Чудные зерна: сибирские сказы - Галкин Владимир Степанович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/30
• Следующая

— Постучи по мне палкой, Артём, сбей шишки, тяжело старому держать их…

Стукнет Артём раз — сверху шишка падает, стукнет другой — другая. Так целый мешок набрал. Поклонился он кедру, глянул на искорку, а та уж дальше поскакивает: с травинки на травинку, с цветка на цветок, Артём еле поспевает. А мешок с каждым шагом все тяжелей. И думает Артём: «Скорее бы привела». А искорка совсем тусклая, кружится над травинкой, вот-вот погаснет. За деревьями родное село проглядывает. Опечалился Артём: «Уж и шишки мне тяжелы стали — взмок весь». Не выдержал и поставил мешок на землю. Снял шапку, чтобы пот со лба стереть, да обронил янтарь — слезу кедровую. Где янтарь упал, там светлый ключик забил, веселым ручейком зажурчал. Обрадовался Артём: «Вот напьюсь сейчас». Пригоршню чистой воды зачерпнул, отпил чуть и почувствовал силу молодецкую. Боли злой в ногах будто не было. Глянул в ручеёк и ахнул: в отражении — парень молодой. Вместо седых волос кудри вьются, в глазах — ясный свет, губы — алей мака алого. Обрадовался Артем, вспомнил слова Седого Медведя о том, что слеза кедровая нежданно-негаданно принесёт счастье.

Взялся было за мешок, хотел на спину взвалить, но тот ни с места: словно к земле прирос.

— Что за напасть? — ухмыльнулся Артём. — Силу чувствую, а поднять не могу. Тяжел-таки.

Открыл он мешок, а в нём… груды золота. Самородки с кедровую шишку желтыми боками поблескивают. «Коня бы сюда!» — подумал Артём. Смотрит, тусклая искорка яснеть стала. Ярко засветилась, ослепила глаза и вспыхнула алым пламенем. Пламя в белый дым превратилось, а из дыма конь выскочил, заржал ретиво. Словно лебедь белый, а грива серебряная. Обрадовался Артём, молодецкой рукой коня погладил, взвалил на него золото, лесу в пояс поклонился и зашагал весело. Идёт по селу, коня ведёт, задорную песню напевает. Девчата ясноглазые из калиток да из окошек повыглядывали: «Кто ж такой? Что за , молодец-красавец?»

Артём по пути ребятишек кликнул: из тайги, дескать, гостинец несу, кедровыми шишками побалую. У которых родители побогаче, те отмахнулись — мол, шишками не удивишь. А кто победней — гурьбой за Артёмом. Им и шишки в радость, с батрацким трудом многие уж знакомы.

Присел он на лавочку, открыл мешок и роздал ребятишкам золотые шишки, себе лишь пяток оставил.

Зажил Артём с тех пор счастливо, семьёй обзавелся. А на том ключе, где вода целебная, многие от хвори избавились, силу обрели. Про Артёма люди не забыли: родничок этот так и прозвали — Артёмов ключ.

Жили в таёжной деревне Тойской Парфен да Марья. Хлебом своим кормились, богатым не кланялись. Как-то зимой поехал Парфен на реку сети проверять, да по неосторожности в прорубь угодил. Изловчился, однако, на лед выбрался. Бухнулся в сани, погнал лошадь в село. Да морозище коркой ледяной по рукам-ногам сковал, не доехал, застыл в дороге.

Трудно стало Марье. Хозяйство без мужика, и детей на руках двое — Васятка да Аннушка.

Только одна беда в дом не идет — другую за собой тащит. Надсадилась на мужичьей работе Марья, да и слегла. Похворала недельку, а почуяв, что смерть пришла, позвала детей. Васятка-то совсем малолеток — сидит под лавкой, рёвом ревет; Анютка большенькой уже была — прикусила губёнку, подошла к матери.

— Смотри, дочка, береги себя и братца. От дома не отлучайся, бедных людей не гнушайся, богатых опасайся.

Сказала и умерла.

Зажила Анютка, как мать наказывала: дом прибирала, за братцем смотрела, и люди, чем могли, ей помогали. Вот и девушкой стала: замуж пора. Да случилась беда большая — загорелась баня у одного ротозея, искры ветром понесло, а сушь стояла, и заполыхало села в разных концах жарким пламенем. Вмиг полсела выгорело. И Анюткина изба сгорела. Только братца успела спасти. Идти Анютке некуда. Пришлось к богатому мужику в работники наниматься. Крысаном его звали.

Работает Анютка, старается, а Крысан все кричит:

— Кормлю вас, дармоедов!

