Лжедмитрий Второй, настоящий - Успенский Эдуард Николаевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/88
• Следующая

Дело близилось к полудню.

Неожиданно на дороге показался странный, очень сплоченный табун разномастных лошадей. Табун двигался быстро. Пыль вилась за ним основательная.

– Что это? – спросил Симеон возницу.

– Это с Камелы-реки перегонщики.

– Какие перегонщики?

– Коногоны. Которые баржи вверх по реке тащат и плоты. Они обратно своих лошадей гонят. Коногоны…

Мужик говорил не торопясь, обстоятельно, повторяясь:

– Перегонщики… Вокруг телеги коней привяжут и гонят быстро, чтоб в дороге не проедаться.

– А телега зачем? – спросил мальчик. – Можно же верхами.

– Без телеги нельзя. В телеге вещи хозяйственные. Канаты там, крюки. Никак нельзя.

– Послушай, Влас, – удивился царевич, – что же там, у реки, дорога, что ли, есть для телеги?

– Зачем дорога? – в ответ удивился мужик. – Дороги там нет. Телега – она на барже едет или на плоту. Коногоны пронеслись. Пыль улеглась.

Лес, который держался далеко от дороги, на расстоянии хорошего поля, постепенно стал сближаться с обеих сторон. В некоторых местах он уже подходил к самой дороге.

Вот впереди путь пересекала новая, совсем свежая конная тропа. Симеон почувствовал что-то неладное. Заволновался, задергался.

И точно, из ближайшей мелкой рощицы вылетели трое на конях. Одеты они были разношерстно и по-разному вооружены. И какая-то скрытая злоба исходила от них даже на расстоянии.

– Стой! – закричал первый из них. – Кого везешь?

– А ты, чай, не видишь? – сердито сказал возница. – Дрова перевожу.

Всадник молча хлестнул его плетью по лицу.

– Ты что? – вскрикнул мужик. – Братию везу. Меня наняли. Вот и везу.

– А ну, братия, слезай! – сказал второй всадник монахам. – Ишь, расселись! Раз наняли, значит, деньги есть!

Он хлестнул плетью Симеона. Доктор едва успел закрыть лицо руками. Дмитрий, теперь Юрий-Георгий, спрыгнул с телеги сам, не дожидаясь удара плетью.

– Смотри! И монашку с собой возит! – удивился третий.

– Я не монашка! – сказал царевич.

– Монашка, монашка! – ухмыльнулся всадник. – Сам удивишься, какая монашка!

– А ну, пошел назад! – снова хлестнул первый всадник мужика.

Крестьянин слез с телеги, взял лошадь под уздцы и стал разворачивать ее.

– А вы вперед! – приказал первый всадник путникам. – Шагай!

Он обнаженной саблей подтолкнул Симеона в сторону леса.

Потупив глаза и перебирая нагрудную цепь, доктор выполнил приказание.

– Всем хороши монахи, – сказал первый всадник второму, – да больно новенькие.

– А вот мы сейчас разберемся, – ответил второй.

На небольшой поляне шайка остановилась. По всему чувствовалось, что это часть большой грабительской банды. Уж очень по-хозяйски они себя вели.

– Деньги есть? – спросил первый.

– Настоятель дал на долгий путь, – сказал Симеон.

– Давай!

Симеон, к удивлению царевича, вытащил из-под рясы кошель и безмолвно протянул старшему.

Средний соскочил с лошади и ловко обыскал учителя. Грубый, деревянный, явно самодельный крест не привлек его внимания.

– Чист, – сказал он.

– А ты иди со мной, – сказал третий тать и спрыгнул с лошади.

Он взял царевича за волосы и потащил в сторону.

– А ну снимай портки! – приказал он. – Рясу можешь не снимать. Так будет бабистее.

Симеон рванулся к подростку, но старший душегуб, не слезая с коня, преградил ему дорогу.

– Стой! – Он почти воткнул саблю в горло доктору и, наступая конем на него, не давал отвернуться или отклонить голову назад.

– Снимай портки! – повторил третий. Одной рукой он держал Георгия за волосы, другой стал распоясываться.

Царевич поднял руки к голове, взял его кисть двумя руками и резко вывернул ее, повернувшись всем телом.

Насильник взревел от боли, от ярости и от ненависти. А царевич, выдернув нож из креста, уверенным и точным движением воткнул ему лезвие в горло. Это был хорошо заученный прием.

