Все, что блестит - Эндрюс Вирджиния - Страница 30

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая

Весь наш обратный путь в бухту Поль старался поддерживать разговор, пытался заинтересовать меня проблемами нашего бизнеса, новостями политики. Я слушала вполуха, и каждая пауза заполнялась для меня звуками голоса Бо, а каждая темная миля дороги была полна воспоминаниями о Бо, то улыбающемся, то разговаривающем, то смотрящем на меня долгим взглядом, полным муки и, что там говорить, любви.

Я старалась отвлечься и не думать о нем после нашей поездки в Новый Орлеан, но в первые дни не могла даже заставить себя работать. Я смотрела пустым взглядом на чистый лист бумаги и думала о своей студии в Новом Орлеане и Бо. Я пыталась делать эскизы и рисовать животных, цветы, деревья, все и вся, но не людей, ибо знала, что любой человек, которого я попробую изобразить, будет иметь волосы Бо, глаза Бо, рот Бо.

Самым горьким было смотреть на Перл, в чертах которой стало проявляться отчетливое сходство с Бо, она все больше походила на него. Может, мне это просто казалось, потому что со времени похорон он мерещился мне повсюду, но когда Перл смеялась и улыбалась, я слышала смех Бо и видела его улыбку.

Однажды днем, через несколько недель после того, как мы вернулись с похорон Дафни, я сидела в патио и пыталась читать книгу, а миссис Флемминг играла с Перл на траве. Это был один из тех редких дней в бухте, когда ветер полностью стих и облака застыли в нежно-голубом небе. Всех одолевала лень. Даже птицы не порхали с дерева на дерево. Они спокойно сидели на ветвях, похожие на маленькие чучела. Издалека доносилось тупое чавканье нефтяных скважин и редкие голоса людей, кричавших что-то друг другу. Полдневную тишину нарушал только смех Перл, он звенел колокольчиком, создавая у меня ощущение, что все мы находимся в игрушечном мире.

Вдруг из дома вылетел Джеймс с большим конвертом в руках.

– Вот, только что специально доставили для вас, мадам, – возбужденно проговорил он и вручил его мне.

– Благодарю, Джеймс.

Он кивнул и ушел, я вскрыла конверт и вытащила из него газету. Миссис Флемминг с любопытством смотрела на меня, и я пожала плечами.

– Просто новоорлеанская газета двухдневной давности, – сказала я. Я долго разглядывала ее, пытаясь понять, почему она была доставлена особой почтой, и вдруг заметила, что на внутренней странице есть ярко-красная пометка. Я раскрыла ее на этой странице и взглянула на обведенную фломастером заметку. Это было объявление о свадьбе, описание бракосочетания Бо Андреа и Жизель Дюма. Они поженились.

Я перечитала заметку, не в силах поверить, что это правда, и на мгновение почувствовала себя в безвоздушном пространстве. Я не могла дышать, мне казалось, что, несмотря на все мои усилия, я сейчас задохнусь и посинею. Сердце замерло в груди, создавая ощущение пустоты и холода внутри.

– Я надеюсь, ничего неприятного, – произнесла миссис Флемминг.

Я на секунду уставилась на нее, мучительно пытаясь обрести голос.

– Моя сестра… она вышла замуж, – сказала я.

– О, за хорошего молодого человека?

– Да. Очень хорошего молодого человека, – отозвалась я. – Мне нужно ненадолго подняться наверх. – Я быстро поднялась и повернулась, чтобы уйти, прежде чем на щеках у меня появятся слезы. Я пронеслась по дому, взлетела вверх по лестнице и бросилась на постель, уткнувшись головой в подушку. Конечно, я знала, что это может случиться, но жила надеждой, что Бо одумается. Теперь мне вспомнились его последние слова.

«Я ничего не могу поделать, Руби. Я никогда не перестану любить тебя, и, если мне суждено вечно жить иллюзией, значит, ничего другого не остается».

«Значит, он решился на это. Могла ли я быть счастлива от сознания, что каждый раз, целуя губы моей сестры, он закрывает глаза и представляет себе, что это мои губы? Что каждый раз, когда он просыпается по утрам и смотрит на ее лицо, он убеждает себя, что это я лежу рядом с ним? Он влюблен в меня, он всегда будет влюблен в меня. Я знала, что Жизель считает, будто добилась победы, отвоевав его и заставив жениться на себе, хотя в глубине души она должна понимать, что это – шаткая победа, что он использует ее как волшебное зеркало, глядя в которое видит женщину, которую действительно любит.

