Возвращение седьмого авианосца - Альбано Питер - Страница 6

• Предыдущая
• 6/70
• Следующая

— Банзай! Банзай! — заорали, брызжа слюной и пошатываясь, вскочившие со своих мест Хиронака и Кавамото. Взмах руки Фудзиты вернул их на стулья.

— Пленные, адмирал?

— Четверо, энсин. После осмотра медперсоналом их немедленно приведут.

Раздался стук в дверь. Кивок адмирала отправил к ней матроса. Вошел командир авиаотряда подполковник Йоси Мацухара в сопровождении летчика, в котором Брент узнал лейтенанта Нобутаке Коноэ, который руководил подготовкой самолетов к полетам. Оба они с мечами, в летных комбинезонах, застегнутых шлемах и надетых на них очках и наголовных повязках хатимаки встали по стойке «смирно» перед адмиралом Фудзитой.

Необычно высокий для японца, подполковник Йоси Мацухара имел совсем не японскую внешность: большие глаза, орлиный нос и острый подбородок. Его черные волосы казались выбеленными серебристо-белыми прядями от многолетнего воздействия соли и солнца. Напротив, лейтенант Нобутаке Коноэ был невысоким и коренастым, с узкими глазами и волевым, квадратным подбородком, соответствующим его массивному телу, которое напоминало грубо обтесанную глыбу. Будто два горящих огонька, его глаза прятались под кустистыми черными бровями и пологом угольно-черных волос.

На лицах летчиков остались следы очков.

— Прекрасный перехват, подполковник Мацухара, — произнес старик адмирал. — Вы разорвали бомбардировочного червя.

— Благодарю за похвалу, адмирал.

— Ваши потери?

— Лейтенант Тамои Кадзиока и военно-морской летчик первого класса Хэйдзиро Абэ. Оба покрыли славой свои хатимаки, отдав жизнь за императора и продемонстрировав неукротимый боевой дух ямато, адмирал.

— Их души будут обитать в храме Ясукуни! — вдруг закричал Хиронака.

Не обращая внимания на адъютанта, Фудзита перевел глаза на Коноэ. Брент заметил пламя вспышки, затаившейся в их глубине.

— Вы готовили самолеты к полету?

— Да, адмирал, — еле слышно ответил летчик.

— В воздухе находились бомбардировщики, заходившие на «Йонагу», а вы разогревали двигатели, — резко, словно щелкнув кнутом, бросил Фудзита.

— У меня нет оправданий. Я принял решение, считая, что это тактически правильно, и давая возможность подполковнику Мацухаре…

— Достаточно! Вы приняли решение, удобное для вас. — Адмирал подался вперед, руки со сжатыми кулаками на столе напоминали высохшие корни. — Кодекс чести самурая гласит, что воин, выбирающий только то, что удобно ему, — бесполезен.

Наступило молчание, в котором стал слышен вторгшийся, как чей-то шепот, вой вентиляторов и шум турбин.

Низкий голос, вдруг потерявший звучность и внезапно помертвевший, разорвал тишину.

— С вашего позволения, адмирал, кодекс чести самурая учит также нападать первым и убивать или погибать, даже если перед тобой тысяча врагов.

— Бомбардировщики! Бомбардировщики! Прежде всего бомбардировщики! — кричал Фудзита, ударяя сжатым кулаком по полированному дубу. — Они — ваша тысяча врагов.

Снова каюта погрузилась в молчание.

Квадратный подбородок медленно шевельнулся, на шее вздулись жилы.

— Адмирал, — сказал Коноэ, — с вашего позволения, я сделаю харакири немедленно.

Упоминание ритуального самоубийства запульсировало в атмосфере рубки грозовым разрядом. Все напряглись.

— Это был бы правильный и достойный самурая поступок, — согласился Фудзита, злость в его голосе смягчилась. — Но нет, я не могу вам разрешить этого. В данный момент императору значительно больше нужны живые летчики, чем мертвые герои.

— Я не могу проглотить обиду.

— Слова самурая! Тогда помните об основном. Прежде всего бомбардировщики.

Летчик возбужденно продолжал.

— Прошу вас, адмирал, не забывайте о моей просьбе.

— Разумеется. Но вы, лейтенант Коноэ, подумайте о том, как я искал достойный выход из острой, как самурайский меч, ситуации, когда мы потеряли в Триполи всех заложников. Я, и только я был виноват. Но для себя я принял то же решение, что предложил вам. Император нуждается в нас обоих!

