НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15 - Валентинов Иван - Страница 3

Он внимательно приглядывался к созданной природой чаше, из которой только что пил, и ко всему вокруг. Его поразил цвет глины, по которой стекала «влага жизни». Глина была не красновато-коричневой, а почти алой. Такой Егорову видеть не приходилось. На самой глине ничего не росло. Узкий треугольник поднимался, как язык пламени, вверх по склону метра на три. А вокруг стояли растения невиданных размеров. Папоротник вытянулся в высоту метра на полтора, а стебли были в два пальца толщиной. Алексей едва узнал кислицу: ее листья не уместились бы и на тарелке, а обычно они едва могли прикрыть спичечный коробок. «Он потому меня и заволок сюда, что здесь такая гущина… на мое счастье заволок…» Егоров снял пиджак и увидел, что вся спина залита кровью, а с левой стороны материя прорезана. Рубашка выглядела еще более устрашающе. Алексей заложил руку за спину и стал осторожно нащупывать рану. Но раны не было, пальцы скользнули по гладкому рубцу ниже лопатки. Он шагнул к ручейку, умылся. Потом возвратился к алой глине, зачерпнул «влаги жизни», вгляделся. Она сначала показалась синеватой, потом бледно-бирюзовой, и в ней то появлялись, то исчезали узкие золотистые ленты — прозрачные, как сама вода.

«Наверное, в темноте все светится… И краски ярче», — подумал Алексей. Он взглядом искал какие-нибудь приметы, чтобы лотом безошибочно найти это место. Но овраг был как овраг — кусты, деревья, трава. Все же Егоров увидел выше, на самом краю три березы, росшие из одного корня. «Вот от них — прямо вниз. Ладно, вылезу, — найду что-нибудь у дороги, камень положу или хоть палку воткну. Я вернусь сюда; обязательна вернусь». Откуда было знать Алексею, что вернуться он сможет лишь спустя годы.

…Наступил вечер, когда Егоров выбрался из оврага. Алексей поискал и вскоре нашел камень — здоровенный, пуда на два с лишним, «Не подниму, пожалуй. Катить придется. Ничего, десяток шагов». Но попробовал и поднял без труда, даже на плечо взвалил. «Ого, силенки такой у меня никогда не было…» Камень ухнул на землю, примял высокую траву. Что-то блеснуло. Егоров вытащил из путаницы стеблей большой тяжелый нож. Ребристая рукоятка была выточена из твердого, как кость, березового наплыва[1]. Лезвие искусной ручной ковки хищно изгибалось. Нож был остер, как бритва, и совсем не тронут ржавчиной. Но на лезвии явственно виднелись следы крови.

«Вот этим он меня, — подумал Егоров, — а потом обронил второпях…» У дороги рос лопух. Алексей сорвал два больших листа, обернул находку и положил в карман. …Если бы Егоров вошел в городок тремя часами раньше, то он наверняка встретил бы Зыбина и был убит второй раз — наган действовал исправно. Но Алексею повезло. Зыбин уже уехал.

Райком партии по позднему времени был закрыт. Егоров отправился в райотдел ОГПУ. Дежурный — молодой парень неприметной наружности с воспаленными от бессонницы глазами — выслушал его рассказ очень внимательно, кое-что записал, мельком глянул на нож и положил оружие в ящик стола.

— Да… Тут мне многое непонятно… Ну, не в том дело. Ты вот что, Егоров, шагай сейчас, отдохни, поспи…

— Куда шагать-то?

— А, ты же приезжий… Вот задача… Ага, вспомнил: тут неподалеку живет тетка одна. Вдова, с дочкой. Так она пускает постояльцев. Ты скажи, что я просил. Коноплев. Она меня знает. Да, у тебя ж и денег нету…

Дежурный полез в карман и вытащил мятую трешницу.

— Держи. Да бери, вернешь по прошествии времени… А завтра с утра сюда. Тут народ подойдет наш, займутся с тобой и разберутся, как положено. Понял?

— Понял. Скажи, Коноплев, быстро найдут его?

— У нас работа такая. Искать и находить. Чем быстрее — тем лучше. Ладно, иди…

Егоров поднялся, шагнул к двери.

— Постой-ка! Тебе, может, в больницу надо?

— Нет… Все в порядке.

— Ну, гляди… Вон, кровищи-то у тебя на пиджак натекло. Дойдешь? А то бойца пошлю, проводит.

— Да нет, спасибо. Говорю же — все в порядке. Будь здоров!

