Четвертое Царство (На грани возможного) - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 10

• Предыдущая
• 10/13
• Следующая

— А-а-а! — прокатился по тоннелю дикий крик.

Японец дергался, сидя по пояс в воде, не спуская широко раскрытых глаз с того, что происходило над ямой.

— Икэ! Икэ! — кричал он. — Ака-гасу га дэру! Моттэтэ курэ![2] Тэйк ми эвэй, йэ рашэн дэвилс! Дэс! Дэс![3]

— Уйдем отсюда по добру по здорову, — испуганно проговорил Костенко. — Не к добру, однако, этот поганец разоряется…

— Капитана перевязать бы надо, — нерешительно предложил Новиков.

— Выйдем куда повыше, там и перевяжем. Здесь все одно посадить его негде. Вода-то прибывает, не видишь?

Не дожидаясь ответа, он бережно поправил свою ношу, достал фонарь и зашагал вглубь тоннеля. Новиков поднял задержанного на ноги. Тот сразу же замолк и пошел, почти побежал, так быстро, что пограничники едва поспевали за ним.

Вскоре мутный розоватый свет померк и скрылся за поворотом. Вода все прибывала. Новиков споткнулся и ушел в нее с головой, едва не выронив оружие.

— Соленая, — сказал он, отплевываясь. — Океанская, видать.

Костенко хрипло выдохнул:

— Затопляет, никак, пещеры. Шагу прибавить, однако, надо.

Но они и без того бежали изо всех сил. Вдруг японец остановился и показал на узкий проход слева. Там виднелись вбитые в стену железные скобы, совсем как те, по которым пограничники спускались час назад. Костенко поднял фонарик. В своде тоннеля зияла круглая дыра. Новиков вопросительно взглянул на диверсанта. Тот кивнул головой. Возможно, это была ловушка. Ведь диверсант был не один в катакомбах. Где-то поблизости скрывались его приятели. Но выбора не оставалось. К тому же задержанный должен был понимать, что погибнет прежде, чем его смогут освободить. И Новиков приказал:

— Давай сюда капитана, Костенко, возьми веревку и лезь наверх. Оружие держи наготове. Оттуда спустишь петлю, вытянешь сперва капитана, затем самурая. Я поднимусь последним.

Когда мокрый с головы до ног сержант выбрался в верхний тоннель, Костенко осторожно разрезал на Олешко гимнастерку, а японец сидел на корточках, опершись спиной о стену. Пуля прошла через мякоть плеча навылет и, по мнению Новикова, знавшего толк в подобных делах, кости не задела. Бессознательное состояние раненого объяснялось тем, что, падая, он сильно ударился затылком об острый выступ скалы. Крови из раны вышло немного. Пограничники тщательно перевязали капитана, истратив на это все индивидуальные пакеты. Затем, смущенно оглянувшись на сержанта, Костенко достал из заднего кармана плоскую флягу, открыл Олешко рот, сдавив ему сбоку челюсти своими железными пальцами, и влил туда чуть ли не половину содержимого. Капитан закашлялся, рванулся и застонал.

— Спиртец? — ехидно спросил Новиков.

Костенко кивнул. Избегая укоризненного взгляда товарища, завинтил крышку, сунул флягу в карман. Японец пристально наблюдал за этой процедурой.

— Что смотришь, бандит? — заорал на него зло Костенко, замахнувшись огромным кулаком. Тот отшатнулся и что-то быстро проговорил, ощеряя редкие блестящие зубы.

— Он говорит… ты не смеешь бить… пленного… Говорит, что он офицер и дворянин, а ты простой солдат… — слабым голосом сказал вдруг Олешко.

— Товарищ капитан, очнулись? — обрадовано вскрикнул Новиков.

— Кажется… Где мы? Что это… было? Красный свет…

Сержант кратко рассказал, что произошло внизу.

— Черт… Голова болит… и плечо… Ранен, значит. Это… ничего. Покажите мне… мерзавца. — Олешко, ужасно сморщившись, принял при помощи Костенко сидячее положение. Новиков подтащил диверсанта ближе и направил ему в лицо луч фонаря.

— Нихондзин да ка?[4]

— Со дэс, — с угрюмой покорностью сказал японец. — Эйго мо дэкимас.[5]

— Сорэ ва… бэнри да.[6] Ребята, вы его обыскали?

