Параметры риска - Рост Юрий - Страница 24
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
Сам Ракитин с трудом выучил десятка два слов по-вьетнамски, вставляя их в разговорах к месту и не к месту. Что же касается его коллег Дьякова и Шалесва, то для них певучая вьетнамская речь так и осталась тайной за семью печатями.
— Очень рад тебя видеть. Я думал, что ты придешь к нам только завтра, — продолжал Лок. — Это Хуанг Ван Синь — знаменитый охотник и следопыт. Мы было сюда пять дней назад, и председатель уездный партийный комитета товарищ Дьен сказал, что нам будет помогать дамти Синь. Он очень замечательный охотник. Такой второй нет во весь уезд. Он все знает про лес, про зверей, про деревья. Он покажет много, много растений, которые можно кушать в лесу. Он знает траву от все болезни: от головы, от желудка, от лихорадки. Очень хороший человек…
Синь, чуть склонив голову набок, молча слушал непонятные русские слова и, когда Лок кончил свою рекомендательную речь, сделал несколько шагов к костру, прислонил свой древний штуцер к стволу дерева, заменившему скамейку, и присел, на корточки рядом с Ракн-тиным.
Не глядя по сторонам, он извлек из-под рубашки вместительный кисет, сшитый из коричневато-пестрого меха какого-то зверя, неторопливо набил табаком трубочку с коротким изогнутым мундштуком и, выхватив из костра горящую веточку, прикурил.
— Чайком не мешало бы гостя попотчевать, — сказал Ракитин. — Давэй, Саша, сообрази.
Шалеев отправился на кухню и вскоре вернулся, держа в одной руке большой алюминиевый чайник, а в другой стопку пиал. Чайник подвесили к перекладине над огнем. Хунг собрал валявшиеся вокруг сухие ветки и бросил в догоравший костер. Пламя зашипело, припало к угольям. Но будто зверь, почувствовавший добычу, вновь выскользнуло из своего укрытия, побежало, потрескивая, по сушняку и вдруг фонтаном взметнулось вверх, высветив людей, сидевших в разных позах вокруг костра, и черную стену тропического леса, окружавшего поляну. Только сейчас Ракитин мог подробно разглядеть гостя. На вид ему было лет сорок-пятьдесят. Правда, Ракитин хорошо помнил, как обманчива бывает внешность здесь, на юго-востоке Азии. Сколько раз он ошибался, принимая многодетных мам за юных девушек и зрелых мужчин — за юношей.
Трудно было назвать красивым его небольшое, продолговатое смуглое лицо — большеротое, с широким, чуть уплощенным книзу носом. Худенький, жилистый, он сидел на корточках, невозмутимо попыхивая трубочкой. Но в его сдержанном равнодушии чудилась напряженность пружины, готовой мгновенно распрямиться.
Буквально с первого мгновения Ракитин почувствовал к нему какую-то внутреннюю симпатию. То ли скромность, вернее, застенчивость, с которой держался этот многоопытный, далеко не молодой человек, с морщинистым лицом и натруженными руками. То ли приветливый взгляд темных, узких глаз из-под чуть набухших верхних век. То ли поразительная для этих условий аккуратность: его старенькая, выцветшая коричневая рубашка с тремя зелеными пуговичками была тщательно отстирана и заштопана. То ли неуловимое сходство с кем-то очень знакомым.
Но с кем? Ракитин мучительно пытался вспомнить, как вдруг его осенило: "Черт возьми, да, конечно, с Дерсу Узала! Как это сразу не пришло в голову? Охотник, следопыт, знаток леса, вот так же неожиданно появившийся из темноты деревьев у лагерного костра…"
В памяти всплыли строки из книги Арсеньева: "Меня заинтересовал этот человек. Что-то в нем было особенное, оригинальное. Говорил он просто, тихо, держал себя скромно, не заискивающе… Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою жизнь прожил в тайге". До чего же точной оказалась эта неожиданная ассоциация!
— Знаешь, Лок, есть такая книга "Дерсу Узала". Ее написал знаменитый русский путешественник и писатель Арсеньев. В ней он рассказал про своего друга: старого мудрого охотника — следопыта Дерсу Узала.
Лок вопросительно посмотрел на Ракитина.
— Так вот, дамти Синь мне очень напоминает Дерсу. Он ведь тоже охотник, следопыт, знаток леса, только тропического…
— Значит, Синь, как Дерсу Узала, только наш, вьетнамский? — Лок что-то оживленно стал говорить Синю, который слушал его с большим вниманием, тихо покачивая головой, и вдруг широко улыбнулся, отчего от уголков глаз разбежались по сторонам веселые морщинки.
