Революционное самоубийство - Ньютон Хьюи Перси - Страница 27

Меня признали виновным в совершении уголовного преступления — в нападении с применением смертельного оружия. На первых мне грозило длительное тюремное заключение. До и во время судебного разбирательства я был отпущен под залог. Так продолжалось несколько месяцев. Я являлся в суд каждый раз в положенный срок, однако после вынесения приговора судья сразу же решил не выпускать меня больше под залог, а отправить меня под надзор судебного пристава, пока будет определяться срок моего наказания. Этого мне не хотелось, и я потребовал отправить меня в тюрьму немедленно. Судья сказал, что, если он вынесет решение о сроке заключения прямо сейчас, то меня отправят в государственное исправительное учреждение. Я ответил, пусть посылают, чтобы срок начала засчитываться немедленно. Судья отказался и спросил меня, понимаю ли я, о чем говорю. «Я-то знаю, что говорю, — ответил я. — Вы признали меня виновным, хотя на самом деле я не виновен. И теперь я не имею ни малейшего желания ждать почти месяц, пока вы будете думать, а для меня время остановится». Для меня время не замирало, оно было наполнено жизнью. Если судье потребуется месяц на обдумывание решения, он отпустит меня под залог — так я предполагал. Но я ошибся. Судья отослал меня в окружную тюрьму Аламедского округа, которую мне предстояло узнать очень хорошо.

Пока я ждал окончательного приговора, моя семья наняла адвоката, чтобы тот представлял мои интересы на заключительном слушании. Судью звали Леонард Дайден. Он не жаловал адвокатов, а подсудимым оказывал еще меньше уважения. Этот судья отправил в исправительные учреждения столько народа, что часть тюрьмы Сан-Квентин прозвали «ряд Дайдена». Я был против привлечения адвоката. Я чувствовал, что адвокат делу не поможет. Несмотря на мои протесты, адвоката мне все-таки наняли. Он запросил у моей семьи 1.500 $ за то, чтобы появиться в суде один-единственный раз. Когда меня привели в суд, адвокат был уже тут как тут. Сработала «магия его белой кожи» — судья приговорил меня к шестимесячному заключению в окружной тюрьме. Хотя я обвинялся в уголовном преступлении, срок мне назначили, как за судебно-наказуемый проступок. Это послабление выйдет мне боком, уже потом, на самом серьезном судебном процессе в моей жизни. По закону, если сокращается срок наказания, то и уголовное преступление уже не считается таковым. За совершение уголовного преступления обвиняемый приговаривается, по меньшей мере, к годичному заключению в исправительном учреждении, а самое большее — к пожизненному заключению или к смертной казни. Максимальное наказание, которое можно получить за судебно-наказуемый проступок, — это один год в окружной тюрьме.

Отношения, складывавшиеся у меня с женщинами, можно назвать сложными или странными — это как посмотреть. На формирование моего отношения к противоположному полу оказывалось разнообразное влияние: и со стороны родителей, и со стороны христианства, и со стороны моих старших братьев. Потом свою лепту внесло чтение книг и знакомство с теориями Ричарда Торна. Противоречивость этого влияния не могла не сказаться на моих чувствах к женщинам и на моих увлечениях. Напряженные моменты в отношениях не исчезли до тех пор, пока на место проблем в личной жизни не пришли заботы о «Черных пантерах». Р

аньше, по молодости лет, я безоговорочно принимал институт брака. Становясь старше, наблюдая, как выбивается из сил отец, пытаясь обеспечить жену и семерых детей, вынужденный работать в трех местах сразу, я стал приходить к мысли о том, что буржуазная семья может пленить, поработить и попросту задушить человека. Несмотря на горячую любовь родителей и счастье, обретенное ими в совместной жизни, я ощущал, что вряд ли смогу выдержать связывающие по рукам и ногам брачные обязательства со всеми их тревогами и материальными трудностями. В малообеспеченных слоях населения общественные условия и экономические кризисы зачастую превращают брак в отягощенные проблемами отношения, которые вот-вот развалятся. Сильные чувства, связывающие мужа и жену, помогают сопротивляться внешнему давлению, но такие случаи все-таки большая редкость. Чаще всего брак приносит с собой дополнительные оковы человеку, который и без того оказался в социуме, ставшим для него тюрьмой.

