От любви не спрячешься - Гибсон Рэйчел - Страница 32
- Предыдущая
- 32/62
- Следующая
После утомительного перелета прохладная комната отеля показалась ему раем в стороне от душного, набитого людьми города, раздражающих запахов и постоянного, никогда не стихающего шума. Индия блистала неповторимыми, неподвластными человеческой фантазии пейзажами и храмами, но она же пугала самой глубокой и беспросветной бедностью. Порой крайности существовали рядом, бок обок. Именно так выглядела Калькутта.
Когда-то Себастьян откровенно презирал тех коллег-журналистов, которых считал «неженками». Ребята старой колониальной закваски прятались в удобных отелях и там же заказывали еду. Сам он по молодости и неопытности полагал, что лучшие статьи ждут своих авторов на жарких пыльных улицах, в окопах и на полях сражений, в ночлежках и трущобах. Хорошему журналисту остается лишь суметь не пропустить волнующую историю и донести ее до читателя.
В чем-то он был прав. И все же не только эти истории оказывались достойными и важными. Да, раньше он был уверен, что необходимо слышать свист пуль у виска, но со временем понял: от постоянного существования под высоким напряжением репортер способен потерять перспективу. Горячка ведет к утрате объективности. Лучшие репортажи рождаются в результате спокойного и непредвзятого наблюдения. С содами Себастьяну Вону удалось постичь нелегкое искусство журналистского равновесия.
К тридцати пяти он несколько раз переболел дизентерией и пережил несколько ограблений. Попадал в канализационные стоки и видел столько смертей, что страшных впечатлений вполне хватило бы на несколько насыщенных событиями жизней. Побывал везде, где был нужен, все испытал на собственной шкуре и честно заработал каждую каплю профессионального успеха. Заслужил громкое журналистское имя. И теперь, после долгих лет безостановочной гонки, нескончаемых испытаний на выносливость и живучесть, он наконец-то мог позволить себе укрыться в комфорте отеля и включить кондиционер.
Себастьян заказал в ресторане пиво «Кобра» и цыпленка, открыл ноутбук и начал разбирать электронную почту. И вдруг услышал радостный оклик:
– Себастьян Вон!
Себастьян поднял голову. Узнав того, кто шел к его столику, широко улыбнулся. Это был Бен Лэндис – невысокий, с густыми черными волосами и неизменно открытым, приветливым выражением лица. В последний раз коллеги встречались в отеле в Кувейте, где ожидали начала вторжения в Ирак. Бен тогда работал в «Ю-Эс-Эй тудей».
Себастьян встал и дружески пожал протянутую руку.
– Как дела? – поинтересовался он. – О чем пишешь?
Бен уселся напротив и жестом попросил принести пива.
– Пишу об организованной матерью Терезой религиозной общине «Миссионеры милосердия». Пытаюсь разобраться, как обстоят дела после десяти лет жизни без наставницы.
Себастьян писал об этой благотворительной организации в 1997 году, спустя несколько дней после смерти католической монахини. После той поездки он сейчас впервые оказался в Калькутте. Город почти не изменился, и удивляться этому не приходилось. Индия вообще не спешила к переменам. Себастьян глотнул холодного пива.
– И как работается?
– Сам прекрасно знаешь, как здесь движется жизнь. Если ты не в такси, то все вокруг кажется застывшим.
Себастьян поставил бутылку на стол. Собеседники увлеклись разговором; бесконечные военные истории потребовали подкрепления, так что пиво пришлось повторить. Товарищи вспомнили, как во время вторжения в Ирак приходилось то и дело залезать в жаркие потные костюмы химзащиты – нудно и противно. Тем не менее, выполнять приказ надлежало по каждому сигналу химической тревоги. Затем они посмеялись над маскарадом морских пехотинцев, которым по ошибке вместо бежевой пустынной формы прислали зеленую лесную. Впрочем, под постоянным огнем ребятам было вовсе не до смеха. Вспомнили и о том, как по утрам просыпались в окопах сплошь покрытые мелкой песчаной пылью. С интересом обсудили поединок между канадским борцом за мир, назвавшим Дональда Рамсфельда милитаристом и пентагоновским ястребом, и американским телерепортером, который позволил себе не согласиться с таким определением. Бой продолжался с переменным успехом ровно до тех пор, пока две решительные дамы из вездесущего информационного агентства Рейтер не положили конец противостоянию.
– А помнишь ту итальянскую журналистку? – с улыбкой поинтересовался Бен.