— Ты чего ему сказал? — поинтересовался Шалеев.
— Я сказал ему, что у вас в Советском Союзе есть свой дамти Синь, только зовут его Дерсу Узала.
Закипевший чайник подал сигнал, звякнув крышкой. Маленький непоседа доктор Кат, которого Ракитин в шутку прозвал "Катом в сапогах", высыпал в кипяток целую пачку грузинского чая, вызвав молчаливое недовольство бережливого лагерного повара Фана.
Чай пили не торопясь, со вкусом, время от времени перебрасываясь короткими фразами. Пламя снова опало, и сразу вокруг сгустилась темнота.
Словно зеленоватые мерцающие фонарики, кружились в бесшумном хороводе крупные светляки. В зарослях ночных джунглей пробуждалась жизнь. Завели свою неумолчную песню цикады. Хрипло каркнув, трепыхнулась вспугнутая птица. Откуда-то из глубины леса донеслось протяжное жалобное: тю-тю, тю-тю, тютю…
Видимо, непривычная обстановка лагерной жизни дала себя знать. То один, то другой тихонько исчезали из светлого круга, и вскоре осталось лишь трое: Синь, Лок и дежурный Мо, который время от времени обходил, прислушиваясь, поляну, оберегая покой ее обитателей от непрошеных гостей
Ракитин вошел в палатку, тщательно застегнув входное полотнище на все клеванты. В темноте белел противомоскитный полог, свисавший над койкой. Ракитин еще не опробовал свою новую постель, изготовленную из деревянной, поставленной на четыре рогулины, рамы, покрытой сверху вместо матраца щитом из расколотых пополам бамбуковых стволов. Они придавали «матрацу» эдакую волнистость, которую не могло смягчить сложенное вдвое байковое одеяло; Ракитин, не зажигая "летучей мыши", быстро разделся и нырнул под кисею полога, служившего надежной защитой от комаров, москитов и прочей нечисти, водившейся в джунглях в несметных количествах и просто сатаневшей с наступлением темноты. Но чтобы обеспечить себе спокойный сон, надо было еще потрудиться. Он тщательно заправил концы полога под «матрац», включил электрический фонарь и принялся, сантиметр за сантиметром, тщательно обследовать полог с внутренней стороны. Каждый раз, обнаружив притаившегося кровопийцу, он прихлопывал его ладонями, злорадно приговаривая: "Ах ты, гад!"
"Ну, кажется, последний", — подумал он удовлетворенно и, сладко зевнув, вытянулся на своем жестком ложе. Но радость его была преждевременной. Едва он закрыл глаза, как над самым ухом раздалось тоненькое, назойливое «зи-зи-зи». Ракитин вскочил как ужаленный и, нащупав фонарь, включил свет. Новые батарейки работали исправно, и в ослепительно-белом круге света был быстро обнаружен москит.
Ракитин вскакивал еще несколько раз и снова ложился, нервно вслушиваясь, не раздастся ли комариный писк. Наконец усталость сморила, и он, натянув простыню до подбородка, погрузился в сон под звенящий стрекот цикад — этих неутомимых музыкантов тропического леса.
Разбудил его солнечный луч, отыскавший в боковой стенке палатки крохотную дырочку. Ракитин откинул полог, натянул шорты, всунул ноги в резиновые сапоги и вышел наружу.
Природа ликовала, встречая наступление солнечного утра. Сверкающие капли росы подрагивали на листьях деревьев, на серебристо-зеленых веерах пальмы «ко», скатывались по огромным зеленым опахалам дикого банана. Под их тяжестью клонились к земле стебли трав, ветви кустарников.
Перебросив через плечо махровое полотенце, Ракитин рысцой спустился к ручью, весело бурлившему внизу, в распадке, сделал несколько упражнений, подтянулся на ветке, нависавшей над самым ручьем, а потом долго плескался в прохладном потоке, катившем свои веселые прозрачные струи.
Когда Ракитин вернулся в лагерь, все уже были на ногах, а повар Фан что-то размешивал в большом чугунном котле.
Игорь Дьяков, высокий, полный врач-гигиенист, держа в руках сверкавший никелем психрометр Ассма-на, осторожными движениями заводил пружину вентилятора. Перед ним на столике лежала аккуратно разграфленная тетрадь для метеорологических наблюдений, толстый том "Психрометрических таблиц" для расчета влажности воздуха.
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
