Лайла. Исследование морали - Пирсиг Роберт М. - Страница 78

Затем добавил: «Вы представить себе не можете, как мы были разочарованы поражением. Как будто бы ничего абсолютно не делалось.»

Тогда Федр ничего не мог ответить ему, а теперь он знал, что сказать. Идея о том, что биологические преступления можно пресечь только интеллектом, что можно преступников заговорить, не действует. Интеллектуальные структуры не могут непосредственно воздействовать на биологические. Только социальные структуры могут воздействовать на биологические, а орудием разговора между обществом и биологией являются не слова. Таким орудием общения между обществом и биологией всегда был полицейский или солдат с ружьём. Все законы в истории, все аргументы, все конституции и законы о правах, декларации независимости — ничто иное, как инструкции для военных и полиции. Если военные и полицейские не могут выполнять их или не следуют им должным образом, то их незачем было писать вообще.

Теперь Федр полагал, что частично оцепенение профессора было вызвано приверженностью интеллектуальным доктринам двадцатого века, чему в значительной степени он был обязан университету, который сыграл тут значительную роль. Кроме того с толку сбивало вероятно то, что преступники большей частью были негры. Если бы группа белых негодников поселилась в округе, стала бы грабить, насиловать и убивать, то реакция была бы более резкой, но когда белые обвиняют негров в разбое и насилии, то рискуют подвергнуться обвинениям в расизме. В атмосфере общественного мнения того времени никто из интеллектуалов не осмеливался дать повод быть обвинённым в расизме. Даже мысль об этом приводила их в оцепенение. Паралич.

Такое обвинение — так же часть паралича и этого города. Прямо сейчас.

Корень слова «расизм» восходит к основам субъектно-объектной метафизики, в которой человек — объект, обладающий набором свойств, называемым культурой. Субъектно-объектная метафизика сваливает биологического человека и культурного человека в одну кучу в качестве аспектов единой молекулярной единицы. Далее идут рассуждения о том, что аморально осуждать людей по их генетическим признакам и посему аморально осуждать их из-за культурных особенностей. Антропологическая доктрина культурного релятивизма лишь подтверждает это. Она гласит, что нельзя судить об одной культуре исходя из ценностей другой. Наука утверждает, что нет морали помимо культурной морали, поэтому моральное осуждение структур преступности меньшинства в этом городе само по себе аморально. Это тоже паралич.

В противоположность этому Метафизика Качества, также восходя к основам, гласит, что человек состоит из статичных структур эволюции, способных реагировать на Динамическое Качество. Она утверждает, что биологические и культурные структуры часто группируются вместе, но сказать, что культурная структура — неотъемлемая часть биологического человека, то же что настаивать на том, что программа «Лотос 1-2-3» — неотъемлемая принадлежность компьютера фирмы «Ай-Би-Эм». Отнюдь. Культура — не источник морали, а лишь ограниченный набор моральных норм. О культуре можно выносить моральное суждение и классифицировать её только соответственно её вкладу в развитие жизни.

Культура, выступающая за преобладание социальных ценностей над биологическими абсолютно выше культуры, которая этого не признаёт, а культура, поддерживающая господство интеллектуальных ценностей над социальными, несравненно выше культуры, поступающей не так. Аморально выступать против людей из-за цвета их кожи или любой другой генетической характеристики, ибо их нельзя изменить, да по сути дела они и не имеют значения. Но вполне морально осуждать человека из-за его культурных особенностей, если эти особенности аморальны. Они подвержены изменениям и значимы.

Негры не имеют права нарушать социальные кодексы и жалуются на «расизм», если им запрещают что-либо, если только эти кодексы — не расистские. А это уже клевета. Борьба за сохранение социальных кодексов — это не война черных против белых, не латиноамериканцев против негров, бедных против богатых или даже глупых против умных, или любых других возможных культурных столкновений. Это война биологии против общества.