Но Жизель на это наплевать. Ей все безразлично, кроме того, чтобы сделать меня несчастной, даже если это означает выйти замуж за человека, которого она не так уж и любит, впрочем, вряд ли она вообще способна любить кого-нибудь, кроме себя самой», – подумала я. Я хотела злостью победить печаль, но мое разбитое сердце не заметило этой уловки. Я так сильно плакала, что у меня заболели ребра, а подушка намокла от слез. Услышав стук в дверь, я подавила свои рыдания, повернулась и увидела Поля с мрачным и озабоченным лицом.

– В чем дело? – спросил он.

– Ни в чем. Со мной все будет в порядке. – Я быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони. Он стоял и смотрел на меня не отрываясь.

– Это ведь из-за этого, да? – спросил он, вынимая газету из-за спины. – Я нашел ее там, где ты ее обронила, в холле. Тебе не надо ничего отвечать, – продолжал он быстро, лицо его покраснело от разочарования и ярости. – Я знаю, как сильно ты все еще его любишь.

– Поль…

– Нет, я прекрасно понимаю, что своими деньгами не могу помешать этому. Я могу выстроить тебе дом в два раза больше этого на территории в два раза большей этой и набить его вещами в десять раз дороже, а ты все равно будешь страдать, мечтать о Бо Андреа. – Он вздохнул, грудь его вздымалась. – Я думал, что преданность и надежность могут заменить любовь, но был дураком, думая так. В конечном счете, мать была права, – простонал он.

– Я пережила это, Поль, – сказала я решительно. – Он женился на моей сестре, и с этим покончено.

Лицо его просветлело.

– Так ты и должна себя настраивать, – одобрил он, кивая. – Он ведь не приехал за тобой и ребенком, когда ты жила одна в бабушкиной хибаре?

– Нет, – сказала я печально.

– И никогда не поинтересовался, каково тебе после всего случившегося. Он такой же эгоист, как твоя сестра. Они подходят друг другу. Я ведь прав, да?

Я неохотно кивнула. Он хмыкнул.

– Но это не означает, что ты не любишь его, да? – спросил он уставшим голосом сдающегося человека.

– Любовь – это нечто… не поддающееся контролю, – произнесла я.

– Я знаю, – отозвался он. – Я рад, что ты тоже так думаешь.

Мгновение мы пристально смотрели друг на друга. Потом он положил газету на туалетный столик и вышел.

Я сидела у окна и думала, что теперь у нас с Полем больше общего, чем когда-либо прежде. Мы оба были влюблены в тех, кого мы могли любить как хотели как следует любить. Я вздохнула так же тяжело, как он, взяла газету и бросила ее в мусорную корзину.

Несмотря на наши с Полем отчаянные попытки взбодрить друг друга, на Кипарисовую рощу опустилась пелена грусти. Тени казались мрачнее, зарядили дожди. Я вновь вернулась к работе, пытаясь убежать от реальности и жить в мире своих фантазий. Я продолжала серию картин о солдате-конфедерате и его возлюбленной, но мое следующее полотно вышло очень меланхоличным. Я изобразила, как солдата выносят на носилках из леса, где идет жестокое сражение. Он, конечно, был похож на Бо, и на его губах почти угадывался призыв ко мне… Руби. У него был такой затуманенный мечтательный взгляд, которым мужчина смотрит на любимую женщину, напрягая последние силы, зная, что через несколько мгновений свет померкнет, и ее лицо, голос, запах ее волос и прикосновение губ навечно исчезнут в небытие.

Я едва сдерживала рыдания, когда писала, слезы катились по моим щекам, а закончив, села у окна и не отрываясь смотрела на каналы, обхватив себя руками и плача, как ребенок.

На моей следующей картине было изображено, как его возлюбленная получает ужасную весть. Лицо искажено мукой, пальцы сжимают карманные часы, подаренные им. У гонца такой же убитый вид, как и у нее, он стоит, склонив голову и бессильно опустив плечи.

• Предыдущая
• 30/74
• Следующая