Параметры риска - Рост Юрий - Страница 40

• Предыдущая
• 40/67
• Следующая

— Дай я потолкаю немножко, — робко попросил я, смутно ожидая неожиданных результатов и готовый, как экспериментатор, на все.

— Да ты посмотри, как точно указывает!

Я вгляделся. Действительно, головка булавки с непостижимой точностью указывала на Алексея, которому именно сейчас впервые за все истекшие дни вздумалось расчесывать бороду. Увидев и сопоставив все это, я подивился наблюдательности и проницательности прибора.

— Вот-тут север, — уверенно сказал Коваленко и ткнул пальцем в небо.

— А там — юг. — Я тоже ткнул пальцем, но в противоположную сторону. — А вон там — Москва.

— А без прибора ты сейчас мог бы это сказать? — не без злорадства спросил Коваленко.

Небо, все сплошь затянуто тучами. Поэтому я решил промолчать.

— А прибор работает в любую погоду, — беспощадно добил меня его автор.

Короче: ночью он встал погреться к костру и застал кусок чистого неба. Ему повезло, и он нашел Полярную звезду. Потом Толя заметил дерево, находившееся точно под ней. Таким образом, он узнал точно, где север. А утром, сделав прибор, определил, какой конец булавки показывает на то самое дерево.

Увидев мое замешательство, он объявил: "Но это пока не прибор. Это только его имитация. Увидишь, что я еще сделаю", — припугнул он меня напоследок. Но я представить себе не мог, что возможно сделать еще что-то.

За завтраком мы ели диетический грибной супчик, приготовленный Лешей, с удивлением отмечая, что в нем появились какие-то новые вкусовые оттенки. Можно было бы, конечно, попытаться отнести их на счет возросшего мастерства нашего повара. Но, распробовав, мы поняли, что все дело в самих грибах.

До сих пор мы ели одни подберезовики и подосиновики, пренебрегая маслятами и моховиками. Когда благородные грибы в нашей корзине иссякли, мы, чтобы не ходить далеко, набрали маслят. Они-то и придали свежий вкус супу.

Потом мы съели по паре ложек малины — уже остатки. Потом — желанный чай из листьев смородины, неизбежно напоминавший нам о гастрономических прелестях цивилизованной жизни.

И снова — в дорогу. Каждый день после завтрака мы покидали место ночлега, хотя уже успевали привыкнуть к нему, и уходили в том направлении, которое выбирали. Исключение составляли те дни, когда нас держал на привязи дождь.

Мы не могли пока еще довериться Толиному прибору, его было проверить, а для этого нужен был хоть один солнечный день, хоть одна ясная ночь. Да что там день или ночь! Хотя бы час, хотя бы минута… Но небо не оставляло нам ни малейшей надежды.

Мы шли по крутым склонам сопок, спускались в распадки, где воздух становился холоднее, тяжелее, вновь поднимались по сопкам, пробирались через завалы, перелезали через поваленные ветром, а может, и временем, одинокие стволы старых деревьев.

Некоторые из них были столь велики, что не шло и речи о том, чтобы попытаться через них перелезть. И тогда мы под них подлезали. Если, конечно, между землей и деревом оставался просвет.

Высокие травы, хлесткие после дождей, цепляли нас за ноги, словно бы не желая смириться с нашим вторжением. И ни следа человека, ни следа топора… Иногда думал невольно: да были ли здесь когда-нибудь люди?

Двигались мы медленно, не имея ни малейшего представления о том, сколько прошли. Да и зачем это нам! Пройденное расстояние могли бы определить с очень сомнительной точностью. В эти дни мы поняли, что в тайге путь удобнее всего измерять с помощью времени. Отправляясь в дорогу, мы говорили: идем три часа, потом отдохнем, потом идем еще три часа и разбиваем стоянку.

Устроить ночлег мы старались задолго до наступления темноты, чтобы засветло заготовить дрова для костра. Для нас это стало самым важным занятием. Потому что ничто, пожалуй, нас так не мучило — ни голод, ни комары, как холодные бессонные ночи.

Мы знали всегда наперед, что будет ночью. Будем лежать, тесно прижавшись друг к другу, тщетно пытаясь сохранить остатки тепла. А вскоре встанем и подолгу будем стоять возле костра, протягивая к пламени остывшие руки. В такие часы мы мечтаем лишь об одном: чтобы скорее кончилась ночь.

