Шрам - Мьевиль Чайна - Страница 7

Несколько заключенных были Ксениями: перекособоченные какты, хотчи с переломанными шипами, горстка хепри, чьи скарабеевидные головотела подергивались, отражая лучи блеклого солнца. Ни одного водяного Беллис, конечно, не видела — им для жизни требовалось много пресной воды, слишком ценной в таких дальних плаваниях.

Она услышала крики тюремщиков. Между переделанных, размахивая бичами, вышагивали люди и какты. По двое, по трое, по десятеро заключенные поплелись, описывая неровные круги по палубе.

Некоторые лежали без движения, за что подвергались наказанию.

Беллис отвернулась.

Вот, значит, какие у нее невидимые попутчики. Возможность подышать свежим воздухом, кажется, не очень—то их воодушевляет, спокойно подумала она. Похоже, эта прогулка не очень их радовала.

Флорин Сак двигался ровно столько, сколько было нужно, чтобы не получать ударов бича. Он ритмично шевелил глазами. Три широких шага — глаза опущены, чтобы не привлекать внимания, потом один шаг — глаза подняты, чтобы видеть небо и воду.

Корабль слабо подрагивал — внизу работал паровой двигатель, паруса были подняты. Мимо них проплыли скалы острова Танцующей птицы. Флорин неторопливо двигался к левому борту.

Вокруг него были люди, делившие с ним трюм. Заключенные—женщины, сбившись в группку размером поменьше, стояли чуть в стороне. У всех них, как и у самого Флорина, лица были грязными, а их выражение — безразличным. Он не приближался к ним. ….

Вдруг Флорин услышал свисток — его резкий двухтоновый звук отличался от криков чаек. Он поднял глаза и увидел Шекеля: тот смотрел на него, драя какой—то массивный металлический выступ. Их взгляды встретились, на лице мальчишки мелькнула улыбка, и он подмигнул Флорину. Флорин улыбнулся в ответ, но тот уже смотрел в другую сторону.

Офицер и матрос — их можно было различить по эполетам — совещались на носу корабля, стоя у какого—то медного механизма. Флорин прищурился, пытаясь разглядеть, что они делают, и тут же ощутил удар по спине — не сильный, но ясно давший понять, что следующий будет больнее. Охранник—какт крикнул, чтобы Флорин пошевеливался, и он побрел дальше. Чужеродная ткань, привитая к груди, досаждала ему. Щупальца вызывали зуд и раздражение кожи, словно солнечные ожоги. Он поплевал на них и втер в кожу слюну, словно мазь.

Ровно в десять Беллис выпила чай и вышла из столовой. Палуба была отдраена. Ничто не говорило об ушедших заключенных.

— Странно, — сказала Беллис немного спустя, когда они с Иоганнесом вместе смотрели на воду, — в Нова—Эспериуме нам, возможно, придется командовать мужчинами и женщинами, которые находятся с нами на этом самом корабле, но мы их никогда не узнаем.

— С вами такого никогда не случится, — сказал он. — Зачем лингвисту меченые помощники?

— А натуралисту?

— Не совсем так, — тихо ответил Иоганнес. — Нужно будет носить грузы через джунгли, ставить силки, перетаскивать животных — мертвых и обездвиженных, укрощать опасных зверей… Это, знаете ли, не акварельки рисовать. Когда—нибудь я покажу вам свои шрамы.

— Вы серьезно?

— Да, — задумчиво ответил он. — Как—то раз сардул взбесился и оставил на мне отметину длиной в целый фут… укус новорожденного чалкидри…

— Правда? Сардул? Можно посмотреть? Иоганнес покачал головой.

— Он меня… задел довольно близко к интимному месту, — сказал он.

Он не смотрел на Беллис, но, похоже, чрезмерной стыдливости не проявлял.

Иоганнес делил каюту с Джимджери — обанкротившимся купцом, которого одолевали мысли о собственной никчемности; он поглядывал на Беллис с жалким вожделением. Иоганнес ничего такого себе не позволял. Казалось, он просто не успевал заметить прелестей Беллис, потому что его все время занимали новые проблемы.

Дело не в том, что Беллис хотелось стать объектом его внимания: напротив, она быстро отбрила бы его, попытайся он делать авансы. Но она привыкла к тому, что мужчины пытаются флиртовать с ней, пусть и недолго, пока не начинают понимать, что этот лед им не растопить. Тиарфлай вел себя с ней откровенно и без всякого намека на секс, и ее это беспокоило. Ей даже пришла было в голову мысль: может быть, он извращенец, как выражался ее отец? Впрочем, похоже, Иоганнес интересовался мужчинами не больше, чем ею. И тогда Беллис решила, что размышлять на эту тему бесполезно.

Ей показалось, что, когда между ними возникло недоразумение, в его глазах мелькнуло что—то вроде страха. «Может, — подумала она, — его такие вещи не интересуют. А может, он просто трус».

Шекель и Флорин обменивались историями. Шекель знал многие из Хроник Раконога, но Флорин знал их все. К тому же Флорин знал разные варианты историй, незнакомые Шекелю, и умел их прекрасно рассказывать. Шекель, в свою очередь, рассказывал Флорину об офицерах и пассажирах. Он презирал Джимджери, — сквозь дверь туалета было слышно, как тот с остервенением маcтурбирует. Он считал рассеянного, пожилого Тиарфлая невыносимо скучным и побаивался капитана Мизовича, но был не прочь приврать на его счет и рассказывал, как капитан, напившись, бродит по палубам.

Он испытывал вожделение к мисс Кардомиум. Ему нравилась Беллис Хладовин.

— Какого хера, эта черно—голубая штучка совсем не холодная.

Флорин выслушивал эти характеристики и измышления, посмеиваясь или выражая неодобрение там, где надо. Шекель передавал ему слухи и басни, ходившие между матросами, — о пиасах, женщинах—корсарах, марихонианцах и пиратах—струподелах, о существах, обитающих под водой.

За спиной Флорина терялось во мраке длинное чрево трюма.

Там шла постоянная омерзительная схватка за еду и топливо. Заключенным нужны были не только остатки мяса и хлеба — многие из них были переделанными с металлическими членами и паровыми двигателями. Если котлы остывали, то они теряли способность двигаться, а потому припрятывалось все, что могло гореть. В дальнем углу помещения стоял старик; оловянный треножник, служивший ему ногами, вот уже несколько дней был неподвижен. Котел его давно погас. Ел он, только если кто—нибудь ему давал, и всем было понятно, что долго он не протянет.

Шекель был загипнотизирован жестокостью этого маленького мирка. Он смотрел на старика жадными глазами. Он видел раны заключенных. Он выхватывал взглядом человеческие фигуры, совершавшие характерные движения, не понимая, что это — насилие или соревнование.

В Нью—Кробюзоне он возглавлял банду квартала Вороновых ворот и теперь беспокоился за своих дружков. Первая кража, совершенная в шесть лет, принесла ему монетку достоинством в один шекель, и с тех пор эта кличка прилипла к нему. Он клялся, что не помнит другого своего имени. Он нанялся на корабль, когда милиция стала проявлять интерес к деятельности его банды, не брезговавшей и разбоем.

— Еще месяц, и я бы плыл там вместе с тобой, Флорин, — сказал он. — Вполне возможно.

Расположенный вблизи бушприта метеомантийный исчислитель, над которым колдовали корабельные маги и чудоморы, вытеснял воздух перед носом корабля. Корабельные паруса прогибались, стремясь заполнить образовавшуюся пустоту, и давление толкало их вперед, что позволяло кораблю развивать хорошую скорость.

Эта машина напомнила Беллис кробюзонские облачные башни. Она подумала о загадочных и сломанных исполинских двигателях, нависающих над крышами Барской поймы. Ей так недоставало улиц и каналов, просторов города.

Что касается машин, то в Нью—Кробюзоне Беллис была окружена ими. Здесь же был только метеомантийный моторчик и конструкт в помещении столовой. Благодаря паровому двигателю в трюме «Терпсихория» была одной большой машиной, но двигатель этот оставался невидимым. Беллис бродила по кораблю как потерянная. Ей не хватало того городского хаоса, который она вынуждена была оставить.

Эта часть моря отнюдь не пустовала — по пути встречались другие суда. За два дня после отплытия из Ке—Бансса Беллис видела целых три. Два первых остались небольшими вытянутыми контурами на горизонте, третий — низко сидящая каравелла — прошел поблизости.