Артековский закал - Диброва Алексей - Страница 19

• Предыдущая
• 19/58
• Следующая

Сквозь сон мне показалось, что кто-то звал, голос был знакомый, показалось, будто Гурий Григорьевич хочет достать меня из оврага, куда я свалился с брынзой. Будто меня вязали верёвкой и тащили вверх, а в руках была бочка с брынзой. Я раскрыл глаза и первое, что я увидел, были белые фетровые сапоги. Я поднял глаза на владельца этой обуви и встретился со смеющимся взглядом Гурия Григорьевича, а Дорохин будил всех остальных. Я вскочил, не веря своим глазам. Прошло более пяти недель после отъезда Артека из Нижне-Чирской и мы успели соскучиться по своему начальнику, как по родному отцу.

— Ну, здравствуйте, хозяйственники! Крепко устали? — тепло обратился он к нам, поочерёдно пожав каждому руку своей широкой ладонью, потом распорядился:

— Мигом собирайтесь, поедем в баню, а потом в лагерь! Мы уже вас давненько поджидаем.

— Разве лагерь здесь? — почти одновременно закричали мы.

— А где же ему ещё быть? Здесь он, в Сталинграде.

— А что ребята делают? А почему вы не уехали в Среднюю Азию? А в школу ходят?

— Тра-та-та-та! Сдаюсь, сдаюсь! — и Гурий Григорьевич поднял вверх руки. — Вот приедем в лагерь и все ваши вопросы разрешатся. Пошли!

После бани, когда вечер зажёг тысячи огней над городом, мы подходили к четырёхэтажному зданию — бывшей школе по улице Кронштадской, где на верхнем этаже разместился Артек. В коридоре нас ожидали ребята старшей группы, а Володя Николаев за всех закричал:

— Ура-а-а-а папанинцам! — и погладил по шлемe Заблоцкого.

Ребята жали руки друзьям. Обнимались, словно после долгой разлуки, а прошло всего около месяца.

В просторном классе размещались мальчики, в другом — девушки, следующий класс служил столовой и красным уголком, а в крайнем — был вещевой склад и жил Ястребов.

Сегодня на ужин мы немного опоздали, но нас тотчас повели в столовую. Обслуживал старший официант Жора Костин. Он уверенно двигался с подносами между столиками и скороговоркой сыпал:

— Присаживайтесь, пожалуйста, с дороги и чувствуйте себя, как дома. Мы вас обслужим, как в ресторане!

— А ты там разве работал? — спросил кто-то из коридора.

— Закрой дверь, мелюзга! — набросился на него Жора.

После дорожной ливерной каши мы действительно облизывали пальцы, и в этом была забота, конечно, не одного Жоры. Просто нас сегодня кормили как гостей.

Долго после отбоя ребята не давали нам уснуть, всё расспрашивая о наших последних днях на Дону, о мытарствах в дороге, а нас познакомили со сталинградскими новостями.

Утром новоприбывшие припали к окнам. Город громадился серыми домами, справа виднелась водонапорная башня хлебозавода, а вдали по высокой насыпи следовал эшелон, на платформах под брезентом стояли танки. «Здесь ведь находится тракторный завод!» — вспомнил я из географии, а позади послышалось:

— Давайте, ребята, посчитаем, сколько сегодня фрицам «подарков» поехало! Один, два, три… — считал кто-то танки на платформах, словно подаренные годы весенней Кушкой в лесу.

— Ежедневно постольку идёт на фронт новеньких, — заметил Слава, — а нужно бы ещё больше!

— А что слышно о брате Борисе? — поинтересовался я.

— Абсолютно никто не откликается, — с горечью ответил Слава. — Да и как разобраться в такой суматохе, сколько людей переместилось, — попробуй разыскать человека в таком бурлящем океане.

С возвращением Дорохина постепенно налаживалась пионерская работа. Систематически проводились политические беседы, информации, на которых слушали сообщение Советского Информбюро, читали новости из газет. А события были радостные, волнующие — под Москвой Красная Амия перешла в контрнаступление, немецко-фашистские войска были отброшены далеко от столицы, фашисты теряли веру в молниеносную войну, а советские люди — воспрянули духом, зажглись ещё сильнее верой в победу.

Однажды Дорохин собрал всех в красном уголке и предложил:

— Давайте послушаем интересный рассказ об одной героине-партизанке, — и начал читать.

