Невеста года - Серова Марина Сергеевна - Страница 11
- Предыдущая
- 11/13
- Следующая
Отец тоже иногда занимался воспитанием сына: время от времени требовал дневник и проверял отметки. Воспитательный зуд нападал на него в момент жуткого похмелья и, соответственно, прескверного настроения, другого повода сорваться на ком-нибудь он придумать не мог и всегда надеялся, что в дневнике сына отыщется хоть одна троечка. Но Юра учился без троек, что в результате еще больше бесило его отца. Поэтому попадало сыну за четверки.
– Я за тебя жизнью рискую, – бил себя в грудь кулаком папаша, – а ты, свинья, позоришь фамилию. Как мне товарищам в глаза смотреть? Как на улице с учителями встречаться? У-у, дармоед. Пожрать-то любишь, а работать в семье только папка должен.
Жизнью глава семейства, конечно, не рисковал, а вот свободой – точно. Как и половина завода, он пополнял семейный бюджет с помощью нехитрых манипуляций. Манипуляции состояли в перекидывании через забор завода карбюраторов, по ту сторону в это время находился напарник, он и ловил драгоценные железки. Дальше они передавались по конвейеру перекупщику и шли на рынок. Больше всех рисковал, конечно, тот, кто доставлял карбюраторы за территорию завода, поэтому и процент от выручки ему шел вполне заслуженный. По поводу этого «левака» в семье постоянно были ссоры. Мама пыталась убедить папу, что им вполне хватает легальных доходов (с ее полулегальным массажем), папа же не мог позволить, чтобы жена зарабатывала больше его. Это унижало его человеческое достоинство.
Благодаря усилиям мамы и страху перед отцом Юра рос благополучным мальчиком: открытым, доброжелательным, развитым и неглупым. В школе к нему относились нейтрально-хорошо, во дворе не задирали, шпану он не раздражал, и она к нему не липла. Такое мирное существование продолжалось вплоть до выпускного, десятого, класса, когда у них появился новенький, Игорь Дударев.
– Кто назовет меня Игорем, получит в челюсть, – сразу предупредил новенький, – зовите меня просто и скромно: Гарри.
Гарри выделялся не только именем. Он был на полголовы выше одноклассников, имел буйную, почти негритянскую шевелюру. Красавчиком его назвать было нельзя, но и уродом тоже – его лишь немного портило легкое косоглазие. Заметным оно становилось только тогда, когда Гарри смотрел на кого-то в упор, что случалось крайне редко, обычно глаза его бегали. Начитанный Юра про себя сразу дал ему кличку Циклоп. Уж больно четко Гарри у него ассоциировался с этим одноглазым громилой.
Циклоп почему-то сразу невзлюбил Боброва. Скорее всего сам Юрка был здесь ни при чем, просто для самоутверждения Гарри требовалась жертва, и выбор, естественно, пал на тихого и безобидного «ботаника». Надо же было размяться на слабом, прежде чем приступать к более сильным!
Для начала Гарри устроил Боброву проверку: на его глазах поменял учительский стул на сломанный. Со стороны стул выглядел как обычно, стоило же на него сесть, как ножки разъезжались в разные стороны, словно у новорожденного жеребенка. Стул предназначался для молодой студентки, которая проходила практику у них в школе и отчаянно трусила перед каждым уроком. Девушка нравилась Юре: она была неглупая, эрудированная, тщательно готовилась к каждому уроку, старалась работать неформально. Для нее главным было, чтобы ученики не вызубрили даты рождения и кончины русских писателей, а искренне заинтересовались их произведениями и хотя бы иногда брали в руки книгу не по принуждению, а по желанию.
Вот-вот должен был начаться урок, а Юра все не мог решиться на какой-нибудь поступок. Класс не обратил внимания на выходку Гарри, все занимались своими делами: мало ли для чего кто-то таскается со стульями! Вот уже в коридоре тренькнул звонок, и Бобров не выдержал – подошел к учительскому месту и взялся за стул. Когда он уже отходил от стола, в дверях появилась учительница.
– Бобров, это что такое? – нарочито строго возмутилась она. – Немедленно верни стул на место.
– Да я это, – забормотал Юра, – я не забираю.