И все-таки мы ждали, надеялись: вдруг утром появится солнце. Хоть немного тепла — вот чего так хотелось.

Однажды, поднявшись на вершину круто выгнутой сопки, мы остановились передохнуть и сразу же поняли, что отсюда уходить не захочется. Перед нами открылась обширная поляна, поросшая высокой травой и окруженная могучими березами с пышными кронами. Кое-где между ними виднелись темная зелень, сосны и пихты. Сухо шелестели атласные листья осин, деловито позуживал шмель — и это все, что можно было услышать прислушавшись.

Но главное даже не это, не то, что здесь красиво и тихо. В безветрие в распадках бывает и тише. Впервые за все время блужданий в тайге мы вышли на открытый простор. Для нас уже стало привычным, естественным ощущение тесноты, некой странной придавленности — из-за того, что постоянно жили в окружении нескончаемого строя исполинских деревьев. Мы привыкли видеть перед глазами чащобу.

А тут вдруг лес расступился, и перед нами открылись зеленые дали. Всюду, куда ни взгляни, — плавные, округлые линии сопок, словно бы накрытых зеленым шерстяным одеялом.

Удивительные чувства мы испытали в эти минуты. Ощущение никогда прежде не испытанной легкости, желание подняться во встречном потоке воздуха и воспарить над этими зелеными сопками, которые издали кажутся безобидными и манят к себе, обещая уют и покой, а на деле встречают труднопроходимой чащей, завалами, сумрачными лощинами и неисчислимыми полчищами своих цепных псов — комаров.

Так хорошо нам было стоять над всем этим, чувствовать на лице теплое прикосновение ветра, а не холодное, влажное… Так хорошо, когда взгляд не упирается в стволы вплотную подступивших деревьев, а свободно устремляется вдаль…

А внизу, у основания сопки, метрах в двухстах от вершины, мы нашли светлый ручей и два родника, впадавших в него. Эти две сотни метров приводят в настоящие таежные дебри. Дикие места… Глушь… Даже не верится, что в нескольких минутах спокойной ходьбы существует такое мрачное царство.

Живности, за все дни наших блужданий, мы встретили немного пока: вспугнули зазевавшуюся жирную куропатку- почти из-под ног взлетела; неспешно поднялся тетеревиный выводок; как-то, поздно вечером, неслышно пролетела сова; суетились хлопотливые белки; бурундучки подбегали и изумленно взирали на нас, уставившись черными бусинками немигающих глаз; сновали под ногами непуганые мыши-полевки. А в небе, попискивая, парила какая-то хищная птица…

Прилетела шоколадница и с детской доверчивостью уселась на мой воротник. Прибежала и застыла на раскрытой странице блокнота крошечная ящерка — изящная, как украшение. А большие звери нам не встречались. Скорее всего, они просто избегали людей. Когда мы отправились в тайгу, в Москве нас вооружили советами на случай встречи с медведем. Создавалось впечатление, что все советчики хаживали на медведя с рогатиной. Среди рекомендаций были такие: Медведь нападает даже на тигра и, победив, съедает его. Свирепый хищник. Это только в сказках он добренький! Его лучше обходить стороной". Еще одно наставление: "По бурелому медведь развивает скорость до семидесяти километров в час. Но попытаться убежать, конечно, можно…" Я тут же подумал: "В таком случае И. Борзов вряд ли смог бы удрать от медведя…" Короче говоря, все эти разумные предостережения нам пока не пригодились. Хотя, если честно, очень хотелось повстречаться с медведем. При условии, что это будет сытый, добрый медведь, с характером робким, покладистым, и что при этом он не будет страдать от одиночества, скуки и любопытства.

Толя усовершенствовал свой прибор. На крышке котелка с внутренней стороны на поразительно равном расстоянии друг от друга он нанес 180 делений. Спрашиваю: "Как тебе это удалось?" Удивление мое при этом самое искреннее.

Оказывается, все очень просто: взял веревочку, обернул ее вокруг крышки, отрезал лишнее — так, чтобы она в точности была равна длине окружности крышки. Потом сложил ее пополам, нашел середину и нанес ножом рисочки. Таким образом он поделил окружность на четыре равные части. Сложив еще — на восемь. И так далее. В результате получился отменный лимб компаса.

• Предыдущая
• 40/67
• Следующая