Мои сомнения насчет женитьбы укрепились после знакомства с Ричардом Торном. Его теория об отсутствии собственнических отношений в любви оказалась привлекательной для меня. Идея о принадлежности одного человека другому, как это получалось в буржуазной семье, — «это моя женщина, а это мой мужчина» — была для меня неприемлема. Такие отношения слишком ограничивают, слишком связывают человека и, в конечном итоге, становятся разрушительными для самого союза. Нередко брак забирает у мужчины всю энергию, не оставляет ему свободы для развития потенциальных способностей, для проявления творчества или для того, чтобы внести вклад в другие сферы жизни. Семья — это бремя для мужчины. Такое утверждение развивает Бертран Рассел, критикуя институт семьи и брака. Я был очень впечатлен его наблюдениями, и моя убежденность в неизбежных недостатках общепринятых семейных отношений окрепла.

Чем больше я читал и думал на эту тему, тем сильнее хотел остаться холостяком. Я не жалею об этом решении, хотя оно не раз причиняло мне боль и время от времени провоцировало ссоры, делало несчастным и меня, и некоторых женщин, которых я любил.

Настало время, и я съехал из общежития для малоимущих студентов. У меня появилась своя квартира, а также — несколько привлекательных девушек, влюбленных в меня. Я отвечал им взаимностью. Какое-то время я принимал от них ласки и деньги, но лишь после того, как объяснил им, что наши отношения ни к чему серьезному, скорее всего, не приведут, поскольку я был не готов идти по давно проложенной дороге брака. Я объяснил, что им придется согласиться на определенные вещи, если они хотят быть со мной. Я никогда не принуждал их и не уговаривал. Когда я был у них в гостях, то заявил, что ни в коем случае не собираюсь их переубеждать. Кроме того, я растолковывал им принцип свободных отношений, которого я придерживался. Я свято верил в то, что, если был свободен я, то были свободны и мои возлюбленные, иначе говоря, они могли иметь отношения с другими мужчинами. Я заверил своих девушек в их полной свободе, но кое-что оговорил при этом. Точно такие же отношения девушки не должны были завязывать ни с кем другим, независимо от количества партнеров, которые были у всех нас. На мой взгляд, подобного рода отношения позволяли сохранять мне свободу. У меня могло быть три-четыре девушки, причем не было необходимости тщательно скрывать от каждой из них факт существования других.

Я жил один. Мы с моими девушками могли все вместе собираться у меня на квартире. К нам присоединялся Ричард с друзьями. Из нас получилась почти что всамделишная секта. Мы пропагандировали идеи, которыми увлекались, в Оклендском городском колледже и в Беркли еще до того, как представления о «шведской семье» завоевали популярность. Я бы даже сказал, что это стало началом Лиги сексуальной свободы, ведь, создавая ее, Торн использовал именно опыт нашей компании. Наши эксперименты казались девушкам очень необычными и романтичными. От меня с Торном они приходили в полный восторг. Основанием наших отношений служила взаимная честность и отказ от ревности. В течение какого-то времени я и Ричард имел отношения с несколькими женщинами, выясняя, справятся ли они и не потянет ли их назад, к прежним ценностям, которые мы, умудренные не по годам, находили морально устаревшими и насквозь буржуазными, а, кроме того, вредными для психики.

Хотя наши эксперименты во многом держались на новом осмыслении института семьи и брака, с другой стороны они оборачивались эксплуатацией. Я совершенно серьезно относился к нашей с Ричардом попытке проверить идеи практикой, но в то же время чувствовал, что мы откровенно пользуемся женщинами. Последние оплачивали мне жилье, готовили есть и делали для меня множество других вещей, а между тем любые деньги, попадавшие мне в руки, так у меня и оставались.