Визит – 14 - Авраменко Александр Михайлович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/46
• Следующая

… Месса в Соборе, где находится родовая усыпальница. Он стоит, весь почерневший от горя. Вообще, это образно сказано, но его лицо действительно какое то тёмное. Роскошный гроб, украшенный позолотой и литыми ручками. Венки, толпы народа. Зачем? Ведь в такие моменты не стоит устраивать шабаш… Но это ПРАВО народа. В Рейхе любили Донну. Многие обязаны ей жизнью, поскольку именно она организовала в Империи сеть бесплатного медицинского обслуживания. Почти половина Германии говорит ей спасибо за образование. Её руками девочки и женщины могут получить образование. Тысячи детей появились на свет потому, что из сиротских домов выходили не проститутки и воровки, а медики, медсёстры, жёны, наконец, для поселенцев в Африке, Южной Америке, Дальнем Востоке и Поволжье. Донна, Донна… Ты была великой женщиной и лучшей супругой на свете… Я вижу, как текут слёзы по щекам старшего, как блестят они в уголках глаз самого Кайзера… Он подходит к ней, касается края гроба, гладит укрытое вуалью лицо, сняв свою знаменитую каску… Затем мы поднимаем гроб. Он – справа, я, русский Император, слева. Наши дети ещё малы, поэтому нам помогают наши соратники по борьбе. Брусилов и Шлиффен, Дзержинский, Людендорф, достаточно. Шестеро. Пусть гроб и тяжёл, но мы не чувствуем тяжести… Чёрный катафалк. Впереди одетые в чёрное служители с перевёрнутыми в знак скорби зажжёнными свечами. Траурный марш рвёт душу собравшимся. Кажется, что вся Германия собралась здесь. Многие рыдают, всюду из окон свисают чёрные знамёна, фонарные столбы и деревья увиты траурными лентами. Мужчины без шляп, с обнажёнными головами, женщины присели в книксене. Траур воистину всенародный… Взмывает к небу могучий заводской гудок, первый, второй… Ещё и ещё… По всей Германии, по всей России, в Африке и в Мексике, на Клондайке и Гавайях, на Кубе и в Токио. Япония и Россия скорбят вместе с Германией… И пусть операция 'Нахтигаль – Соловей' будет ей лучшим памятником! Хотя, чего это я? Донна… Она была исключительно мирной женщиной, и если с кем и воевала, то с мужем… Нет, война не может быть памятником… Гремят артиллерийские залпы. Один, другой, третий…Гулко падает в могилу первая горсть земли, брошенная мужем… Пастор читает молитву. Донна была набожной женщиной. Так пусть будет отдана эта дань её вере… Становится на место массивная плита с её именем. И короткая эпитафия: 'Она была лучшей женой и лучшей матерью'. По другому и не скажешь… В свите вдруг шевеление – это упала в обморок Моретта. Бедная девочка… Теперь у неё больше нет опоры в жизни. Нет старшей подруги, могшей выслушать, подсказать, посоветовать… Как бы её не съели… Но всё идёт заведённым порядком. В том числе – и война. Тогда я успел дать отбой. Своим решением задержав операцию на неделю. Не с таким настроением и не в такую минуту начинать крупнейшую операцию против противника, в котором у нас почти половина Мира. Что же, ладно. Это даст нам время ещё всё трезво взвесить, ещё немного времени на подготовку, и тогда – начать…

– Извини, я хочу побыть один…

Мы вдвоём в его кабинете. Тренажёр для руки. Специальное сиденье в виде кавалерийского седла. Ряды книг по шкафам. Я кладу руку ему на плечо.

– Если что – звони. В любое время дня и ночи.

– В любое время дня и ночи…

Эхом откликается он. И я выхожу. Меня встречают озабоченные царедворцы:

– Как его Величество? Как Кайзер?

– Он просил его не беспокоить. По крайней мере – до утра. И не входить, чтобы не случилось. Если что – будите меня.

– Как можно, Ваше Величество?!

– Я приказываю – если что-то срочное или неординарное, будить немедля. Всё ясно?

– Да, Ваше Величество…

Узнаю Людендорфа.

– Хайнц, побудь на страже. Н, ты понял.

