Хикори-дикори - Кристи Агата - Страница 17

• Предыдущая
• 17/38
• Следующая

– Может, из чисто дружеских побуждений вы научили ее, как вести себя?

Лен хохотнул:

– Тоже мне нашли дурака! Да вы в своем уме, инспектор?

Инспектор переменил тему разговора:

– Как вы считаете, конспекты Элизабет Джонстон испортила Селия?

– Нет. Селия сказала, что она не виновата, и я ей верю. Она в отличие от других никогда не конфликтовала с Бесс.

– А кто конфликтовал и почему?

– Понимаете, Элизабет любит ставить людей на место. – На мгновение Лен задумался, потом продолжил: – Стоит кому-нибудь за столом сморозить глупость, как тут же раздается педантичный голос Элизабет: «Боюсь, это не подтверждается фактами. По хорошо проверенным статистическим данным…» И пошло-поехало. Многих ее манера выводит из себя, особенно тех, у кого язык без костей, как у Нигеля Чэпмена.

– А, помню, помню… Нигель Чэпмен.

– Кстати, конспекты залиты его чернилами.

– Значит, вы считаете, что это сделал Нигель?

– По крайней мере, такая возможность не исключена. Он довольно злобный малый и, по-моему, расист. Единственный из всех нас.

– А кого еще раздражала педантичность мисс Джонстон и ее привычка учить других?

– Колин Макнаб частенько на нее злился, да и Джин Томлинсон она пару раз задевала.

Шарп задал вразнобой еще несколько вопросов, но Лен больше не сообщил ничего путного. Потом инспектор вызвал Валери Хобхауз.

Валери держалась холодно, церемонно и настороженно. Выдержки и самообладания у нее было куда больше, чем у мужчин. Она сказала, что прекрасно относилась к Селии. Та была не очень умна и чересчур романтична, недаром она так влюбилась в Колина Макнаба.

– Вы думаете, она была клептоманкой?

– Наверное. Я в этом не очень разбираюсь.

– А может, кто-то подучил ее?

Валери пожала плечами:

– Чтобы окрутить Колина, этого напыщенного болвана?

– Вы хватаете мою мысль на лету, мисс Хобхауз. Совершенно верно. Уж не ваша ли это была идея?

Валери, казалось, была позабавлена.

– Вряд ли, уважаемый сэр, особенно если учесть, что при этом пострадал мой шарф. Я не такая альтруистка.

– Но вы думаете, ее могли подучить?

– Маловероятно. По-моему, Селия вела себя вполне естественно.

– Естественно? В каком смысле?

– Знаете, я начала подозревать ее после скандала с туфлей Салли. Она ревновала Салли к Колину. Я говорю о Салли Финч. Она, безусловно, самая симпатичная девушка в пансионате, и Колин явно выделял ее из остальных. Когда перед вечеринкой туфля исчезла и Салли пришлось надеть старое черное платье и черные туфли, Селия просто облизывалась от удовольствия, как кошка, наевшаяся сметаны. Но подозревать ее в краже всей этой дребедени… браслетов, пудры… мне и в голову не приходило.

– А кого же вы подозревали?

Валери передернула плечом:

– Не знаю. Уборщиц, наверное.

– А кто изрезал рюкзак?

– Рюкзак? Ах да, совсем забыла. Это уж совсем какая-то дурь.

– Вы ведь давно здесь живете, мисс Хобхауз?

– Да. Я, пожалуй, самый старый квартирант. Я прожила тут два с половиной года.

– Значит, вы лучше других знаете ребят, живущих здесь?

– Ну, наверное.

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу смерти Селии Остин? Что могло послужить мотивом преступления?

Валери отрицательно покачала головой. Лицо ее посерьезнело.

– Понятия не имею, – сказала она. – Это просто кошмар. Я не представляю, кто мог хотеть смерти Селии. Она была милой, безобидной девочкой, мы как раз накануне узнали о ее помолвке и…

– Ну-ну, продолжайте. Что «и»? – допытывался инспектор.

– Я не знаю, но может, причина в этом, – с расстановкой сказала Валери. – В том, что она собиралась замуж. Ее ждала счастливая жизнь… Но тогда среди нас… сумасшедший?

Она поежилась. Шарп пристально посмотрел на нее.

– Да, – сказал он, – это не исключено. А кто, на ваш взгляд, – продолжал он, – мог испортить записи Элизабет Джонстон?

– Не знаю. Это тоже страшная подлость. Но я ни секунды не сомневалась, что Селия тут ни при чем.

– Вы никого не подозреваете?

– Да нет… Особо никого…

– И все же?

– Неужели вам интересны мои досужие домыслы, инспектор?

– Мне все интересно. И не беспокойтесь, это останется между нами.

– Ну, если вы настаиваете… Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, это дело рук Патрисии Лейн.

