Наш человек в Гаване - Грин Грэм - Страница 38
- Предыдущая
- 38/47
- Следующая
– Вы знали, что еда была отравлена?
– Вы хотите сказать, сэр, что пища была несвежая?
– Я хочу сказать, что еда была отравлена, а вы изо всех сил старались спасти жизнь доктору Брауну. Но отнюдь не мне.
– Простите, сэр, я не понимаю. Я занят. Извините.
По длинному коридору, который вел на кухню, несся собачий вой – негромкий, отчаянный вой, прерывавшийся пронзительным визгом. Метрдотель крикнул: «Макс!» – и побежал по коридору совсем по-человечески. Он распахнул дверь на кухню.
– Макс!
Такса, скорчившись, лежала под столом; она подняла грустную морду и через силу поползла к метрдотелю. Человек в поварском колпаке сказал:
– Он ничего здесь не ел. Ту тарелку мы выбросили.
Собака свалилась у ног метрдотеля, как груда требухи.
Метрдотель опустился рядом с ней на колени. Он повторял: «Max, mein Kind. Mein Kind» [
«
Макс, дитя мое. Дитя мое» (нем.)]. Черное тело на полу выглядело продолжением его черного фрака; собака не была плотью от плоти его, но они вполне могли быть выкроены из одного куска сукна. Вокруг теснилась кухонная прислуга.Черный тюбик вздрогнул, и из него, как зубная паста, полез розовый язык. Метрдотель погладил собаку и поднял взгляд на Уормолда. Глаза, в которых блестели слезы, укоряли его в том, что он стоит здесь живой, а собака околела; в душе Уормолда шевельнулось желание извиниться, но он повернулся и вышел. Дойдя до конца коридора, он бросил взгляд назад – черная фигура стояла на коленях возле черной собаки, над ними, весь в белом, склонился шеф-повар, а рядом, словно плакальщики возле свежей могилы, застыла кухонная прислуга; они держали мочалки, кастрюли и тарелки, точно венки. «Моя смерть, – подумал он, – была бы куда менее торжественной».
– Я вернулся, – сказал он Беатрисе. – И не пал в бою. Я вернулся победителем. Пала собака.
4
Капитан Сегура сказал:
– Хорошо, что вы одни. У вас ведь никого нет?
– Ни души.
– Надеюсь, вы не возражаете? Я поставил двоих полицейских у двери, чтобы нам не помешали.
– Как это понять – я арестован?
– Что вы! Конечно, нет.
– Милли и Беатриса ушли в кино. Они будут удивлены, если их не пустят домой.
– Я задержу вас очень ненадолго. У меня к вам два дела. Одно – важное, другое – пустая формальность. Можно начать с главного?
– Пожалуйста.
– Я хочу, мистер Уормолд, просить у вас руки вашей дочери.
– Неужели для этого нужно ставить часовых у дверей?
– Так удобнее – нас никто не побеспокоит.
– А вы уже говорили с Милли?
– Я никогда бы себе этого не позволил, не поговорив предварительно с вами.
– Надеюсь, даже по здешним законам, вам необходимо мое согласие на брак?
– Этого требует не закон, а простая вежливость. Можно закурить?
– Прошу вас! Скажите, ваш портсигар действительно из человеческой кожи?
Капитан Сегура рассмеялся.
– Ах, Милли, Милли. Вот насмешница! – Он прибавил уклончиво: – Неужели вы в это верите, мистер Уормолд?
Может быть, он не любил врать в глаза; вероятно, Сегура был верующим католиком.
– Она слишком молода для замужества, капитан.
– У нас в стране рано выходят замуж.
– Я уверен, что ей еще не хочется замуж.
– Но вы могли бы повлиять на нее, мистер Уормолд.
– Вас тут зовут Кровавым Стервятником?
– На Кубе это лестное прозвище.
– Да, но положение у вас непрочное. Вы, видно, нажили немало врагов.
– Я кое-что скопил и могу обеспечить мою вдову. В этом смысле мое положение куда надежнее вашего, мистер Уормолд. Ваше дело вряд ли приносит вам большой доход, а ведь оно в любую минуту может быть прикрыто.
– Прикрыто?
– Я уверен, что дурных намерений у вас нет, но вокруг вас все время что-то случается. Если вам придется спешно покинуть страну, разве не лучше оставить дочь хорошо пристроенной?
– А что случилось, капитан Сегура?