Он склоняет голову в поклоне и садиться на стул возле двери кабинета. Вдруг из темноты возникает Дзержинский, молча ставит по другую сторону второй стул и тоже устраивается поудобнее, положив руку на кобуру. Я киваю им головой в знак благодарности за сочувствие и удаляюсь в свои покои, выделенные мне в Сан-Суси…

…В странах Антанты весть о смерти Кайзерин встретили… ликованием. Как бы не кощунственно это звучало…

Газетчики и репортёры взхлёб расписывали маразм о том, что это Господь Бог покарал Вильгельма II за его богопротивные дела. Умалчивая, однако, за какие. Когда Кайзеру положили на стол английские и французские газеты – он рассвирепел. И не на шутку. Да, Вилли был вспыльчив, но быстро отходил. Только не сейчас. И именно эти пасквили вывели его из того отчаяния, в которое он погрузился после смерти супруги. Холодная, яростная ненависть, всепоглощающая и сжигающая его изнутри вырвалась наружу… И горе тем, кто осмелился написать, а тем паче – опубликовать ЭТО… Гехаймстаатполицай, Комитет Государственной безопасности, Главное Разведывательное Управление и Абвер получили личное и недвусмысленное указание: Изловить! Для суда. Он намеревался устроить новый Нюрнбергский процесс. Над этими либерастическими писаками и издателями… А вечером этого же дня вновь в Объединённом Генеральном Штабе услышали приказ Ставки: 'Нахтигаль – Соловей'… По этому слову дрогнула земля, загремели тысячи и тысячи орудий, легла трава под гусеницы танков. Вспороли воздух сотни воздушных винтов, взвыли реактивные установки, и ГРЯНУЛ ГРОМ…

Капитан Ефимов, командир эскадрильи огневой поддержки молча уставил дуло ракетницы в ночное небо и нажал на курок – алая искра вырвалась из толстого ствола и рассыпая искры устремилась в рассветное время. Испуганно замолкла кукушка, кричавшая совсем, как в России, на краю Шварцвальдской рощи. Можно было отдать приказ и по рации, но он традиционно недолюбливал новшества. Хотя небо… Оно… Словом, НЕБО… Двигатель чуть слышно засвистел, набирая обороты. Лётчик подал педаль реостата сильнее, лопасти по бортам загрохотали, трава влипла в землю. Ещё оборотов! Наконец перегруженная машина нехотя поползла в рассветное небо, до линии фронта – сто километров. Дотянем. Сзади выстраивались в походный порядок остальные турболёты его эскадрильи. Сорок штук. Сорок ангелов Смерти. Ощетинившиеся стволами крупнокалиберных пулемётов Дрейзе, многоствольными реактивными установками, противопехотными мортирами. Сам Бог Войны позавидовал бы таким машинам…

Они подходили с Востока, разрывая воздух своими винтами. Линию фронта было видно издалека – сплошной огненный вал, рвущийся в небо. Та артподготовка, которую устроили, чтобы закрепить знаменитое теперь на весь мир высказывание Николая Второго была бледным подобием того, что творилось сейчас…