– Неужели? Вот так новость! Никогда бы не подумал! Она мне показалась такой уравновешенной, милой девушкой…

– Я ничего не утверждаю. Но мне кажется, она на это способна.

– Почему?

– Патрисия недолюбливает Черную Бесс. Та частенько ставит на место ее обожаемого Нигеля, когда тот зарывается. Он, знаете ли, часто с умным видом болтает глупости.

– Но почему она, а не сам Нигель?

– Нигель не стал бы связываться, и потом, он никогда бы не взял свои чернила. Он не так глуп. А вот Патрисия могла сглупить, совершенно не подумав, что она компрометирует своего драгоценного Нигеля.

– Но с другой стороны, кто-то мог из чувства мести попытаться скомпрометировать Нигеля Чэпмена.

– Возможно, и так.

– У него есть недоброжелатели?

– О да. И прежде всего Джин Томлинсон. С Леном Бейтсоном они тоже частенько цапаются.

– Каким образом, по вашему мнению, Селии Остин могли подсыпать морфий?

– Я долго ломала голову. Конечно, сначала я подумала, что его подсыпали в кофе, это как бы самоочевидно. Мы все толклись в гостиной, Селия поставила чашку на маленький столик, рядом с собой; она всегда ждала, пока кофе остынет, пила почти холодный. Наверное, человек с железными нервами мог улучить момент и бросить таблетку, но это страшно рискованно. Его могли уличить.

– Морфий был не в таблетках, – сказал инспектор Шарп.

– Да? А в чем? В порошке?

– В порошке.

Валери нахмурилась:

– Тогда это вообще маловероятно.

– А куда, кроме кофе, могли подсыпать яд?

– Иногда она перед сном пила горячее молоко. Но в тот вечер… по-моему, нет.

– Вы не расскажете поточнее, что произошло тогда в гостиной?

– Ну, мы сидели, разговаривали. Кто-то включил радио. Мальчики почти все ушли. Селия пошла спать очень рано, и Джин Томлинсон тоже. А мы с Салли засиделись допоздна. Я писала письма, а Салли что-то зубрила. По-моему, я отправилась спать позже всех.

– Вечер был самый обычный, да?

– Ничего особенного, инспектор.

– Благодарю вас, мисс Хобхауз. Вы не пригласите сюда мисс Лейн?

Патрисия Лейн волновалась, но не слишком. Ничего принципиально нового она не сообщила. На вопрос Шарпа о конспектах Элизабет Джонстон Патрисия ответила, что вина, несомненно, лежит на Селии.

– Однако она горячо это отрицала, мисс Лейн.

– Ну конечно, отрицала, – сказала Патрисия. – Наверняка ей было стыдно. Но вкупе со всем остальным это представляет стройную картину, не так ли?

– Знаете, у меня вообще пока не создается впечатления стройной картины, мисс Лейн.

– Я надеюсь, – покраснев, произнесла Патрисия, – что вы не подозреваете Нигеля. Конечно, чернила были его, но это полнейший абсурд, Нигель никогда не стал бы брать свои чернила. Он не так глуп. И вообще он не виноват.

– Но у него же бывали конфликты с мисс Джонстон?

– О, Элизабет бывала порой просто несносной, но он не обижался. – Патрисия Лейн подалась вперед и горячо произнесла: – Я хочу вам кое-что объяснить про Нигеля Чэпмена. Понимаете, он сам – свой злейший враг. Он производит впечатление тяжелого человека и многих настраивает против себя. Он груб, язвителен, любит насмешничать, а людей это задевает, и они начинают к нему плохо относиться. Но на самом деле он другой. Он застенчивый, несчастный. Он очень хочет, чтобы его любили, но из чувства противоречия сам себе вредит и делает все наперекосяк.

– Да, – сказал инспектор Шарп, – бедняга.

– Но такие люди ничего не могут с собой поделать. Сказывается их тяжелое детство. Нигелю очень несладко жилось в доме. Отец у него – человек грубый, суровый, он никогда не понимал Нигеля. И ужасно обращался с его матерью. После ее смерти они крупно поссорились: Нигель ушел из дому, и отец заявил, что не даст ему больше ни пенса, пускай сам перебивается как может. Нигель сказал, что ему от отца ничего не нужно и он не примет его помощи, даже если отец сам будет предлагать. Мать завещала ему небольшую сумму денег, и после ее смерти он не писал отцу и не пытался с ним увидеться. Конечно, мне очень грустно, что у них так получилось, но вообще-то его отец – неприятный человек. Не сомневаюсь, что Нигель из-за него стал таким озлобленным и неуживчивым. После смерти матери о нем никто не заботился. А у него довольно хрупкое здоровье, хотя интеллекту его можно позавидовать. Он обделен судьбой и просто не может проявить свои лучшие качества.

• Предыдущая
• 17/38
• Следующая