Те слова, что мы не сказали друг другу - Леви Марк - Страница 61

• Предыдущая
• 61/62
• Следующая

— Во тьме — да, но теперь уже не вслепую!

— А ведь Адам оказался прав: эта неделя, проведенная в разговорах, была чем угодно, только не диалогом…

— Да, Джулия, возможно, он прав, и я уже не совсем твой отец, а всего лишь то, что от него осталось. Но разве эта машина не оказалась способной находить решение для каждой из твоих проблем? Разве за эти несколько дней я не смог ответить хоть на какой-нибудь из твоих вопросов? А почему? Да просто потому, что я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, и, может быть… я надеюсь, наступит день, когда ты поймешь, что я любил тебя гораздо больше, чем тебе казалось. Вот теперь ты это знаешь, и я могу умереть навсегда.

Джулия пристально посмотрела на отца и, отойдя от окна, села рядом с ним. Долго сидели они, не двигаясь, не произнося ни слова.

— Ты действительно думаешь обо мне так, как сейчас говорила? — спросил наконец Энтони.

— Кому, Адаму? Значит, ты еще вдобавок и под дверью подслушиваешь?

— Не под дверью, а через пол, если быть точным. Мне пришлось подняться к тебе на чердак — не мог же я в самом деле ждать на улице, под таким дождем, рискуя подхватить короткое замыкание, — с улыбкой сказал он.

— Ну почему я не узнала тебя раньше? — горестно прошептала Джулия.

— Детям и родителям иногда нужны годы, чтобы встретиться лицом к лицу.

— До чего же мне хочется побыть с тобой еще хоть несколько дней!

— Думаю, они у нас были, дорогая моя.

— И как же это произойдет… завтра?

— Не беспокойся, тебе повезло: смерть отца всегда трудно пережить, но для тебя, по крайней мере, это уже в прошлом.

— Перестань, мне сейчас не до смеха.

— Завтра наступит только завтра, тогда и посмотрим.

На улице темнело; рука Энтони скользнула к руке Джулии и в конце концов забрала ее в свою теплую горсть. Их пальцы тесно переплелись и больше уже не разжимались. А чуть позже, когда Джулия уснула, ее голова опустилась на отцовское плечо.

До рассвета было еще далеко. Энтони Уолш встал на ноги с бесконечными предосторожностями, стараясь не разбудить дочь. Он бережно уложил ее на диван и прикрыл пледом. Джулия что-то пробормотала во сне и отвернулась к стене.

Убедившись, что она крепко спит, он зашел в кухню, сел к столу, взял листок бумаги, ручку и начал писать.

Закончив письмо, он оставил его на видном месте. Потом открыл свой чемоданчик, вынул из него пакет с сотней других писем, перевязанный красной ленточкой, и отнес его в спальню дочери. Там он спрятал пакет в комод, стараясь не поцарапать пожелтевшую фотографию Томаса, лежавшую сверху, и с улыбкой задвинул ящик.

Затем вернулся в гостиную, подошел к дивану, взял свой пульт, сунул его в верхний карман пиджака и, нагнувшись над Джулией, коснулся губами ее лба.

— Спи, моя девочка, я тебя люблю.

Джулия открыла глаза и сладко потянулась. Комната была пуста, деревянный ящик закрыт. — Папа!

Ни звука в ответ; в квартире царила мертвая тишина. На кухонном столе был приготовлен завтрак. Между коробкой хлопьев и молочным пакетом, прислоненное к баночке меда, стояло письмо. Джулия села; она узнала почерк на конверте.

«Моей дочери.