– А чего тогда ты в него вцепился?
– Он не забирает, он вам его ставит, – подал голос Гарри, – поменять решил, этот к вашему платью по цвету больше подходит.
– Глупости какие, – фыркнула учительница, – все стулья у нас одинаковые. Поставь немедленно на место и садись, звонок не для тебя?
Юра растерялся и вернул стул. В дальнейшем никто не стал даже разбираться, виноват Бобров или нет. Все видели, как он ставил стул, чего разбираться-то? А Юра не мог свидетельствовать в свою пользу: он прекрасно понимал, как бы это выглядело со стороны. Может быть, в глазах педколлектива он себя и оправдал бы, а вот в глазах ровесников навсегда остался бы стукачом. Положение могла спасти одноклассница Алка, она прекрасно видела, кто подменил стул, но Юра даже не рассчитывал на ее помощь: девушка она была заметная, будет она заступаться за какого-то «ботаника» и портить отношения с Гарри!
Расплата была стандартной: «неуд» по поведению в четверти, порицание антигероя на педсовете, воспитательная беседа с родителями, разбор полетов на комсомольском собрании. Педколлектив особо не усердствовал, Юра был на хорошем счету, поэтому его лениво пожурили, объяснили, почему советский школьник не должен так поступать, нарисовали картинку возможных последствий столь необдуманной шалости: упади девушка менее удачно, она могла бы сломать копчик и даже повредить позвоночник!
За «неуд» отец в этот раз расщедрился на ремень и долгое пьяное нравоучение. Неприятнее всего было классное собрание.
– Наш комсорг, Коля, подошел к решению проблемы с подростковым максимализмом. Скорее всего он точно так же, как и Гарри, не имел личной антипатии к Боброву, просто нашел повод поднять свой авторитет путем унижения другого, надо отдать должное, не самого слабого. Все-таки Бобров еще не относился к низшей касте класса. Впрочем, комсорг попытался исправить положение и весьма талантливо обличал лицемера и скрытого экстремиста Юру. Особый упор он делал на то, что последний всю жизнь только притворялся этаким милашкой, а в душе был злобным пакостником. Коля предложил каждому однокласснику встать и сказать, что он думает о мерзком поступке Боброва, но классный руководитель, которая сидела на последней парте и отчаянно опаздывала в детский сад за ребенком, заметила, что это лишнее. В результате комсомольский вожак выдвинул три предложения: вынести провинившемуся строгий выговор с занесением в учетную карточку, объявить всем классом ему бойкот или поставить на вид. Что такое «поставить на вид», класс не знал, поэтому все проголосовали именно за этот вариант и быстро разбежались по домам. Никто не ведал, что творилось в этот момент в душе моего друга, и что он до липкого пота боялся, что большинство проголосует за бойкот.
– Как проголосовали вы? – пристально посмотрела я ему в глаза.
– А меня в тот момент не было в городе, – спокойно ответил Юрий, – видите ли, заболевание, благодаря которому я оказался в инвалидной коляске, – хроническое, оно преследовало меня с детства. В то время я еще мог самостоятельно передвигаться, но несколько раз в год меня отправляли в одну известную всероссийскую здравницу. Хорошо, если из девяти школьных месяцев пять-шесть я мог проучиться в классе. Так уж получилось, что самые тяжелые моменты в жизни Юре пришлось пережить без моей поддержки. Обо всем этом я узнал значительно позже, когда уже не мог повлиять на течение событий.
– Что было дальше?
– Дальше начался ад, – тихо произнес Ростов, – и не последнее участие в подбрасывании дровишек под сковородку принял комсорг Коля. Именно он создавал то самое общественное мнение, которому следовали не желающие разбираться в ситуации подростки этой социальной группы. Я хочу, чтобы вы начали с Коли.
С Коли так с Коли, решила я, очень подходящая кандидатура для разминки. Проверим кое-какие факты и начнем. Должна же я знать, насколько силен был толчок комсорга в спину самоубийце и где его слабое место.
– Дядя Сережа, здравствуйте, – затараторила я в телефонную трубку, едва села в свою машину, – представляете, у меня теперь живет самый настоящий конь.
- Предыдущая
- 11/13
- Следующая