– С пухлыми красными губами и… – Он нарисовал в воздухе две большие округлости.
– Как, кстати, ее звали?
– Натэла Росси. – Себастьян в очередной раз поднес к губам бутылку.
– Да-да, конечно. Как я мог забыть?
Натэла писала для итальянской газеты «Иль мессаджеро», а ее отторгающий законы гравитации бюст служил источником бесконечного возбуждения и неусыпного интереса коллег-мужчин.
– Наверняка фальшивые, – авторитетно заключил Бен и жадно припал к горлышку. – Иначе и быть не может.
При желании Себастьян вполне мог бы удовлетворить любознательность товарища. В Иордании он провел с Натэлой долгую ночь в номере дорогого отеля, а потому обладал точной информацией – так сказать, из первых рук. Превосходный, хотя и правда слегка громоздкий бюст на поверку оказался самым что ни на есть настоящим. Себастьян плохо понимал по-итальянски, а Натэла слабо владела английским. Впрочем, разговор в данном случае оказался далеко не самым актуальным средством общения.
– Говорят, она приглашала тебя в свой номер.
– Интересно. – Себастьян никогда не принадлежал к тем героям, кто рассказывает о своих похождениях. Молчал даже тогда, когда действительно было о чем поведать. – И что же, я хорошо провел там время?
Он попытался восстановить в памяти подробности той ночи, однако с трудом вспомнил лишь лицо Натэлы и ее страстные крики. По странному стечению обстоятельств воображение упорно и подробно рисовало облик совсем другой брюнетки.
– Так что же, пустая сплетня?
– Ну конечно, – соврал Себастьян. Описывать ночь с итальянской журналисткой ему совсем не хотелось. Воспоминания о Натэле казались далекими и почти нереальными, а вот воспоминания о Клер в розовых трусиках и о том единственном поцелуе в темном парке с каждым днем становились все ярче. Доверчиво прильнувшее гибкое нежное тело, мягкие податливые губы, сладостный аромат волос. Да, за свою переполненную приключениями жизнь он перецеловал немало женщин. Поцелуи получались разными: хорошими, плохими и даже жаркими, словно ад. Но, ни одна из женщин не сумела ответить на поцелуй так, как Клер, – словно хотела ртом вытянуть из него душу. И что самое странное, он готов был отдать душу – немедленно и с радостью. А когда она посоветовала ему исцеловать свою симпатичную круглую попку, Себастьян тут же живо представил себе все очаровательные местечки, достойные нежных ласк.
– Слышал, ты женился. – Себастьян попытался направить разговор в иное русло, а заодно отвлечься от мыслей о Клер, о ее притягательной попе и мягких губах. – Поздравляю, рад за тебя.
– Женился. И со дня на день стану отцом.
– И даже в такое критическое время сидишь здесь и ждешь удобного случая, чтобы поговорить с монашками?
– А что делать? Зарабатываю деньги. – Официант принес Бену третью бутылку пива и исчез. – Ты же сам знаешь, каково это.
Да, Себастьян знал. Чтобы зарабатывать на жизнь трудом журналиста, требовались упорство, терпение и немалая доля везения. Особенно это касалось внештатных корреспондентов.
– А ты еще не сказал, что делаешь в Калькутте, – заметил Бен и потянулся к бутылке.
Себастьян удовлетворил любопытство товарища и объяснил, чем именно он занимался в Бихаре. Поведал о новой вспышке страшной болезни.
Приятели посидели еще с час, а потом пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по номерам.
На следующий день в самолет Себастьян слушал записанные интервью и делал пометки в блокноте. Он начал обдумывать план статьи, и перед его глазами возникли полные безнадежного отчаяния лица крестьян. Что он мог сделать для них, чем помочь? Всего лишь рассказать правду и пролить свет на постигшую их край беду. И это притом, что сам он ясно сознавал: нынешнюю эпидемию сменит следующая, и так будет продолжаться без конца. Птичий грипп, малярия, холера, СПИД. Засухи, ураганы, цунами, голод. Замкнутая цепь несчастий. Войны и катастрофы смыкались в неразрывный круг. Непочатый край работы – только успевай поворачиваться. Каждый новый день приносил новую вспышку болезней. А если вдруг такого несчастья не случалось, то в какой-нибудь точке планеты обязательно появлялся диктатор, террорист или сумасшедший бойскаут, и все начиналось сначала.
- Предыдущая
- 32/62
- Следующая