— Банзай! — закричали Хиронака и Кавамото.

На безжалостном лице Коноэ не отразилось никаких чувств, когда он заговорил.

— Благодарю вас, адмирал, я понял.

Упоминание о заложниках всколыхнуло память Брента. Свыше тысячи заложников были захвачены террористами Каддафи, когда банда головорезов напала на японский лайнер «Маеда Мару» и отбуксировала его в Трипольскую гавань. Все помнят шум, поднявшийся в Японии, беспрецедентную личную просьбу императора к адмиралу Фудзите, секретное снаряжение ЦРУ семи «Флетчеров», арабский джихад против Израиля, долгий переход вокруг Южной Америки, чтобы не попасться арабам на глаза в Суэцком канале. Потом тяжелые, потребовавшие больших жертв, воздушные бои над Мисратахом и Эль-Халилем, где ветераны Фудзиты лишили Каддафи мощи его истребительной авиации. И ужас боя надводных сил, когда «Йонагу» настиг крейсер «Бруклин» и его сопровождение. Лишь сверхъестественное тактическое чутье Фудзиты и самоубийственная храбрость его летчиков спасли могучий авианосец.

Смелый рейд кэптена Файта в Трипольскую гавань был, вероятно, самой мужественной акцией кампании. Файт поставил свой корабль, замаскированный под арабский эсминец, рядом с «Маеда Мару», пока авиагруппы «Йонаги» яростно атаковали гавань. И тут американский капитан пережил неописуемый ужас: все пассажиры и команда были мертвы, давно мертвы. Они умерли мучительной смертью, будучи задушенными или расчлененными.

Брент вспомнил ярость и жажду мести, когда Фудзита напустил своих «карающих орлов» на арабов, грозивших сбросить израильские войска в море у Эль-Халиля. Месть была кровавой: разбитые и рассеянные объединенными силами израильтян и японцев арабские армии.

Но адмирал Фудзита обвинял лично себя за гибель заложников, что в его самурайском уме означало предать императора. Согласно кодексу чести самурая харакири был традиционным путем сохранения «лица» воина. Но арабские авианосцы бороздили моря, надеясь заманить «Йонагу» в засаду и потопить его. Фудзита решительно поклялся беспощадно бороться и жить до тех пор, пока гнусный ливийский диктатор имеет силы для уничтожения его судна. Намерение осуществить харакири было отложено.

Мысли Брента прервал стук в дверь. Пара дюжих матросов-охранников с 6,5-миллиметровыми пистолетами «Рикусики» в кобуре ввела двух пленных, одетых в зеленую униформу, на несколько размеров меньшую, чем требовалось; арестантов подтолкнули к переборке.

Пленные являли собой контрастную пару. Один был достаточно старым, с лысиной, отражавшей свет лампы над головой, квадратным подбородком, покрытым седой щетиной, и массивной шеей, напоминавшей актера прошлых лет Эрика фон Штрогейма[3] с его манерой поведения — прямой спиной, прусской шеей, злобными искрящимися глазами, высокомерно поднятым подбородком. Брент с трудом подавил ухмылку.

Пленный помоложе, с каштановыми волосами и зелеными глазами, был высоким и стройным, его плечи слегка сутулились, очевидно от испуга. Он прижался к переборке, съежившись, словно его втолкнули в пещеру, полную драконов.

— Вы, — сказал Фудзита, кивая пленному постарше, — шаг вперед!

Мужчина в ответ глухо стукнул каблуками своих промокших ботинок и отдал честь.

— Оберет Генрих Виттенберг, — представился он с сильным немецким акцентом, звуки его резкого голоса заполнили ангарную палубу.

— Мы, японцы, не приветствуем друг друга на нижних палубах, полковник, — заметил Фудзита. — А эта каюта находится внизу. — И он лениво махнул рукой.

— Ja, Kapitan.

— Я ношу звание адмирала!

— Ja, Herr Admiral.

— Вы немец?

— Jawohl.

— По-английски, пожалуйста, если умеете. Все офицеры на этом судне говорят по-английски.

Немец кивнул.

Собравшиеся молча и заинтересованно, будто присутствующие на теннисном матче зрители, следили за тем, как пленный и адмирал продолжают обмениваться репликами.

— Почему вы атаковали меня?

— Я офицер ливийских ВВС — штурмовая эскадрилья. Мне было приказано атаковать вас, — ответил Виттенберг.

• Предыдущая
• 6/70
• Следующая