Соблазн гнева - Голубева Татьяна В. - Страница 1

• 1/14
• Следующая

Марине хотелось заорать во все горло, обругать кого-нибудь, ударить… но рядом никого не было. Может, оно и к лучшему? В таком настроении и до самого настоящего смертоубийства недалеко.

Схватив стоявшую перед ней на журнальном столике бутылку, Марина поспешно наполнила тяжелый хрустальный стакан. Стакан для виски, а она хлещет из него коньяк… ну и наплевать! Никто же не видит.

Попробуй она совершить такое нарушение приличий при Инне, шума было бы – до Москвы слыхать. Мачеха у нее… Стоп. Она же ей не мачеха. А кто? А никто. Посторонний человек. И отец – не отец, и бабушка – не бабушка… Но тогда что же получается? У нее вообще никого нет?!

Не может быть.

Хотя почему – «не может»? Именно так оно и есть.

Марину охватила безумная ярость. Да за что же ей такой кошмар выпал?! Чем это она провинилась перед судьбой? Мало того, что ей пришлось провести детство в совершенно первобытных условиях, так теперь еще и в сироты записали! В нищие сироты! Черт побери!!! Уроды!

Одним глотком осушив стакан, Марина злобно швырнула его в стену. Хрусталь со звоном разлетелся вдребезги, осыпав паркет и журнальный столик сверкающими осколками.

Марина машинально протянула руку к стене в поисках кнопки звонка… черт побери! У нее же теперь нет горничной! И что прикажете делать с этими дурацкими стеклами? Ну, блин! Неужели придется их как-то собирать? А как?

Убила бы ту голубоглазую сволочь, что сначала втерлась к ней в доверие, а потом просто-напросто взяла – и развалила до основания всю ее жизнь… Попадись ей сейчас под руку та дрянь – не задумываясь порезала бы на кусочки! И наслаждалась бы видом крови и воплями поганки, сломавшей все, что было у Марины!

Марина попыталась встать с кресла, но в мягкую подметку домашней туфли моментально воткнулся острый осколок, и Марина взвизгнула, ощутив укол. Ну все, стекло наверняка распороло вену, и теперь она истечет кровью!

Марина залилась слезами. Она жалела себя, жалела надрывно, до истерики, – и ненавидела весь свет.

Сидит она уже восьмой день в этой убогой квартирке, лишь изредка выходя за продуктами, спиртным и сигаретами, курит беспрерывно – и вспоминает, вспоминает…

Марину ничуть не удивляло то, что она так отчетливо помнит все до единого дни последних недель – дни, когда начались такие неожиданные и катастрофические перемены в ее жизни…

Еще бы забыть все это!

А ведь самый первый день был совсем обычным, не хуже и не лучше других. С утра пораньше Марина поскандалила с мачехой. Причиной было очередное «приключение» Марины, очередная ее дурная вылазка в мир, бесконечно далекий от того уровня бытия, на котором существовало семейство господина Дикулова.

– Ты хоть бы немного думала! – кричала Инна. – Какого черта тебя понесло в тот кабак? Это же настоящий притон! Тебе что, пойти больше некуда? Об отце подумай! В который раз его позоришь!

– Ой, помолчала бы! – огрызнулась Марина. – Тоже туда же, хранительница чести семьи!

– Да, представь, мне не безразлично, что скажут о моем муже!

– Зато его самого это не интересует, – язвительно рассмеялась Марина. – Он из себя благородного не строит.

Инна внимательно посмотрела на падчерицу и покачала головой:

– Марина, ты ошибаешься. Сергея очень тревожит твое поведение.

– Отвяжись от меня! – во все горло закричала Марина. – Отвяжись, дура накрашенная! Манекен ходячий! И отец из-за тебя таким же становится! Только и найдешь живых людей, что в дешевом кабаке!

Марину захлестнула жгучая волна ненависти к молодой мачехе, и она, схватив первую подвернувшуюся под руку вазу, изо всех сил грохнула ее об пол. Конечно, она предпочла бы запустить вазой в саму Инну, однако такого отец ей уж точно ни за что не простил бы. И еще где-то на краю сознания Марины промелькнула мысль, что вазочка-то антикварная и как бы папашка не взбеленился… но на это ей было чихать с высокой горки. Сам создал невыносимые условия для собственной дочери, так пусть теперь и хлебает полной ложкой. Какого хрена он снова женился? Что, подружек не хватает? Или решил наконец обзавестись законным наследником?..