…Париж веселился. Завывали трубы и кларнеты, грохотали барабаны в кафешантанах, варьете, и прочих злачных заведениях. Звёзды канкана высоко вскидывали тощие и не очень, ляжки, показывая, что на них нет белья. Вальяжные господа пили изысканные вина и жевали склизистую размазню, выдаваемую за высокое искусство поварского дела. Впрочем, и вино то было, откровенно говоря, паршивое, не идя ни в какое сравнение с благородными напитками князя Голицына. Так что, столица Франции в очередной раз что-то праздновала, наверное, пир во время чумы… Они ещё не знали, что фронта больше нет. Как нет и армии. Взбешённый кайзер отдал приказ, не позволяющий никакого другого толкования: ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ. Ни французов, ни англичан, ни, тем паче, янки-добровольцев, которые всё таки умудрились проскочить в 'Ля беле де Франс'… И Армия выполнила указание. Линия укреплений Антанты напоминала пейзаж с другой планеты из фильмов господина Ханжонкова. Дымилась выжженная до состояния оплавленности земля, кое-где поблёскивали кусочки металла, в который превратились спирали Бруно, многоярусными слоями опоясывающие подступы к окопам. Спрятанные под слоем бетона блиндажи и доты не смогли противостоять снарядам 420-ти миллиметровых 'Берт' и боеприпасам объёмного взрыва, последней новинке Д. И. Менделеева. Что же касается трупов… То, собственно говоря, их не было. Иногда попадались обугленные остатки костей, и всё. Те, кто уцелел каким то чудом, поскольку всегда оказывается везунчик, были добиты разъярёнными солдатами союзной армии, поскольку и кайзера, и русского Императора в войсках не просто любили, а ещё и уважали. И выполнить ПРИКАЗ, повелевающий покарать личных обидчиков Вильгельма Второго для каждого было делом чести… Над дорогами, по которым пытались сбежать тыловые части висели жуткие летающие мельницы русских и немцев, косящие беглецов словно траву. Огромные, невиданные доселе бронированные махины на широченных гусеницах плющили колонны отступающих, мешая их с землёй, а огромные жерла пушек разносили в клочья всё. Немногие мосты, находящиеся по пути в Париж были захвачены появившимся из ночной тьмы десантом, свалившимся на головы пьяным часовым. И протрезветь ни пуалю, ни томми не пришлось – мгновенное, привычное движение лезгинского или черкесского кинжала, и вот уже несчастный бьётся на земле, пытаясь приподнять голову, держащуюся на одном позвоночном столбе. Толчками выливается кровь. Хлюпает что-то в перерезанной трахее. Сучат в агонии ноги. Горцы умели мстить… А Париж веселился… Перерезаны телефонные провода, выбиты с самолётов и вертолётов курьеры, заглушены намертво все первые радиостанции. В эфире стоит жуткий гул – молодые ученики Теслы уже создали первые достаточно мощные глушилки. Париж НИЧЕГО не знает. Он не ведает о том, что дорога на него открыта, и уже мчатся бронетранспортёры и танки, спеша захватить и уничтожить. Веселящимся в знаменитых варьете волшебникам, умеющим превращать людскую кровь в вожделенное, сакральное для них ЗОЛОТО, ещё неизвестно, что не успеют они допить эту бутылку и доесть это блюдо. Что через несколько мгновений распахнуться зеркальные двери и полоснёт от пуза из короткоствольного решётчатого пулемёта в мохнатой папахе казак по бесстыжим шлюхам на сцене, трясущих своими кривыми ляжками, а лощёного господина свалит на сверкающий от воска паркет удар здоровенного кулака… Что уже утром знаменитый Лувр будет оцеплен, и потянуться от него огромные электромобили, вывозящие оттуда все награбленные за века произведения искусства. В клубах пыли скроется знаменитая Эйфелева Башня, на которой повиснут на тросах десятки людей, режущих стальные конструкции электропилами. Потянутся длинные колонны выгоняемых из города людей. Которые будут пронизывать острыми взглядами незаметные хмурые люди, выхватывающие из толпы то одного, то другого господина или мадам и сверяя их личности с фотографическими портретами. Завизжат пилы и застучат топоры, вырубая виноградники в бассейне Луары, взвоют мощные трактора, перепахивающие поля со ждущим своего созревания урожаем. Обезумевшие от страха люди станут штурмовать суда в гаванях Бреста и прилегающих островов, чтобы добраться до Британии, и всё для того, чтобы увидеть, как гигантские серые туши 'Санкт-Петербургов' ведут огонь по лондонским докам из исполинских орудий. Скоро, очень скоро потянутся длинные колонны французов в Сибирь и на стройки Бухарского и Хивинского Ханств, чтобы получив в руки кайла и лопаты с мотыгами строить огромный канал в Кара-кумскую пустыню и тянуть железнодорожные ветки через огромные болота Самотлора. Тысячи и миллионы французов сгинут в бездонных трясинах. Столько же умрёт от голода в начисто ограбленной и обобранной стране, с перепаханными полями, полностью демонтированной промышленностью, уничтоженными до последнего дома городами. С карт Европы исчезнет Французская Республика. Рассадник демократии и всяческих либерастических 'свобод'. Мир ужаснётся. Вздрогнет. Покроются холодным потом разжиревшие спины. Задрожат увешанные золотыми перстнями сосискообразные пальцы. Ибо теперь появился УЖАС. Истинный кошмар для тех, кто осмелился бросить просто КОСОЙ взгляд в сторону русского или немца, малоросса или шваба. Задёргались Морганы, Вестингаузы, Страусы и прочие американские хозяева жизни. Английский король уронил на колени чашку с кофе, когда ему сообщил, что британские колониальные войска уничтожены, и его вице-король торжественно повешен на главной площади Дели перед собственным дворцом русскими десантниками. ОНИ ожидали длительной войны на истощение, где их экономика, опирающаяся на ресурсы половины мира, легко переигрывала Германию и Россию по своей мощности. Но никак не ожидали молниеносного броска в столицу Франции, а самое главное – такой ЖЕСТОКОСТИ. Страна просто была стёрта с лица Земли. Жители – вывезены в глубину необъятной России. Дома и заводы – разрушены. Столица – превратилась в пыль. А их АРМИЯ, на которую ОНИ так надеялись и так рассчитывали, оказалась бумажным листом на пути снаряда. ЧТО ИМ теперь делать? ОНИ выпустили из клетки не тигра. Нет. Тигр, насытившись, остановиться и ляжет спать. На волю вырвалось нечто такое, чему ещё не было определения в их словаре. И не будет. Не успеет возникнуть… А где-то там узкоглазые самоеды, выезжающие из тайги на своих санях покупали у охраны некогда знаменитых французских красоток, преподавая им уроки выделки оленьих шкур и сбора морошки на болотах. Стонали от боли в распухших суставах буржуа, некогда получавшие прибыль от процентов вложенных в банки капиталов, а теперь целый день махающие кайлом в душных шахтах Кузбасса. И пухли от голода старики и старухи, оставленные за ненадобностью на территории ПУСТОЙ страны. В которой не осталось ничего съедобного, кроме крыс, собак и кошек…

• Предыдущая
• 41/46
• Следующая