Горе невинным - Кристи Агата - Страница 8

• Предыдущая
• 8/46
• Следующая

– Но ваши часы могли врать. Или вы руководствовались часами в машине?

– Мои часы и часы в машине показывали одно и то же время.

– Джако легко мог обвести вас вокруг пальца. Он знал множество фокусов.

– Не было никаких фокусов. Почему вы так настойчиво стремитесь меня опровергнуть? Я ожидал противодействия от властей, как-никак они несправедливо осудили человека. Но не думал, что так трудно будет убедить его собственную семью.

– Значит, вы считаете, что нас убедить трудно?

– Ваша реакция кажется мне несколько… необычной.

– Мои домочадцы вам не поверили? – Мики пристально смотрел на Калгари.

– Похоже, что так…

– Не просто похоже, так и есть. Если вы чуть-чуть поразмыслите, то поймете, что в этом нет ничего необычного.

– Но почему? Какой в этом смысл? Ваша мать убита, брата осудили, а теперь выясняется, что он не совершал преступления. Вам бы радоваться, благодарить… Это же ваш брат!

– Он мне не брат. А она мне не мать.

– Что?

– Вы разве не знаете? Мы все приемыши. Все до единого. Мэри, старшую «сестру», удочерили в Нью-Йорке, а остальных нас – во время войны. Моя «мать», как вы ее называете, не могла иметь собственных детей. Вот она и создала себе милую семейку из приемышей. Мэри, я сам, Тина, Хестер, Джако. Уют, роскошь, изобилие материнской любви! Кажется, под конец она сама забыла, что мы ей не родные дети. Несчастья начались, когда она приютила Джако – своего дорогого маленького мальчика.

– Я об этом не имел представления, – признался Калгари.

– Потому и твердили как заведенный: «Ваша мать, ваш брат»! Джако был подлюгой!

– Но он не был убийцей, – решительно произнес Калгари.

Мики поглядел на него и кивнул:

– Хорошо. Вы так говорите… вы настаиваете. Джако ее не убивал. Очень хорошо… Но кто в таком случае убил ее? Вы об этом еще не думали, да? Тогда подумайте сейчас. Подумайте… и поймете, что вы для нас сделали.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

– Вы очень добры, что снова приняли меня, мистер Маршалл, – вежливо произнес Калгари.

– Не стоит благодарности, – ответил юрист.

– Как вам известно, я съездил в «Солнечное гнездышко» и повидал семью Джека Эрджайла.

– Именно так.

– А теперь, надеюсь, хотите услышать подробности.

– Да, вы правы, доктор Калгари.

– Наверное, будет нелегко понять, зачем я снова пришел к вам… Видите ли, дело приняло неожиданный оборот.

– Да, – сказал юрист, – весьма вероятно. – Голос его, по обыкновению, был сух и лишен эмоций, и все же в нем слышалась заинтересованность, побуждавшая Калгари продолжать разговор.

– Думаю, вы уже поняли, чем закончилось дело. Я приготовился выслушать с их стороны определенную порцию… как бы это сказать… естественных упреков. Хотя моя контузия, полагаю, была проявлением воли Господней, тем не менее легко можно понять и простить недоумение этой семьи. Повторяю, я приготовился к этому и в то же время надеялся, что чувство благодарности – ведь имя Джека Эрджайла теперь очистится – подсластит горечь неприятных минут. Мои ожидания не оправдались. Совсем не оправдались.

– Понимаю.

– Возможно, мистер Маршалл, вы ожидали подобного поворота событий? Помню, меня несколько обескуражила ваша позиция во время моего предыдущего визита. Вы предвидели, какой прием меня ожидает?

– Вы еще не рассказали, доктор Калгари, какой прием вам оказали в доме Эрджайла.

Артур Калгари придвинул поближе свое кресло:

– Я полагал, что завершаю историю, предлагаю, так сказать, иное окончание уже написанному повествованию. Но мне дали почувствовать, дали понять, что я пишу не окончание, а начало новой, неизвестной главы, совершенно не похожей на предыдущую. Вы меня понимаете?

Мистер Маршалл нехотя кивнул.

– Да, – сказал он, – вы точно выразились. Я думал… предполагал… что вы не представляете всей сложности. Вы не ожидали такого поворота, поскольку ничего не знали о подоплеке происшедших событий, если не считать фактов, изложенных в судебных отчетах.