Марину внезапно пробрало холодом.

А что, если отец и в самом деле надумал…

Что, если он оставит ее, старшую и пока что единственную дочь, без наследства, без денег… что, если ей придется жить так, как она жила в раннем детстве, в бабушкином доме? Заброшенная деревушка, бесконечные леса вокруг, бездорожье, безлюдье…

Марина стиснула зубы и выбежала из гостиной.

– Психопатка! – визгливо крикнула ей вслед очередная супруга отца.

…Она тогда была слишком маленькой и не понимала, как ужасна, просто чудовищна жизнь бабули… Ей казалось, что лучше их дома ничего на свете не существует. В тесной горенке всегда было тепло, уютно, даже если снаружи сердито гудела метель, даже если лес гнулся под бешеным ветром, если дожди лупили без остановки неделю-другую… Ведь в самые мрачные и унылые дни бабушка зажигала керосиновую лампу, и ее мягкий золотистый свет прогонял зимнюю тьму, как бы очерчивая защитный круг, в котором как раз и помещались Марина с бабулей. На столе трижды в день появлялась вкусная еда: жареная картошка с луком, или душистая пшенная каша на козьем молоке, или суп с сушеными грибами, а то и яичница… И хлеб. Бабушка пекла его сама в огромной русской печи, и караваи всегда получались у нее ровными, круглыми и пышными, и этот хлеб можно было есть без конца, таким он был замечательным. А из угла добродушно поглядывали на Марину бабушкины святые, перед которыми всегда мерцал огонек маленькой лампадки.

А летом!

Как только на солнечных пригорках прогревалась земля и начинали лезть из-под нее разные зеленые листочки, бабушка тут же принималась колдовать над ними, то варя суп из молодой крапивы, то заправляя кашу какими-то лесными травками… и все это было невероятно вкусно, и Марина уплетала кашу за обе щеки, а бабушка Наталья приговаривала:

– Кушай, девица, кушай, да старших слушай, да расти большая, крепкая и красивая, чтобы стать мужу хорошей женой да нарожать детишек здоровых и милых…

Потом в лесу поспевала земляника, потом лезли из-под желтой хвои ранние маслята… Марина уже с трех лет умела искать грибы, а маслята любила особенно, потому что они были такими смешными, яркими, скользкими и как будто живыми – выпрыгивали из пальцев и убегали в траву. Бабушка сначала жарила их в огромной сковороде на открытом огне, потом они томились в глубине печи за тяжелой заслонкой, а уж потом сковорода торжественно водружалась на стол, и Марина обязательно объедалась до того, что у нее вздувался животик. Бабушка смеялась и поила внучку отваром из сушеных листьев, названия которых Марина не знала. Бабушка не учила Марину разбираться в травах, потому что была уверена: внучке такие знания не пригодятся в ее будущей жизни.

Марина считала совершенно естественным то, что у них с бабушкой у каждой своя тарелка, своя чашка, свои ложки и ножи и что ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах нельзя дотрагиваться до бабушкиной посуды. А если вдруг кто-то чужой в кои веки раз забредет да попросит напиться, так ему воду можно подать только в особой кружке, из которой ни бабушка, ни Марина сами никогда не пили.

Бабушка Наталья была староверкой. Все ее предки родились, прожили жизнь и скончались в этих самых кержацких лесах, где в давние времена стояло множество старообрядческих скитов, столь романтично воспетых Мельниковым-Печерским. И дом, в котором она теперь обитала с маленькой внучкой, принадлежал еще ее деду, а потом отцу. Правда, в молодости Наталья Ивановна вынуждена была переехать из отцовского дома в совхоз, что находился в соседней области, и там доила коров, там вышла замуж за красавца комбайнера, родила ему двух сыновей… Но комбайнер спился, как и большинство сельских мужиков, и утонул по пьяному делу. Сыновья, окончив восьмилетку, один за другим уехали в город, а Наталья Ивановна, заработав смешную пенсию, вернулась в родное гнездо. Тогда в этой деревушке было еще довольно много обитателей – более сотни человек. Зато теперь, кроме самой Натальи Ивановны, остались лишь еще две старухи, сестры Воронцовы, жившие на другом конце деревни. Опустевшие дома медленно разрушались, некогда обработанная земля отступала перед напором леса, колодцы осыпались, об электричестве здесь и думать забыли уж лет двадцать как…

• 1/14
• Следующая