– Разбилась машина – неважно, как это произошло. Было совершено покушение на бедного инженера Сифуэнтеса, друга министра внутренних дел. Профессор Санчес жаловался, что вы ворвались к нему в дом и угрожали ему. Ходят даже слухи, будто вы отравили собаку.
– Я отравил собаку?
– По-моему, это смешно. Но метрдотель гостиницы «Насьональ» говорит, что вы напоили его собаку отравленным виски. Зачем вам было давать собаке виски? Не понимаю. И он не понимает. Может быть, потому, что собака была немецкая? Ну, что вы на это скажете, мистер Уормолд?
– Да я просто не знаю, что вам ответить.
– Он был в ужасном состоянии, бедняга. Если бы не это, я бы его сразу выгнал – нечего морочить мне голову. Он говорит, что потом вы пришли на кухню позлорадствовать. Как это на вас непохоже, мистер Уормолд! А я-то всегда вас считал человеком гуманным. Прошу вас, скажите мне, что в этой истории нет ни капли правды...
– Собака и в самом деле была отравлена. Виски она выпила из моего стакана. Но предназначалось это виски для меня, а не для собаки.
– Кому же понадобилось вас травить, мистер Уормолд?
– Не знаю.
– Удивительная история. Еще хуже той, что рассказал метрдотель, но они опровергают друг друга. Никакого яда, видно, не было, и собака умерла своей смертью. Насколько я знаю, она была старая. Однако согласитесь, мистер Уормолд, вокруг вас все время случаются какие-то неприятности. А вы, часом, не один из тех мальчуганов, о которых я читал в английских книжках: сами-то они тихони, но подбивают на всякие проказы домового?
– Очень может быть. А вы знаете здешних домовых?
– Кое-кого знаю. Кажется, уже подошло время изгнать эту нечисть. Я готовлю докладную записку президенту.
– А я в ней буду упомянут?
– Не обязательно... Поверьте, мистер Уормолд, я скопил приличную сумму. Если со мной что-нибудь случится, Милли сможет жить в достатке. А произойдет революция – мы проживем и в Майами.
– Зачем вы мне все это рассказываете? Ваше материальное положение меня не интересует.
– Но так принято, мистер Уормолд. Ну, а насчет здоровья – оно у меня превосходное. Могу показать врачебное свидетельство. И с потомством все будет благополучно. Не раз проверено.
– Вот как?
– Да, ваша дочь может быть спокойна. О будущем наших детей я тоже позабочусь. Моя теперешняя содержанка меня никак не связывает. Я знаю, протестанты щепетильны в таких вопросах.
– Да я не совсем протестант.
– А ваша дочь, к счастью, католичка. Ей-богу, мистер Уормолд, это вполне подходящий брак.
– Милли только семнадцать лет!
– В этом возрасте легче всего рожать. Значит, вы мне разрешаете с ней поговорить?
– А вам нужно мое разрешение?
– Так будет куда приличнее.
– Ну, а если бы я сказал «нет»...
– Я, конечно, постарался бы вас переубедить.
– Вы как-то говорили мне, что я не принадлежу к классу пытаемых.
Капитан Сегура ласково положил руку Уормолду на плечо.
– У вас такое же чувство юмора, как у Милли. Но, говоря серьезно, если возникнет вопрос о невозможности продлить вам вид на жительство...
– Я вижу, вы настроены решительно. Ну что ж. Если хотите, можете с ней поговорить. У вас найдется подходящий случай, когда вы будете провожать ее из школы. Но Милли девушка разумная. По-моему, вам не на что надеяться.
– Тогда мне придется прибегнуть к вашей помощи.
– Вы удивительно старомодны, капитан Сегура. Отец в наши дни не пользуется никаким авторитетом. Вы, кажется, говорили, что у вас есть ко мне важное дело...
Капитан Сегура поправил его с укоризной:
– Важное дело я вам изложил. Второй вопрос – пустая формальность. Вы не заедете со мной в «Чудо-бар»?
– Зачем?
– Небольшое дельце, связанное с полицией. Не беспокойтесь, ничего страшного. Хочу попросить вас оказать мне маленькое одолжение, мистер Уормолд.
Они отправились в ярко-красной спортивной машине капитана Сегуры в сопровождении двух мотоциклистов – спереди и сзади. Казалось, все чистильщики сапог прибежали с бульвара на улицу Вирдудес. По обе стороны двери «Чудо-бара» стояли полицейские; над головой висело палящее солнце.
- Предыдущая
- 38/47
- Следующая