Дом, где принимали постояльцев, был большой — рубленый пятистенок в четыре окна по фасаду. Но строение ветшало. Это Егоров заметил, едва ступив на крыльцо. «Безмужняя хозяйка-то. Вот и некому починить», подумал Алексей, поднимаясь по шаткой подгнившей лесенке. Хозяйка — ее звали Анна — встретила Егорова в просторных сенях, сказала неприветливо: «Ночуй, раз пришел. Голодный, небось? Разносолов не жди, а щей в чугунке немного осталось. Заходи, чего стоишь…»

В комнате горела семилинейная керосиновая лампа. Анна вошла первой, повернувшись, и у Егорова непроизвольно приоткрылся рот: вдова была необыкновенно красива. Смугловатое, тонко очерченное лицо. Яркие губы. Темные брови ровными дугами. Густые стрельчатые ресницы. Чем-то это лицо напоминало изображения пресвятой девы на старинных иконах. Но не было в нем ничего мученического, ничего великопостного. Выразительное было лицо. И Егоров увидел, что Анна смотрит на него с брезгливым сожалением.

— Ох, и нескладный же вы народ, мужики… Где это ты так вывозился? И дождей вроде не было, а ты весь в грязище.

Только сейчас, в этой чистой и светлой комнате Алексей заметил, что и в самом деле был непристойно грязен. Он попытался объяснить, как все произошло, но вдова решительно прервала его.

— Ладно, потом расскажешь, коли захочешь. А сейчас снимай все, постираю. Печка горячая, к утру высохнет. Да не бойся, голым не оставлю, найдутся штаны и рубаха — латаные, да чистые. Давай, давай, без разговоров…

Переодевшись и вернувшись в комнату, Егоров увидел на столе большую глиняную миску, полную горячих щей, краюшку хлеба, солонку и почувствовал лютый голод. Алексей набросился на еду, ничего не слыша и не замечая. Он вытер остатком хлеба миску, облизал ложку. Хозяйки не было, она громыхала корытом и ведрами в глубине дома. А у притолоки стояла девочка лет двенадцати. В одной руке она держала книжку, а другой перебирала кончик толстой каштановой косы, перевязанной голубой лентой. Девочка смотрела на Егорова без всякого смущения, с любопытством и одобрением: ей, видимо, нравилось, как он управляется с едой. «Очень похожа на мать, — решил Алексей, — только носишко в веснушках и глаза синие, как васильки. А у Анны — серо-зеленые…».

— Как тебя зовут?

— Сеня… — тихо ответила девочка.

— Как?..

— Ксенией ее зовут. А ей не нравится, вот и называет себя мальчишеским именем, — сказала вошедшая в комнату Анна. — Ну, приезжий, ты, видать заговоренный — крови с рубахи да пиджака полное корыто, а ты вот на своих ногах. Где это тебя пырнули? Может, перевязать надо? Я умею, и бинт найдется…

— Да нет, зажило уже…

— Как зажило? Кровь свежая. Быть того не может…

«Надо как-то объяснить, — думал Егоров, — а что скажешь? И можно ли посвящать женщину в такие дела?» Анна строго глядела на него, и глаза ее были такие чистые и честные, что Алексей решился: «Расскажу все как есть. Недаром же тот чекист сюда направил. И девочка какая милая и смышленая, видать. «Сеня». Вот смешная…» Егоров говорил долго. Вдова сидела напротив, подперев щеку ладонью. Ксения притулилась рядом с матерью. Обе слушали очень внимательно. — …в из райотдела — к вам. Вот и все…

Молчание затянулось. Потом Анна, не говоря ни слова, поднялась и вышла в соседнюю комнату. Слышно было, как она взбивала подушку — готовила Егорову постель. Ксения тихонько сидела у стола, зачарованно глядя на гостя, словно находился перед ней не худощавый тяжелорукий рабочий человек в латаной-перелатанной сатиновой косоворотке с чужого плеча, а легендарный герой или сказочный принц.

— Спать пора, дочка! — Анна сказала это без строгости.

— Еще почитаю немножко…

— Иди, иди… Двенадцатый час. И в кого ты такая уродилась, читательница. От книжки не оторвешь…

Девочка нехотя слезла с лавки, ушла.

— А ты, Алеша… Тебя ведь Алексеем зовут? Да — Верю — правду ты рассказал. По глазам видела и бабьим чутьем чую. Верю. А люди не поверят. Ты сам посуди: виданное ли дело, чтоб человека едва не насквозь ножом проткнули, а он через день здоров. И чем лечился? Водичкой ключевой! Такое, Алеша, только в сказках бывает. Вот что тебе люди скажут…