Самая легкая лодка в мире (сборник) - Коваль Юрий Иосифович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая

И все-таки Голова слушала капитана с любопытством и тоже причмокивала, сощуривала нос. Она явно желала ухи.

– Окуней у нас пол-лодки, – размахивал руками капитан. – Заварим крепкую, тройную, с картошечкой.

Голова дрогнула.

– Ладно, парень, – сказала она, – вы лодку к заколу привяжите, а сами вылезайте. Я вас до берега доведу.

– Спасибо, дедушка, – обрадовался капитан, – устали в лодке – сил нет.

Подгребая и загребывая, капитан подогнал лодку к заколу, стал привязывать нос к бревну. Оглядываясь на Голову, я потихоньку дернул его за рукав.

– Ты чего? – отмахнулся капитан.

– Слушай, – шепнул я, – тела-то нету.

– Чего такое?

– Под Головою тела нету.

– Ты что – дурак? – спросил капитан, вглядываясь в мой живот.

– Да под тою Головою, под тою, – указывал я большим пальцем через плечо.

– Под какою?

– Под дедушкиной.

– Ты с ума сошел, нанюхался болотных газов, – прошептал капитан и, оглянувшись на Голову, добавил: – Тело есть, только очень маленькое, в валенках. Складывай окуней в ведро.

Капитан выбрался из лодки на закол, помог вылезти и мне. Во весь рост поднялся я над болотом – и голова моя закружилась. Я увидел просторный зеленый мир вокруг – зеркала озер, поблескивающие там и сям, еловые леса за озерами и снова за лесами озера, какие-то за озерами холмы, дальние деревни на их склонах, и совсем чудесными оказались три корявых сосны неподалеку от нас. Бугром подымался под соснами берег, и по бугру этому ходили коровы.

Увидевши меня и капитана, коровы издалека с берега протянули к нам свои губы и замычали.

Открывшийся простор, сосны и коровы отвлекли меня от Травяной Головы, и мелькнула мысль, что в конце концов наплевать, приделана она к чему-нибудь или нет. В таких-то просторах – в озерах, болотах, лесах – любой голове захочется поболтаться свободно. И я пожалел, что моя бедная голова не может прокатиться колобком по этому миру. Уж она бы погуляла там и сям, а после как-нибудь приделалась обратно к бренному телу.

– Полтора десятка, – сказала Травяная Голова, подсчитав вынимаемых из лодки окуней. – Будет уха. Ну а теперь по кочкам, по жердочкам за мной.

Слегка подпрыгнув, она переместилась, и мы повлеклись за нею через трясину. Обвешанные рюкзаками, топорами и ведрами, то и дело проваливаясь по пояс в черную воду, мы брели к берегу за Травяной Головой, которая так и не показывала нам своего тела и плыла над болотом, подобно маленькой дневной луне, обращенной к нам затылком.

Уже неподалеку от берега я увидел, как Травяная Голова выкатилась по травке к соснам, подпрыгнула и вдруг приделалась к телу, которое сидело под сосной.

Небольшое тело в черном старом пиджаке и в валенках с галошами поджидало голову, которая гуляла в болотах.

Как только Голова, увенчав пиджак, устроилась на своем месте, тело зашевелилось, одной рукой зачесало нос, по которому, как видно, соскучилось, а другою замахало нам с капитаном:

– Сюда вылезайте, к сосенкам.

Мы вылезли из трясины, а Голова спокойно сидела на своем месте и наблюдала, как капитан-фотограф выливает из сапога черную воду.

Коровы, стоящие за соснами, разглядевши нас, остолбенели. Тупое и безумное любопытство светилось в их крупных детских глазах. Они даже перестали жевать и наивно хлопали ресницами. Было ясно, что ничего такого, как снимающий сапоги капитан, прежде им видеть не приходилось.

Изумленные коровы слились с Травяною Головой в единое целое, и теперь все это выглядело как самое обычное стадо с пастухом.

Но я-то понимал, что у этого пастуха голова не совсем обычная, и внимательно оглядывал коровьи головы, не любят ли и они побаловаться, полетать над миром, оставив на земле вымя и копыта.

– Сколько у вас в стаде голов? – спросил между тем капитан.

– Семнадцать.

– А бык есть?

– Наш бык – делопроизводитель, – ответила Травяная Голова, – его в район повезли.