Рассказ был напечатан в газете «Правда» под заголовком «Таня» автор — военный корреспондент Пётр Лидов. Артековцы услышали знакомые названия: Петрищево, станция Сходня по Октябрьской железной дороге, которую они проезжали, возвращаясь из «Мцыри». В их представлении всплыли запорошенные снегом подмосковные леса, село Петрищево, по улицам которого шла со связанными руками босиком по снегу партизанка Таня. Ребятам хотелось, чтобы она не погибла, чтобы её освободили партизаны. Но конец был трагическим: её повесили на виселице на глазах у местного населения.

Встряхнулись детские плечи, когда вожатый прочёл последние слова Тани:

— Не бойтесь, люди! Москва — наша, Красная Армия разобьёт… — ей палач не дал закончить, выбил табуретку из-под ног.

В комнате начали тихо всхлипывать, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться вслух.

— Вот гады проклятые! — произнёс кто-то общее возмущение и негодование с глубокой внутренней болью.

— Просто не верится, что в тех местах были немцы! — проговорил Виктор Пальм.

— Это была настоящая советская патриотка! — подытожил Дорохин. — Большой силы воли требовалось, чтобы перенести все пытки, не испугаться, не выдать своих товарищей, военной тайны. Она всё вынесла и погибла героем!

— А это её настоящее имя? — спросил Ваня Заводчиков.

— Этим именем она назвалась сама на допросе, но вряд ли она сказала врагам правду. Возможно, это не настоящее имя. Почему-то мне кажется, что позднее мы услышим её настоящее имя, — ответил Дорохин.

И действительно, со временем история открыла тайну партизанки-Тани, возвратив ей настоящее имя — Зоя Космодемьянская. Но об этом все узнали значительно позже. Стало известно и о судьбе военного корреспондента Петра Лидова. Он прошёл немало фронтового бездорожья до самой Полтавы, под стенами которой вражеская пуля оборвала жизнь в расцвете сил и творчества.

Забегая вперёд, скажу, что в красавице Полтаве есть могила в Петровском парке, где похоронен Пётр Лидов, есть улица, носящая его имя. Проходя по ней, я всегда вспоминаю ту далёкую Сталинградскую зиму, когда Лидов первым рассказал нам о мужественной Зое, назвав её Таней.

В другой раз «Правда» рассказала о редкостном случае, когда советский лётчик выпрыгнул из горящего самолёта и упал с нераскрывшемся парашютом с высоты около четырёх километров и впоследствии остался жив, — помог снежный склон глубокого оврага.

Началась активная подготовка к встрече Нового — 1942 года. Хористы разучивали новые песни, готовили инсценированный отрывок из романа Н. Островского «Как закалялась сталь».

Подготовку начали пионеры всех отрядов и земляческих групп, если их можно так назвать, готовились, например, эстонский хор, латышский, украинский, литовский, белорусский, молдавский. Мне пришлось даже руководить украинским хором, хотя у меня не было никаких дирижёрских навыков. Гурий Григорьевич зашёл как-то к нам на репетицию и, увидев мои взмахи, сказал:

— Ты не дирижируешь, а будто насосом накачиваешь кого-то!

Девочки — это вездесущие и беспокойные люди — разыскали в городе баяниста, договорились с ним о шефской помощи Артеку, ежедневно ходили к нему домой и сопровождали в лагерь. Ребята несли баян, а девушки, взяв слепого баяниста под руки, приводили его на Кронштадскую, и он аккомпанировал нужные нам вещи.

Нашли и учителя танцев, — снова это сделали девчата. Валя Тазлова, Светлана Косова, Тамара Крончевская отыскали в городе Розу Игольникову, которая пленила нас своим исполнением в городском дворце пионеров ещё при первом посещении Сталинграда летом. Роза согласилась подготовить с танцевальной группой артековцев несколько танцев к Новому году и аккуратно приходила на репетиции.

За несколько дней до Нового года выбыл из лагеря Слава Ободынский. Его разыскали родители, которые эвакуировались из Тирасполя и хотели быть вместе с сыном. Пожалуй, сильнее других переживал разлуку я, — столько было пересказано, перефантазировано нами вдвоём за это время. Слава отличался общительным характером, был энергичным организатором многих хороших начинаний.

• Предыдущая
• 19/58
• Следующая