Деревенские девчонки - О'Брайен Эдна - Страница 40

– Мне что-то мешают серёжки, – сказала я.

– Так сними их и дай ушам отдохнуть, – ответила она. По-прежнему во весь голос.

– Но там будет зеркало? – спросила я. Я хотела ещё раз попробовать надеть их половчее, когда мы будем на месте. Серёжки были длинными, с подвесками, и мне нравилось покачивать головой, чтобы подвески играли, разбрасывая маленькие голубые искры света.

– Ладно, тогда зайдём там прежде всего в туалет, – сказала Бэйба.

Я сняла серёжки, и боль в мочках ушей только усилилась. Несколько секунд она была просто ужасной.

Мы прошли мимо магазинчика, где я работала; шторы на его окнах были опущены, хотя внутри горел свет. Шторы были чуть уже окон, с боков по обеим сторонам оставались щели примерно по паре сантиметров, сквозь которые и был виден свет внутри.

– Интересно, что они сейчас там делают, – сказала Бэйба. С моих слов она знала о них всё, но постоянно донимала меня вопросами: что они едят, в каких ночных одеяниях спят, что он отвечает ей, когда она говорит: «Дорогой, я поднимусь наверх и приберу постель».

– Они едят шоколадные конфеты и пересчитывают дневную выручку, – ответила я. Я даже ощутила вкус шоколада с ликёрной начинкой, которым угостил меня мистер Джентльмен так много лет тому назад.

– Вовсе нет. Они нарезают ломтиками каждый из тех полуфунтовых кусков бекона, который ты взвесила, прежде чем идти на исповедь, – сказала Бэйба, подходя ближе и стараясь заглянуть в щелочку. В этот момент я увидела подходящий автобус, и нам пришлось пробежать тридцать или сорок метров до автобусной остановки.

– Да вы сегодня при всём параде, – заметил кондуктор автобуса. В этот вечер он не взял с нас платы за проезд. Мы его знали, так как довольно часто ездили этим автобусом за город и обратно. Мы пожелали ему счастливой Пасхи.

Вестибюль гостиницы был ярко освещён, а один его угол превращён в зимний сад – там в громадных вазах росло несколько пальм.

Прежде всего мы зашли в туалет, и я снова надела свои серьги. Потом мы вымыли руки и высушили их тепловой воздухосушилкой. Нам так понравилась эта штука, что мы снова вымыли руки и высушили их по второму разу. Затем вышли из туалета, и я последовала за Бэйбой через вестибюль в ресторанный зал. Там за столами сидело много пьющих, говорящих, флиртующих людей. При мягком розовом свете все эти люди выглядели спокойными и собранными, их лица совсем не походили на лица завсегдатаев бара Джека Холланда. Было бы здорово, если бы мы заглянули сюда сами по себе, чтобы выпить, посмотреть на людей и полюбоваться украшениями, которые были на некоторых женщинах.

Бэйба привстала на цыпочки и помахала в воздухе рукой по направлению к угловому столику. Я последовала за ней, чувствуя себя несколько неуверенно в туфлях па высоких каблуках.

Из-за столика поднялись двое мужчин среднего возраста, и она представила меня им. Я так и не поняла, кто из них был кто, но даже при таком приятном освещении оба были явно не красавцы. Они уже немного выпили, и на столе перед ними стояли пустые бокалы.

– Как я слышал, вы тоже учитесь в колледже, – обратился ко мне мужчина с сединой в волосах. Мужчина с тёмными волосами в это время делал комплименты Бэйбе насчёт того, как хорошо она выглядит, поэтому я решила, что это и есть Реджинальд, а со мной разговаривает Харри.

– И что вы изучаете?

– Английский язык, – быстро ответила я.

– Как интересно. Я сам более чем просто интересуюсь английским. Сказать по правде, у меня даже есть теория о сонетах Шекспира.

Как раз в это время подошёл официант, чтобы принять у нас заказ.

– Джин с тоником, – сказала Бэйба, изображая для Реджинальда голос маленькой девочки.

– Мне тоже, – сказала я официанту. Он вытер начисто стеклянную поверхность стола и собрал пустые бокалы. Когда он вскоре принёс заказанные напитки, никто из наших спутников сначала не выказал готовности заплатить, потом они одновременно вытащили свои бумажники, и в конце концов заплатил за всё Харри и дал на чай два шиллинга. Джин с тоником оказался на слух лучше, чем на вкус, поэтому я спросила, можно ли попросить мне бутылку апельсиновой воды. Апельсиновый напиток смыл горьковатый вкус джина.

