Наследник - Шитова Наталья - Страница 39

— Я желаю купить небольшое поместье и подарить его своему другу.

У меня нет времени долго выбирать, и меня устроит иллюстрированный каталог… А также я желаю оформить на имя своего друга государственный медицинский полис первой категории.

Пролистав несколько страниц каталога, Стерко остановился на первом же строении, порадовавшем глаз. Небольшой, но симпатичный домик в горной долине, маленький, но необыкновенно красивый участок земли с ручьем и водопадом, горными лугами и светлой рощей.

Стерко, не задумываясь, предоставил клерку свой банковский счет и заполнил документы на имя Снуи Фа-Тару. С того момента, когда клерк сбросил со счета деньги, Снуи стал владельцем горного поместья.

Напоследок клерк показал Стерко оплаченный полис, оформленное поручение по его исполнению и вернул банковскую карточку.

— Судя по всему, вы очень близки со своим другом, — заметил клерк. Ваш счет сильно похудел. Я много лет работаю, но нечасто вижу, чтобы кто-то разом тратил такие немалые деньги. Господину Фа-Тару невероятно повезло. У него щедрый и заботливый друг.

Стерко сдержанно согласился и поспешно ушел. Если бы завистливый клерк узнал правду, вряд ли он захотел бы оказаться на месте Снуи. Да если быть до конца откровенным, себя Стерко не считал ни щедрым, ни заботливым: щедрых друзей вроде подколпачного хаварра он всякому посоветовал бы поостеречься.

— Знатная жратва! Правда, заморыш?

Заморыш согласно кивнул.

Жратва и вправду была неплохая, несмотря на то что уже далеко не первый день напарники ели на ужин одно и то же.

Печенки было так много, что съесть всю сразу оказалось не под силу даже такому заглотышу, каким был фрумчик. Огромное количество пережареной печенки фрумчик отправил на хрустальный ледник, и с тех пор каждый вечер громила приносил к очагу очередную порцию и разогревал ее на углях. Крепкое дерево, которое фрумчик пускал на дрова, принося поленья из нижней долины, быстро обугливалось, но долго и жарко тлело, давая достаточно тепла в гроте и позволяя подогревать пищу, не сжигая ее.

Первая неделя новорожденного подходила к концу. Он уже вполне освоился со своими новыми обязанностями и уже отстоял две самостоятельные вахты на посту. Правда, крокодилов или чего-нибудь подобного ему больше не попадалось. Но фрумчик уверял, что все прелести еще впереди.

Пока самым сильным впечатлением заморыша — после охоты на крокодила, конечно, — стало сознание того, что ему нравится его новая жизнь. Нравятся хрустальные горы, нравится грязнуля и обжора фрумчик, нравится сладкая сочная печенка неизвестной твари и неловко скроенные из грязного плаща короткие штаны и накидка с рукавами разной ширины…

Сначала заморышу чуть плохо не стало, когда он наблюдал за процессом приготовления печенки безголового крокодила. Фрумчик не пользовался ножом, он разрывал печенку руками, разрезая жилки острыми краями ногтей. Потом, разложив куски на раскаленных углях, он воткнул в каждый кусок по палке и старательно ворочал, прожаривая со всех сторон. На его перекошенном от природы лице так и сияло предвкушение сытной трапезы.

Фрумчик на удивление точно разбирался в тонкостях человеческой мимики, и брезгливая гримаса, которую заморыш не смог спрятать, обидела напарника. Оскорбленный в лучших чувствах фрумчик выделил заморышу крошечный кусочек, а сам принялся вгрызаться в свою порцию.

Немного отвернувшись от чавкающего фрумчика, чтобы не портить себе аппетит тошнотворным зрелищем, заморыш осторожно приступил к еде.

А печенка-то оказалась восхитительна! Едва маленький кусочек оказался во рту у заморыша, ему расхотелось вспоминать, как выглядело выпотрошенное существо. Печенка даже без всякой соли и приправ была превосходным лакомством.

— Жри, жри, умник… — пробормотал тогда фрумчик с набитым ртом. — На кой ты мне нужен хилый такой?.. Жри, толстей…

И заморыш пытался оправдать доверие своего приятеля.