Это война биологических негров и биологических белых людей против социальных негров и социальных белых. Генетические структуры лишь затемняют вопрос. И в этой войне интеллект, чтобы покончить с параличом, должен знать, на чьей он стороне, он должен поддерживать эту сторону и никоим образом не подрывать её. Когда биологические ценности подрывают социальные, интеллектуалы должны четко обозначить социальное поведение независимо от его этнической принадлежности и поддерживать его до конца безо всяких оговорок. Интеллектуалы обязаны выявлять биологическое поведение независимо от этнических посылок и должны ограничивать или уничтожать деструктивные биологические структуры с полной моральной безжалостностью, как поступает врач с микробами, чтобы эти биологические структуры не уничтожили саму цивилизацию.

Город ужасной ночи. Какой кошмар!

Когда такси Федра подъехало к лодочному причалу у 79-й улицы, он обратил внимание, что ветер, дующий с реки, переменился на норд-вест. Это признак, что дождь скоро перестанет.

У ворот, на поручнях, сидел негр, внимательно смотревший на Федра. Федр удивился было, что тот здесь делает. Затем сообразил, что он, должно быть, сторож. Хотя на нём не было никакой формы.

Федр расплатился с водителем, забрал свои вещи и вышел из такси.

Вы здесь присматриваете? — спросил он охранника.

Тот кивнул и спросил: «Это ваша яхта в самом конце причала?»

Федр подтвердил и поинтересовался: Что-нибудь не так?

Ничего. — Вновь, глядя на Федра, добавил: — Там кто-то есть.

И что он там делает?

— Это дама. Она просто сидит там. Без плаща. Я спросил её, что ей надо, а та ответила, что она «с этого судна». И уставилась на меня.

Я знаю её, — пояснил Федр. — Она, наверное, забыла комбинацию.

Доски причала были скользкими, и пока он осторожно шел туда со всем своим багажом, видел, как она сидит там под реями.

Это ему не нравилось. Ведь она собиралась уйти насовсем. Интересно, что она теперь ему приготовила.

Когда он добрался туда, Лайла смотрела на него широко открытыми невидящими глазами. Она вроде бы не узнаёт его. Она что, накачалась наркотиками?

Он перекинул багаж через поручни и шагнул на борт. «Чего ты не входишь?» — удивился он.

Она ничего не ответила.

Ну ничего, скоро выяснится.

Он покрутил ручки кодового замка, подсчитывая в темноте количество щелчков, затем резко потянул за ручку, и дверь открылась. Может быть поэтому она и не смогла войти.

Что, не справилась с замком?

У меня украли кошелёк.

Так вот в чём дело.

Он почувствовал некоторое облегчение. Если ей нужны только деньги, то он даст ей достаточно, чтобы она убралась поутру. Ничего страшного, если переночует здесь ещё одну ночь.

Ну, пойдём внутрь, — предложил он.

Да, теперь нам можно отправляться в путь, — ответила Лайла. Она как-то странно поднялась, как будто бы в руках у неё было что-то тяжелое.

Кому это «нам» — подумал Федр.

В каюте он подал ей полотенце, но вместо того, чтобы вытереться им самой, она раскрыла свой свёрток и стала протирать что-то похожее на лицо младенца.

Присмотревшись поближе, он понял, что это не ребёнок. Голова куклы.

Лайла улыбнулась ему: «Мы поплывём все вместе», — пояснила она.

Он внимательно посмотрел ей в лицо. Оно было безмятежным.

Она вернулась ко мне, — произнесла Лайла, — с реки.

Кто?

Она поможет нам добраться на остров.

Какой остров? — удивился он. — Что это за кукла?… О чём ты говоришь?

Он пристально посмотрел на неё. Она выдержала взгляд, и вдруг он снова увидел то, что было в баре в Кингстоне, свет. Он совершенно непонятно почему успокоился.

Это всё-таки не наркотики.

Он уселся на рундук и попытался осмыслить всё это. Как-то всё слишком быстро навалилось на него.