— Так точно, товарищ капитан. Вот, пистолет я у него отобрал, нож, сухари, бутылка с чем-то, фонарик. Больше ничего нет.

— Прелестно. Теперь нужно выбираться. Дорога известна?

Новиков и Костенко переглянулись.

— Выберемся как-нибудь, — неуверенно сказал Новиков.

— Внизу никак не пройти?

— Никак, товарищ капитан. Вода кругом. Я последним поднимался, так мне чуть не по шею было. И откуда ей взяться, скажи на милость…

Олешко указал на диверсанта.

— Он знает. Это… его рук дело. Погодите, я с ним поговорю.

Исполнились его «романтические бредни». Раненый, измученный, сидит он в самом сердце зловещего подземного лабиринта и допрашивает только что пойманного при его участии диверсанта. Олешко внимательно разглядывал обтянутое заросшее лицо японца. Черный рот устало раскрыт, лоб испачкан запекшейся кровью, губы потрескались, а глаза… холодные, жесткие, безжалостные, они прячутся под набрякшими веками, словно боятся выдать страх и ненависть. Лицо врага.

— Кто вы?

— Я уже имел удовольствие сообщить вам, что я офицер и дворянин.

— Ваше имя?

— Это не имеет значения, с вашего разрешения.

— Говорить отказываетесь?

— С вами — да, почтительнейше прошу извинить. Я буду говорить с вашими почтенными начальниками.

Олешко подумал.

— Вы хорошо знаете эти тоннели?

— Да, смею сказать, хорошо.

— По-видимому, служили здесь раньше?

Японец не ответил. Олешко достал из кармана смятый листок, доставленный Соколовым полковнику и попросил Костенко посветить.

— Вам известен некий Сунагава? — медленно спросил он. По-видимому, напряжение и усталость, вызванные всем, что произошло за последние трое суток, сказались даже на этом прожженном пройдохе и лицемере. Японец сильно вздрогнул и с изумлением заморгал глазами.

— Вы… знаете? — пролепетал он.

— Понятно, — процедил Олешко, ловя его убегающий взгляд. — Вы?

Он был изумлен не меньше диверсанта, но сумел скрыть это. Недаром у него за плечами было участие в подготовке к Хабаровскому процессу, когда через его руки прошло несколько десятков подлых убийц, ученых бандитов из шайки генерала медицинской службы императорской армии Исии Сиро. Он хорошо знал своего противника, а тот, по-видимому, мог рассчитывать только на свое нахальство.

— Значит, — повторил Олешко, — вы — Сунагава?

Японец ожесточенно замотал головой и с трудом проглотил слюну.

— Нет, нет, — хрипло выкрикнул он. — Вы говорите ложно. Я не Сунагава. Но я его знаю. Он руководил нашей группой и погиб. Я все расскажу о нем, что мне о нем известно, если вам нужно…

— Сколько вас высадилось на остров?

— Дво… двое.

— Вместе с Сунагава? Врете.

— Я ошибся, нас было четверо. — Японец опустил голову.

— Где остальные?

— Погибли.

— Вы убили их?

— Их сожрал красный газ. Всех… троих. Они там, внизу, под водой.

Олешко с омерзением поглядел на диверсанта.

— Врете, господин Сунагава. Вы перестреляли их, чтобы избавиться от свидетелей. Но имейте в виду, одному удалось спастись. — Он помедлил немного и прибавил: — Свинцовая банка тоже в наших руках. Запираться бесполезно. Вас послали сюда за этим самым… за красным газом. Так?

— Я все расскажу… все расскажу, — торопливо забормотал японец. — Но почтительнейше умоляю вас, давайте уйдем отсюда. Сюда идет вода.

— Откуда вы знаете?

— Океан прорвал шлюзы, по моему ничтожному мнению. Так уже случилось в тоннелях на западной стороне острова… десяток лет назад, с вашего разрешения. Нужно уходить.

— Новиков, — сказал Олешко. — Загляни в шахту, по которой мы сюда поднимались.

Сержант отошел в сторону. Видно было, как он наклонился с фонарем в руке, потом лег на грудь. Сейчас же на сводах тоннеля заиграли причудливые световые блики.

— Вода, товарищ капитан, — тревожно проговорил он. — Уже до половины…

— Уходим, — коротко сказал Олешко. — Костенко, будь другом, помоги подняться. Нож забери, а галеты отдай японцу.

• Предыдущая
• 10/13
• Следующая