Дочери его Малашка да Наташка того больше злятся: Анютка, вишь, лицом чистенькой была, походка лёгонькая, а те — рябые, жирные, как гусыни откормленные, при каждом шаге охали да ахали.

Вот и невзлюбили красоту; матери жалуются:

— Женихов наших отобьёт, парни многие на неё засматриваются. Вон и Федька зенки на нее пялит.

Федька, хозяйский сын, был полудурок. Видит, что за Анютку никто не вступается, начал к ней приставать. Уследил как-то в сенях, когда она за водой ходила, давай лапаться. Анютка изловчилась и надела ведро дураку на голову, да еще коромыслом по хребту ударила. После забоялась: «Выгонит хозяин, куда с братцем пойду?»

Но Федька хоть и дурак, а понимал, что на смех поднимут — эко девка парня угостила. Смолчал и приставать перестал.

Так зима прошла. Летом Анютке вольготней: хозяин в поле на покос либо в город уедет, а хозяйка с дочерьми в саду чай сосут из блюдечек. Анютка же в лесу грибы да ягоды собирает. В одной руке лукошко, другой Васятку ведет. И ему спокойней — от тычков подальше.

Как-то набрели на подранка — оленёнка хроменького. Анютка ему рану в ручейке обмыла, листик целебный приложила, травинкой перевязала. Оленёнок скоро поправился, побежал резво, а за ним Васятка вприпрыжку. Потянулись с того дня к Анютке зверюги хворые: то зайка прибежит с рваным ухом — от собак спасался, то горлица прилетит с крылом перебитым, раз даже медвежонку занозу из лапы вытащили. Всем помогала, и всяк зверь в тайге знал её и любил. Только однажды почувствовала: будто глядит на неё из-за кустов кто-то. Оглянется — никого. И так всегда: войдёт в лес и почувствует — кто-то стоит, на неё глядит. Иной раз услышит — сучок треснет, либо веточка заколышется. Оглянется — опять никого. Забоялась было Анютка, но потом подумала: «Кажется всё». Но спиной чувствовала чей-то взгляд на себе. От этого и боязно и отрадно.

Пролетело лето, отхлюпала осень дождями, зима с морозами на санях прикатила. В лес теперь не выберешься. Хуже прежнего Анютке стало. Крысан все кричит:

— Проедаете больше, чем работаете!

Малашка с Наташкой задурили. Однажды вечером похлёбку из свежих грибов затребовали. У Анютки грибов полный короб насушен, а им свежих вынь да подай.

— Какие сейчас грибы?! — взмолилась была. — Зима!

Но Наташка с Малашкой и слушать не хотят, кричат:

— Давай грибов свежих!

В это время Федька в избу вбежал. Перепуганный, дышит часто, мычит, выпученными глазами на окошко показывает.

Долго от него слова добиться не могли, но потом отошел, рассказал. Шли, дескать, парни гурьбой по селу, и Федька с ними. Вдруг с Крысанова плетня медведя увидали. Ясное дело, кто за кол схватился, кто за ружьём побежал. А медведь спокойно так на дорогу вышел — на самое видное, место. И увидали все — не простой он, не бурый. Шкура серебром переливается, ярко светится, глаза слепит. Парни-то со страху колья, ружья побросали и — врассыпную. А Федька перемахнул через плетень да в избу и заскочил.

Однако не поверили хозяин с хозяйкой — мало ли что дураку примерещится. К соседским ребятам сходили, а тем стыдно, что целой ватагой медведя испугались, условились на Федьку свалить — он, дескать, крикнул, они не разобрались, а это корова была.

Вернулись хозяин с хозяйкой злые, на Анютку напустились:

— Почему сор в избе?! Почему ухват не на месте?!

Малашка с Наташкой своё занудили:

— Хотим грибов белых! И всё!

Хозяин и взревел дурным голосом:

— Ступай в лес, без грибов не возвращайся, не то выкину обоих на улицу.

Сам доволен, что зло сорвал, а Анютке деваться некуда. Собралась, поцеловала тайком Васятку, вышла на крылечко. А уж ночь была. Кругом темень непроглядная, но вступила на землю Анютка и заметила — вроде светлеть стало, ветерок тёплый-тёплый подул. И чувствует, как летом, в лесу, смотрит на неё кто-то. Подошла к калитке, глянула и диву далась: стоит у плетня лукошко, грибов белых полнёхонько: один к одному, только что сорванные. Анютка и не знает, что делать. Вдруг кто-то за спиной сказал шёпотом:

• Предыдущая
• 4/30
• Следующая