– Нет, нет, теперь я понимаю, очень хорошо понимаю. – Голос Калгари дрожал от волнения. – Не облегчение они почувствовали, не трепетную благодарность, но страх. Они испугались грядущего. Я прав?

– Я мог бы с вами согласиться, – осторожно заметил Маршалл. – Заметьте, я не высказываю свою точку зрения.

– А раз так, – продолжал Калгари, – я не имею права вернуться к своей работе с сознанием исполненного долга. Я связан с этим делом, отвечаю за то, что перевернул жизнь многих людей. Умывать руки в такой ситуации непозволительно.

Юрист откашлялся:

– Забавная точка зрения, доктор Калгари.

– Я так не считаю. Нужно отвечать за свои действия, и не только за действия, но и за их результаты. Прошло два года, как я подобрал на дороге юного путешественника. И оказался звеном в определенной цепочке событий. Чувствую, что не могу из нее вырваться.

Адвокат мерно покачивал головой.

– Прекрасно, – взволнованно продолжал Калгари. – Пусть это будет забавно, если вам так нравится. Но я руководствовался не чувствами, а своим сознанием. Моим единственным желанием было исправить то, чего я не смог предотвратить. Но я ничего не исправил. Странно, но я усугубил страдания людей, которые и без меня достаточно настрадались. Только вот не пойму, почему так вышло.

– Да, вы этого не поймете, – медленно проговорил Маршалл. – Полтора года вы прожили вне цивилизованного мира. Вы не читали ежедневных газет, не следили за криминальной хроникой, не знали мельчайших подробностей жизни этой семьи, о которых сообщалось в газетах. Возможно, вы бы и так их не прочли, но, живи вы здесь, думаю, не смогли бы об этом не услышать. Факты исключительно просты, доктор Калгари, и не составляют тайны. В свое время они были оглашены. Вывод напрашивается сам собою. Если Джек Эрджайл не мог совершить преступления – а по вашим показаниям получается именно так, – тогда кто его совершил? Вопрос возвращает нас к обстоятельствам, при которых произошло преступление. Оно случилось ноябрьским вечером между семью и половиной восьмого в доме, где, кроме убитой, членов ее семьи и прислуги, никого не было. Дом был надежно заперт, ставни закрыты. Следовательно, если кто-то зашел с улицы, значит, его впустила сама миссис Эрджайл либо вошедший имел свой ключ, то есть, другими словами, он был ей знаком. В некотором смысле это напоминает дело Бордена в Америке, когда воскресным утром мистер Борден и его жена были убиты ударами топора. Никто ничего не слышал, никто не видел, чтобы к дому подходили посторонние. Вы понимаете, доктор Калгари, почему ваше известие не столько обрадовало, сколько расстроило домочадцев?

– Выходит, виновность Джека Эрджайла их устраивала? – в раздумье проговорил Калгари.

– О да, – откликнулся Маршалл, – решительно устраивала. Не побоюсь показаться циником, но Джек Эрджайл был самым подходящим кандидатом на роль виновного в совершившемся преступлении. Он был трудным ребенком, порочным мальчиком, человеком необузданного темперамента. В семье его без конца прощали, жалели, нянчились с ним, уверяли друг друга и посторонних в том, что он на самом деле не виноват, объясняли все его психическим состоянием… Весьма удобное оправдание!

– А теперь… – заикнулся Калгари.

– А теперь, – уточнил мистер Маршалл, – ситуация, разумеется, иная, совсем иная. Может быть, даже весьма тревожная.

Понимающе прищурив глаза, Калгари заметил:

– Вижу, что новость, сообщенная мною, вас лично тоже не обрадовала?

– Должен признаться, да. Я огорчен. Дело, законченное ко всеобщему удовлетворению и закрытое… да, я подчеркиваю, именно ко всеобщему удовлетворению… теперь надо начинать заново.

– Это официальное мнение? – спросил Калгари. – Хочу сказать, и полиция тоже считает, что дело должно быть пересмотрено?

– Несомненно, – ответил Маршалл. – Когда Джек Эрджайл единодушно был признан виновным, для чего суду потребовалось пятнадцать минут, дело завершилось, и полиция вздохнула с облегчением. А теперь, когда осужденного посмертно реабилитируют, дело придется открывать заново.

• Предыдущая
• 8/46
• Следующая