Днем они по очереди отдыхали, занимались своим нехитрым хозяйством, дежурили на дороге к хрустальным родникам, а вечерами напарники ужинали в гроте и болтали о том, о сем, по большей части вспоминая прежнюю свою потустороннюю жизнь. Воспоминания против ожидания заморыша не становились ни печальными, ни болезненными. Рассказы зеркалиц были совсем отстраненными, словно все прожитое ранее их теперь не касалось.

Вот и сейчас фрумчик доел очередной кусок, смачно рыгнул, поскреб себя под мышкой и завалился на груду листьев.

— Я все думал, думал… — начал он. — И никак не мог понять, чем таким ты заслужил то, чтобы зеркалицы перехватили тебя… А послушал про твое житье-бытье и все понял: это ты только на вид такой безобидный заморыш, а вообще-то ты бешеный, неистовый… Такие и нужны зеркалицам. А что ты там гадкого сотворил, никого и не волнует…

— Да и не делал я ничего гадкого, — заметил заморыш.

— Ну как же?! Если ты не врешь, и ты вытворял по жизни такие безобразия, то ты и есть самый последний мерзавец! — заключил фрумчик.

— Это не я вытворял! — запротестовал человек. — Я за него теперь не отвечаю!

— Верно, — согласился фрумчик. — Но если бы ты был моим братом, я бы тебе давно шею свернул!.. А вообще здорово это, брата иметь! — мечтательно пробормотал фрумчик.

— Да не переживай, громила. Иметь брата не всегда подарок судьбы. Иной тебя же и прирежет и не поморщится…

— Да ты что?! Родного брата? Прирежет?! — возмущению фрумчика не было границ. Он даже вскочил со своих сухих листьев. — Да ты соображаешь, что говоришь?!

— Очень даже соображаю. Прирежет, да еще с удовольствием. Наивный ты парень, громила…

— Я не наивный! Я — фрумчик! Нет для фрумчика ничего священнее, чем кровное родство! — пробасил громила. — Да каждый из нас за родное существо под нож пойдет!

— Ты же здесь ребятенком родился, откуда тебе правду жизни знать? вздохнул заморыш, устав переубеждать большого рыжего идеалиста. — Ты, видать, ангелом во плоти был, раз меня осуждаешь. Вот лежи и помалкивай…

— Дурак ты! — совсем обиделся фрумчик. — Если хочешь знать, мою душу грешную зеркалицы тоже не просто так отловили! Знали, что я за тварь, что я нетерпеливый, злой и гордый…

— И что ж ты такого особенного совершил? Небось кусок печенки у кого-нибудь стянул, да и объелся насмерть? — съязвил заморыш.

Фрумчик обиженно насупился:

— Ничего я не тянул. А что сделал, так это, в сущности, мелочи. Я одному мерзавцу здоровому причиндалы мужские оттяпал, вот и все.

— За что ж ты его так, беднягу?! — расхохотался человек.

— А за то, что он сестру мою обесчестил! — рявкнул фрумчик, и человек подавился своим смехом. Разговор завернул в совсем несмешную сторону.

Громила угрюмо глянул на притихшего человека и вздохнул:

— Сестренка-то красавица была, такая же, как я, рыженькая… Сильно помучил он ее, так и не поправилась, да и родители от позора долго не прожили. У нас законы-то пакостные, словно их и вовсе нет: ни управы на подлецов не сыщешь, ни защиты от них. Выкручивайся сам, как сможешь, да сильного не трожь, не то еще хуже будет… Все поголовно его боялись, того мерзавца, богатый он и наглый… А я что, малой еще был да отчаянный. Надоело впустую родню поминать да слезы глотать, ну и плюнул на все. Взял нож побольше, с деревьев да на крышу, по крыше да в дом… Да пока тот спал, я и изловчился: хватанул да оттяпал… Если бы тот гад не принялся орать дурным голосом, я бы удрал. А то: он воет не знамо как, а у меня руки-ноги от его крика отнялись, шага ступить не могу… Ну, известно, поймали меня. Хоть и ребятенок еще, а мерзавца-то на всю жизнь достоинства лишил… Ущерб, видишь ли, непоправимый… Ну и повесили меня прямо на больничном дворе, чтобы пострадавший из окна наблюдать за казнью мог…

— Так ведь не тебя, громила…

— Что не меня? — буркнул фрумчик.

— Не тебя вешали-то, — несмело пояснил человек. — Не с тобой это было, а совсем с другим бедолагой. Забудь и радуйся жизни…