Обливаясь кровью и дергаясь, мужик упал.

Два других всадника повернулись на крик.

– Собака! – закричал старший. Но стал сползать с коня от страшного удара цепью по лицу.

Цепь в руках Симеона летала и пела. Он вращал ее с бешеной скоростью. Еще один хлесткий удар – и второй мужик взвыл и завертелся на месте с раздробленной рукой. Его сабля, взвизгнув, отлетела в сторону.

Симеон схватил его за сломанную руку и поднес нож к горлу:

– Чьи вы?

– Косолапки Хлопка.

– Где он стоит?

– Дальше, на Вологодской дороге.

– Юрий, – крикнул доктор царевичу, – скачи, догони мужика.

Царевич вспрыгнул на ближайшего коня, легко, по-женски усевшись в седло, и поскакал вдогонку за телегой.

Симеон спокойно поднял голову среднего мужика и зарезал его как барана. То же он сделал со вторым всадником.

Младший все еще дергался на земле, но было видно, что в этом мире с распоротым горлом ему делать нечего.

Учитель вернул свой кошель и один за другим оттащил три трупа в ближайшую канаву. Потом он расседлал лошадей и хлестнул по ним брошенной плетью.

Лошади умчались в поля. Седла он бросил к трупам.

Царевич догнал мужика с телегой очень быстро:

– Влас, поехали назад.

– А что? Отпустили вас?

– Отпустили.

– И коня дали?

– Коня вернуть надо.

– Что значит святые люди! – удивился мужик. – И коня вам дали. Везет вам. Бога все боятся.

Он стал разворачивать телегу.

– А то! – ответил ему царевич.

Когда Георгий-Юрий и Влас вернулись к Симеону, он спросил мужика:

– Слушай, отец, как у вас река называется, что в Волгу впадает?

– Согожа-река. Согожка.

– До этой Согожки далеко?

– Полдня пути. Почти как до Грязовца.

– Вот туда и поедем.

– А чего так?

– Да здесь балуют. Мне мужики сказали, что там безопасней. Водным путем будем добираться.

– Водным так водным. – Мужик в третий раз стал разворачивать телегу. – Ну что, едем?

– Сейчас едем, – отвечал Симеон. – Я только коня отдам.

Он взял коня под уздцы и повел его в рощу. Там он расседлал коня и выпустил на волю. Чем позже хватятся убитых люди из основной банды, тем лучше для монахов.

Когда он вернулся, мужик сказал:

– Барин, а дай-ка ты мне деньги вперед. А то время сомнительное. Я ж никуда не денусь.

Симеон вытащил из кошеля и подал Власу монету.

Влас немедленно запихнул ее в рот. И на душе у него сразу посветлело.

– Учитель, – тихо спросил царевич, когда они отъехали от злополучного места, – чего ты так медлил?

– Там кусты мешали, – так же тихо ответил Симеон. – Я все отступал от веток. Это же цепь, а не сабля.

Он помолчал и добавил:

– На твоем месте я бы тоже не очень торопился. Я бы подождал, пока он совсем штаны на ноги спустит. Легче стало бы с ним справиться.

– Надеюсь, учитель, – недовольно сказал царевич, – что твои советы мне не часто будут надобиться. – Через паузу он недовольно добавил: – И давай хоть немного запылим рясы. Нечего сказать, хороши монахи, как из столичной службы!

Постельную палату Годунова окончательно укутала тьма. Только одна дежурная свечка колыхалась в углу, бросая слабые блики на золотые одежды святых, нарисованных на стенах спальни.

…Царь Иван Васильевич был самым страшным образом озабочен изменой новгородского епископа Леонида и своего любимого лекаря Элизия Бомелия. Оба были замечены в связях с Англией и пойманы с поличным: их письма были перехвачены.

Правда, письма можно было толковать по-разному. Можно и в хорошую сторону. Ну, а чего тут толковать, когда письма слать куда-либо просто было запрещено.

Их пытали на дыбе, выворачивая руки и ноги из суставов. Пыткой руководил царевич Иван. Хруст костей в пыточной стоял ужасный.

Оба солидных мужа кричали изо всех сил, так что лопались жилы на горле. Но пыточных ребят это не очень беспокоило. Из подвала наверх не вылетало ничего…

• Предыдущая
• 22/88
• Следующая