Капитан обрадовался, что бык в отъезде, протянул деду руку. Охотно пожимая капитанскую ладонь, Травяная Голова назвалась Аверьяном.

Капитан сразу же стал звать пастуха дедом Аверей, а дед капитана – «парень». Они быстро нашли общий язык и болтали теперь на этом общем языке. Я как-то не мог влезть в их разговор, но предложенную дедом руку почтительно пожал. Рука эта оказалась сухонькой, легкой, и показалось, что пожимаю я пучок сухой травы.

Скоро запылал костер, на сосновых ветках развесили мы мокрые носки, начистили окуней, поставили на огонь ведро.

– Значит, вы прямо из Москвы? – спрашивал дед Аверя.

– Прямо из Москвы, – размахивал ложкой капитан, – вон как здорово. Из Москвы – и прямо сюда.

– Да неужто это так? – изумлялся дед. – Прямо сюда? Из Москвы.

– Из ней! – восклицал капитан. – И прямо сюда!

Так болтали дед и капитан на их общем языке. Язык этот я немного понимал, но проникнуть глубоко в смысл его не мог.

– А вы-то бывали в Москве? – спросил капитан.

Дед Аверя хмыкнул, покачал своей головой.

– Ты на самолете-то летал? – спросил он капитана.

– Летал.

– Ну, на таком-то не летал. Тут у нас в деревне вынужденная посадка была. Самолет вдруг в небе объявился – на лужок и сядь. А я рядом пасу. Тут из кабины летчик выскакивает.

«Ах, – говорит, —дед, бензин кончился».

Ну, я сбегал домой, у племянника-то моего мопед, так в сарае канистра стояла литров на двадцать. Принес бензин семьдесят шестой, а летчик говорит:

«Ты, дед, слетай со мной в Москву, заступишься в случае чего, а то меня могут уволить, потому что везу я бандероль Большому Человеку, опоздание – смерти подобно».

Ну, я залез в кабину, и мы полетели. Ну, парень, это был самолетик! Не простой, а смесь самолета с трактором. Летит, летит, вдруг остановится и, как трактор, по облакам ползает! Ну долетели и только приземлились – Большой Человек бежит. Где бандероль?

Я подаю ему бандероль – мне ее летчик на хранение сдал, а Человек-то этот, Большой, и говорит:

«А ты кто такой?»

Так и так, отвечаю.

«Как? – Человек-то говорит. – Неужто ты и есть самый дед Аверя?»

А как же, отвечаю, я это он и есть.

«Золотой ты мой, – говорит Большой-то этот Человек. – Да ведь я твое письмо знаешь где храню? На сердце».

И тут достает из сердечного кармана письмо, которое я ему прошлый год писал.

«Я, – говорит, – твое письмо каждый день на ночь читаю и плачу».

– Ну и ну! – восхищался капитан, слушая деда. – Во ведь как бывает. Плачут Большие Люди.

Капитан хлопал себя по коленям, а меня по плечам, приглашая изумляться вместе с ним. Но я помалкивал, отвлекался от рассказа, помешивая уху. Дед Аверя заметил это.

– Ты на тракторе катался? – спросил он меня.

– Катался.

– А на самолете?

– Катался.

– А на смеси самолета с трактором катался?

– Нет.

– А я вот катался, – сказал дед Аверя и засмеялся радостно.

– Не понимаю, зачем вам смесь самолета с трактором, – сказал я, – с такой головой, как у вас, в Москву и без смеси слетать недолго.

Дед Аверя обернулся и внимательно посмотрел мне прямо в глаза.

– С такой головой, как у меня, – сказал он, – можно генералом стать. Да я, вишь, пастух – генерал коровий.

– Ничего, – сказал я, – не огорчайтесь. Не у всякого генерала есть такая голова.

– Это верно, – сказал дед Аверя, улыбаясь.

– У генералов голова крепко к телу прикручена, – продолжал я, – не оторвешь, а у вас сама летает, где хочет.

– Голова у меня легкая, – смеялся дед Аверя. – Сижу, бывало, под сосной, а голова то в Москве, то в Харькове.

– Телу-то без головы небось скучно.

– Как то есть? – не понял дед. – Чего ему сделается, телу?

– Ну как же, – сказал я, – голова летает, а тело сидит.

– Да ведь и голова сидит, – сказал дед, наивно мигая болотными глазками. – Голова в мечтаниях летает, а на теле-то сидит пока крепко.

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая