Элизабет Костелло - Кутзее Джон Максвелл - Страница 10

Подобно истории, роман, таким образом, есть упражнение на тему прошлого; и, подобно истории, он занимается выяснением того, в какой мере тот или иной персонаж и его окружение повлияли на облик настоящего времени. Тем самым роман как бы приучает нас к мысли, что, исследуя возможности настоящего, можно спроектировать будущее. Вот почему, собственно, и существует такое коммуникативное средство, такое сооружение, такая вещь, как роман».

Она слышит свой собственный голос, но уже и сама не знает, верит ли тому, что говорит. Вероятно, в то время, много лет назад, когда она составляла текст этой лекции, подобные идеи казались ей любопытными, но теперь, после стольких повторений, они звучат банально и неубедительно. С другой стороны, теперь она не уверена в значимости убеждений как таковых. Теперь ей представляется, что то, в чем ты абсолютно не убежден, может оказаться истиной и наоборот: твоя убежденность может оказаться безосновательной.

В конце концов, уверенность, возможно, всего лишь нечто вроде батарейки: вставляешь ее в идею — и та начинает работать. Собственно, это и происходит, когда пишешь книгу: чтобы завершить труд, ты должен зарядиться уверенностью, что твой замысел и есть чистая правда.

Мало того что сейчас ей недостает уверенности в непогрешимости собственной аргументации, так у нее даже нет сил, чтобы скрыть свою неуверенность. Несмотря на то, что она, как объявил Микаэль, знаменитый автор знаменитого романа; несмотря на то, что большинство слушателей — люди ее поколения, и, следовательно, они все сопричастны одному прошлому.

После ее выступления аплодировали довольно вяло.

Послушать Эммануэля она, чтобы не привлекать внимания, устроилась в последнем ряду. Перед этим их хорошо накормили, на море — полный штиль, и потому есть шанс, что какая-то часть милейших слушателей, которых и всего-то не более пятидесяти, будет тихонько подремывать. Не исключено, что и ей захочется последовать примеру остальных, так уж лучше сделать это незаметно.

«Вы, наверное, удивляетесь, с чего это мне взбрело в голову выбрать темой выступления африканский роман, — начинает Эммануэль звучным басом. — Что такого особенного в африканском романе? В чем его специфика? В силу чего мы решили поговорить о нем сегодня?

Давайте разбираться. Начнем с того, что сама алфавитная система не есть натуральный африканский продукт. У нас много чего растет, больше, чем вы можете себе вообразить, но только не алфавит. Его нам завезли сначала арабы, а по второму заходу — европейцы. Письменная литература, не говоря уже о романе, явление для Африки сравнительно недавнее.

Вы можете спросить, возможен ли вообще роман в устной форме и существовал ли у нас роман до появления милых колонизаторов. Потерпите, я отвечу на этот вопрос, но несколько позже.

И второе замечание. Чтение для африканцев отнюдь не типичный способ времяпрепровождения. Музыка — это да! Вкусная еда — конечно! Разговоры — это мы обожаем! Все что угодно, только не чтение, а уж тем более не чтение пухлых романов! Нам, африканцам, чтение всегда представлялось занятием грустным, обрекающим на одиночество. Когда мы, африканцы, бываем в больших городах Европы, таких как Париж или Лондон, нам в первую очередь бросается в глаза, как люди, садясь в какой-либо вид транспорта, моментально извлекают из сумки или кармана книгу и замыкаются с нею в своем отдельном мирке. Появление в руках книги означает: „Оставь меня в покое. Книга для меня более интересна, чем общение с тобой“.

Мы, жители Африки, совсем другие. Мы не любим отворачиваться от окружающих и оставаться наедине с собой. И мы не привыкли, чтобы это делали соседи. Африка — это континент, где соучаствуют в жизни друг друга, а чтение отчуждает. Это все равно что есть одному или говорить с самим собой. Этого мы не понимаем. Мы считаем это легкой формой помешательства».

«Мы, мы, мы… — думает она. — „Мы, африканцы… у наc в Африке… это нам чуждо…“». Она терпеть не могла это исключающее всех остальных «мы».

Эммануэль стал старше, обзавелся благословенным американским гражданством, но не переменился: «Африканец — это особая личность, особая судьба…»

Она бывала в Африке: в высокогорьях Кении и Зимбабве, в болотах Окаванго. И видела своими глазами на автобусных остановках и в поездах африканцев, простых африканцев, которые читали, правда не романы, а в основном газеты. Но разве газета не такой же коридор во внутренний мир, как роман?

«И третье, — продолжает между тем Эгуду. — В нынешней системе мировых отношений Африке великодушно предоставлена роль беднейшей страны. Африканцам не до роскоши. В нашей стране книга должна оправдать затраченные на ее покупку деньги. У нас человек задается вопросом, что он выиграет, если прочтет такую-то книгу. Что это даст ему в практическом отношении? Мы можем не одобрять подобный подход, дорогие дамы и господа, но не можем проигнорировать. Следует отнестись к нему со всей серьезностью и попытаться понять.

Мы конечно же выпускаем у себя книги. Но это в основном книги для детей, немудреные учебные пособия. Хотите заработать хорошие деньги — издавайте литературу, рекомендованную Министерством просвещения, — тогда вы сможете распродать ее большими партиями. А публиковать произведения серьезных писателей, которые пишут о проблемах взрослых и для взрослых, невыгодно экономически. Серьезным авторам для удовлетворения творческих амбиций приходится издаваться вне страны. Разумеется, уважаемые пассажиры „Огней Севера“, представленная мною картина не полна. Для детального рассмотрения мне бы понадобился целый вечер. Я позволил себе изложить это сжато, в виде некоей схемы. Разумеется, и в Африке кое-где можно найти издателей, готовых поддержать местных писателей даже без надежды на этом заработать. Однако в целом писательский труд не может прокормить у нас ни самого писателя, ни того, кто решится его издавать.

Теперь давайте перейдем от невеселых обобщений непосредственно к личностям — я имею в виду вас и себя. Вы знаете, кто я, это написано в программках: Эммануэль Эгуду, нигерийский писатель, автор романов, пьес, поэм, даже лауреат литературной премии ООН (по Африканскому региону), а передо мной вы — люди богатые или, по меньшей мере, состоятельные. Среди вас есть жители Америки, Европы… ах да, не забыть бы еще гостью из Австралии! Мне почудилось даже, что где-то в коридоре я уловил обрывок разговора на японском. Все вы собрались на борту роскошного лайнера под названием „Огни Севера“, с тем чтобы посетить отдаленнейшие уголки земного шара, осмотреть их и вычеркнуть из своего списка диковинок. Теперь, после плотного ланча, вы слушаете болтовню какого-то африканца и, возможно, спрашиваете себя, что делает на вашем корабле этот субъект из Африки. Почему он не сидит у себя дома за письменным столом и не трудится, следуя своему призванию, если он и вправду писатель? Зачем он разглагольствует сейчас об африканском романе, до которого нам, в сущности, нет никакого дела?

Ответ простой, дамы и господа. Субъект из Африки зарабатывает на жизнь. В его собственной стране (я не буду муссировать эту тему и упоминаю об этом лишь потому, что для многих моих коллег-соотечественников это суровая правда жизни) он никому не нужен; в собственной стране на нем клеймо интеллектуала-диссидента, а диссидентам приходится быть постоянно начеку — даже у нас в Нигерии при новой власти.

Итак, перед вами африканец в чуждом для него мире, зарабатывающий себе на пропитание. Он живет частично на доходы от продажи своих книг — тех, что заслужили внимание и положительную оценку критиков, в массе своей неафриканцев. Другая часть его заработка — это доходы от профессиональных отходов: он пишет рецензии на книги других; он преподает в американских колледжах, рассказывая молодежи Нового Света об экзотическом предмете, в котором может считать себя экспертом в той же степени, в какой слон может считаться экспертом по слонам, — он читает лекции об африканском романе; он участвует в конференциях, он выступает на судах, совершающих круизы. И все это время он не имеет постоянного адреса, он не имеет его потому, что у него нет дома, который он мог бы назвать своим.