стряслось, поняв только, что их король чем-то оскорблен и повинны в этом мерзкие пришлецы с поверхности. Те, что сидели поближе к нам, уже тянулись с явным намерением схватить, повалить, а затем долго и с наслаждением топтать – чтоб впредь неповадно было.

Кажется, я погорячилась, воззвав к Камню…

Мораддин пнул скамью, образовав между мной и тяжеленными гномскими кулачищами шаткую преграду, способную продержаться не более двух ударов сердца. В отчаяние я вскинула руку с зажатым в ней Каримэноном, мерцавшим беспокойным алым светом, совершенно не представляя, как быть. Не заклятие же Содрогающейся Земли насылать? В гномских летописях потом напишут: явились, мол, двое смертных мерзавцев-колдунов, прикидывающихся дружелюбными гостями, украли сокровище и перебили мирных рудознатцев!

Гномы при виде Талисмана озверели пуще прежнего.

– Бей! – прокричали сразу с десяток голосов. – Бей-убивай!

– В топоры!

– Взять их! – надрывался со своего места Трайн. – Воры! Грабители! Стража!

– Остановитесь! – в нужные моменты голос Рабирийца с легкостью перекрывал любой шум, даже вопли полутора сотен разъяренных подгорных карликов. От неожиданности я едва не выронила Камень.

Гномы притихли. Я сочла их молчание угрожающим.

– Остановитесь, говорю вам, и выслушайте! – повторил Эллар, стоявший шагах в десяти от королевского помоста. Ему удалось завладеть вниманием всех без исключения присутствующих, но я опасалась, что терпения двергов надолго не хватит. – Прежде чем необузданный гнев обратит в прах ваш собственный дом, узнайте о великой Силе, готовой пробудиться. Магический рубин, что сияет в руке спутницы моей – не побрякушка, годная болтаться в королевском ожерелье, но один из уцелевших камней Радужной Цепи Равновесия, Сердце Подземного Пламени, иначе Каримэнон. Не человеческие руки гранили его в те времена, когда мир был юн, и никому из живущих ныне не совладать с силой Алого Камня, кроме этой девочки, моей… моей ученицы. Коснитесь ее хотя бы пальцем – и Темный Огонь пожрет Хадходронд, как некогда пожрал великие города Подгорного Народа, по сравнению с которыми Мориа – лишь бледная тень былого величия. Попробуйте коснуться Камня, и увидите, как посягнувший умрет страшной смертью. Каримэнон выпьет его душу и сожжет тело. Отныне Благой Рубин потерян для вас навеки. Не украсть его явились мы, но избавить вас от величайшего проклятия и вернуть то, что принадлежит нам по праву Крови. Древняя клятва связывает Долиану Эрде с Каримэноном, клятва сильнее стали и камня, восемь тысяч лет не звучавшая в мире сущем. Хотите встать на пути Рока? Что ж, вот они – мы. У нас нет мечей. Но истинно говорю вам, Подгорный Народ: никто из живущих в мире не узнает, как гнев и алчность сгубили королевство Мориа, ибо не останется никого, чтобы рассказать об этом. Отпустите нас. Мы уйдем, забрав с собой проклятие Изначальных.

До чего же он был хорош в этот момент – в пламени факелов, с горделиво откинутой головой и спокойной уверенностью в голосе, звучавшем подобно пению боевых рогов и грохоту лавины. Даже кошмарный ожог не бросался в глаза, став всего лишь игрой света и теней. Неудивительно, что в Шадизаре до сих пор поклоняются некому Астэйру. Может, мое мнение пристрастно – все-таки я по уши влюбленная в своего наставника девица шестнадцати лет от роду! – но я видела, как по мере продолжения речи опускаются в нерешительности поднятые ножи, топоры и кулаки, как злоба на суровых бородатых физиономиях сменяется сомнением.

Однако сказанное не оказало нужного воздействия – нас не тронули, но вокруг по-прежнему колыхалась непроходимая толпа.

На живой части лица Рабирийца промелькнуло и скрылось раздраженное выражение, означавшее, что его скудное терпение скоро иссякнет. Он что-то неслышно пробормотал, и я сомневалась, чтобы в его словах содержалось хоть одно хорошее слово, касающееся подгорного народа.