Джулия, когда ты прочтешь это письмо, мои силы уже будут на исходе; надеюсь, ты простишь, что я избавил тебя от тягостного, ненужного прощания. Ты уже однажды похоронила отца, и довольно с тебя. Когда ты прочтешь это мое последнее письмо, выйди из дома на несколько часов. За мной приедут, и я предпочитаю, чтобы тебя при этом не было. Не открывай мой ящик — благодаря тебе я мирно сплю в нем. Милая моя Джулия, спасибо тебе за то, что подарила мне эти шесть дней, — я так долго уповал на это, так долго мечтал познакомиться с чудесной женщиной, которой ты стала! За прошедшие дни мне довелось постичь тайный смысл жизни родителей: нужно суметь победить время, дождаться момента встречи со взрослым человеком, в которого превратился ребенок, и уступить ему свое место. Прости меня также за все оплошности, что омрачали твое детство, — это моя вина. Я старался сделать как лучше. Я редко бывал дома — по крайней мере, не так часто, как тебе хотелось; я мечтал стать тебе другом, товарищем, наперсником, а был только отцом, но хоть отцом я останусь для тебя навсегда. И где бы я ни оказался после смерти, я унесу с собой бесконечную любовь к тебе. Помнишь ли ту красивую китайскую легенду о волшебной власти луны, отраженной в воде? Я не поверил в нее, и напрасно, поскольку и здесь все зависело только от терпения; моя надежда в конце концов сбылась, ибо той женщиной, которая должна была вновь появиться в моей жизни и которую я так неистово ждал, была ты.

Я вспоминаю, как ты, совсем еще маленькая, бросалась ко мне в объятия; не сочти за глупость, но это было самое восхитительное, что выпало мне в жизни. Ничто не доставляло мне такого счастья, как твой звонкий смех, как твои детские ласки по вечерам, когда я возвращался домой. Я знаю, что позже, исцелившись от печали, ты вспомнишь эти минуты. Знаю также, что ты сохранишь в памяти сны, которые рассказывала мне, когда я присаживался к тебе на кровать. Даже находясь вдали от дома, я был к тебе ближе, чем ты думала; даже будучи неловким, неумелым отцом, я тебя любил. И мне остается попросить лишь об одном — обещай мне, что будешь счастлива.

Твой папа».

Джулия сложила письмо. Подойдя к ящику, стоявшему посреди гостиной, она нежно погладила деревянную стенку и прошептала: «Папа, я тебя люблю!» С тяжелым сердцем она исполнила его последнюю волю — вышла из дома, не забыв отдать ключ от квартиры своему соседу. Она предупредила господина Зимура, что скоро за ящиком приедет фургон, и попросила его открыть грузчикам дверь. Не оставив ему времени на возражения, она торопливо зашагала по улице в сторону антикварного магазина.

Прошло минут пятнадцать; в квартире Джулии по-прежнему стояла тишина. Внезапно раздался легкий щелчок, и створка ящика открылась. Энтони выбрался наружу, отряхнул плечи пиджака и, подойдя к зеркалу, подтянул узел галстука. Затем переставил на видное место свою фотографию в рамке, повернутую к стене, и внимательно осмотрел все помещения.

Он вышел из квартиры и спустился вниз, на улицу. Перед домом его ждала машина.

— Здравствуйте, Уоллес, — сказал Энтони, располагаясь на заднем сиденье.

— Счастлив снова видеть вас, сэр, — ответил его личный секретарь.

— Перевозчиков вызвали?

— Фургон стоит как раз позади.

— Прекрасно, — бросил Энтони.

— Подвезти вас обратно в больницу, сэр?

— Нет, я и так уже потерял много времени. Мы едем в аэропорт, только сначала завернем домой, мне нужно взять другой чемодан. Приготовьте и свой багаж, я беру вас с собой, мне что-то разонравилось путешествовать в одиночку.

— Можно спросить, куда мы направляемся, сэр?

— Это я сообщу вам по дороге. Не забудьте взять с собой паспорт.

Машина свернула на Гринвич-стрит. У следующего светофора боковое стекло опустилось, и выброшенный из него пульт с белой кнопкой приземлился в водостоке.

• Предыдущая
• 61/62
• Следующая