Мне не хотелось говорить о сонетах Шекспира, потому что я знала наизусть только один из них, так что я спросила Харри, приходится ли ему много работать.

– Работать! Нет, я же делаю галантерею… услаждаю жизнь, так сказать. Ха-ха-ха!

Они засмеялись. Я подумала о том, сколько раз ему приходилось уже говорить это и каким истрёпанным должно было быть это выражение.

– Смейся, Кэтлин, ради Бога, смейся, – сказала Бэйба, и я постаралась выдавить из себя хотя бы смешок, но не преуспела.

Потом она сказала, что хочет переговорить со мной наедине, и мы поднялись с ней на крытую ковром лестничную площадку.

– Могу я кое о чём попросить тебя? – спросила она меня там. Она очень серьёзно смотрела мне прямо в лицо. Я была гораздо выше её ростом.

– Конечно, – ответила я, и хотя я уже давно больше не боялась её, я ощутила то самое неловкое чувство, когда кто-нибудь говорил мне неприятную вещь.

– Можешь ты, ради всего святого, не спрашивать этих ребят, читали ли они «Дублинцев» Джеймса Джойса? Это их совершенно не интересует. Они вырвались на вечерок. Ешь и пей всё, что хочешь, и пусть Джеймс Джойс играет на своей собственной трубе.

– Он умер.

– Тогда какого чёрта ты беспокоишься?

– Я не беспокоюсь. Просто я люблю Джойса.

– Ох, Кэтлин! Когда же ты будешь как все?

– Мне он не нравится. Если этот Харри попробует прикоснуться ко мне, я закричу.

– Да он не будет делать этого, Кэтлин. Но сегодняшний вечер мы проведём вместе. Подумай лучше об ужине. Заказана баранина под мятным соусом. Ты же любишь мятный соус, Кэтлин. – Если она хотела поправить кому-нибудь настроение, она могла быть очаровательна. Я отправила её обратно к ним, а сама поднялась наверх и посидела немного перед зеркалом. Просто для того, чтобы хоть какое-то время побыть одной.

Я сидела и думала о всех этих людях внизу, довольных обществом друг друга, но больше всего я думала о женщинах, спокойных, богатых и загадочных. Женщине достаточно просто быть загадочной, если она богата. И совершенно непонятно почему я вспомнила то время, когда мне было лет пять и я каждую субботу надевала чистое бельё и получала чистый носовой платок.

Когда я спустилась вниз, мои спутники уже были готовы уходить. Мы направлялись в пригородный отель, где был заказан ужин.

Бэйба села на заднее сиденье вместе с Реджинальдом. Они всю дорогу хихикали и шептались, а я сидела и смотрела только вперёд, чтобы не заметить, если они будут обниматься или заниматься ещё чем-нибудь в этом роде.

– Так вот, позвольте вернуться к тому вопросу о сонетах Шекспира, – произнёс Харри. И всё время, пока мы ехали к отелю, он что-то бубнил себе под нос. Отель располагался у подножия холмов, окружавших город. Это было белое здание георгианской эпохи, окружённое высокими соснами. На клумбе перед домом росла масса нарциссов. Таких крупных и красивых нарциссов мне не приходилось видеть никогда раньше.

– Надо набрать цветов, ребята, – сказала Бэйба, осторожно ступая в своих туфлях на высоких каблуках по посыпанной мраморной крошкой дорожке. «Ребята»! Как она могла так фальшиво себя вести? Она была уже немного пьяна. Я было решила пойти за ней, так как не хотела оставаться наедине с ними, но на полпути почувствовала, что они рассматривают нас сзади, и не смогла сделать больше ни шагу. Мои ноги не повиновались мне.

– А моя цыпочка симпатичнее, – донеслись до меня Улова Харри, и, когда Бэйба вернулась назад, нюхая букет нарциссов, у меня в глазах стояли слёзы.

– Боже мой, да я ни за что на свете больше не возьму тебя, – пробурчала она.

– А я и сама не пойду больше, – ответила я сквозь зубы.

Перед собственно ужином мы выпили шерри. Мужчины побросали в цель стрелки в баре, а потом Харри выставил за свой счёт выпивку местным парням, которые там были. Надо было видеть, как он раздулся от сознания собственной важности, когда эти парни подняли кружки с крепким пивом и пожелали ему: «Счастливой Пасхи, сэр».