Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali" - Страница 24

Торрили впечатало в некстати подвернувшийся большой валун и по инерции проволокло до дна оврага по кустам лицинии. Я застыла, перепугавшись на самом деле — он мог сломать все что угодно, вплоть до шеи.

Когда фигура на дне оврага пошевелилась и попыталась встать, я очнулась и спрыгнула вниз. То, что меня уволят, и ни закрытия форта, ни того, как Мертвяк отправится на каторгу (за что, интересно?), я уже не увижу, можно считать делом решенным. Но элементарную порядочность никто не отменял.

Хотя скандал будет… значительный.

— Фарр, вы в порядке?

В ответе печатной была только моя фамилия. В различных вариантах. Ладно, он почти прав.

Следом за мной спустился Бес.

— Судя по всему, все существенное цело? — он смерил меня взглядом: — Вижу, вы все–таки меня нашли?

— Вы не могли бы сказать коменданту, что позвали меня сами? — очень вежливо спросила я.

К чести Бэйсеррона, он действительно попытался это сделать.

В ответной реплике, обращенной ко мне, разборчиво сказано было только «уволена». Я подождала, пока комендант твердо встанет на ноги и услышала наконец осмысленную фразу:

— Вы уберетесь из форта за час, иначе я лично спущу вас с главной башни. И отнюдь не по лестнице. И если, — процедил он, глядя мне в лицо холодными и очень неживыми глазами, — хоть одно слово из того, что вы сегодня здесь услышали, выйдет за пределы этого места, я лично прослежу, чтобы вы больше нигде и никогда не смогли получить никакой работы.

Мне очень хотелось сказать, что, возможно, он сам скоро будет в крайне незавидном положении, да и не так уж я нуждаюсь в работе. Но лучше мне от этого не станет, а вот ременам после моего отъезда может стать и хуже.

Поэтому я склонилась в прощальном поклоне и искренне сказала:

— Мне жаль.

Жаль мне было форта, по–настоящему жаль, что его больше не будет. Это был мой мир, и в нем будет чего–то не хватать. Но этого, думаю, уточнять не стоит.

Я развернулась и пошла к Развалинам.

Я не хочу говорить об этом мире «был». Во мне нет магии Жизни, и Мир не водит меня за руку, но я в нем живу. Жила. Жаль…

Я шла к Развалинам, чувствовала спиной ледяной от злости взгляд, и понимала, что именно жила.

Жаль.

Амуниция и форма были собственностью форта, поэтому с упаковкой вещей я справилась гораздо быстрее отведенного часа. Понадобилось всего лишь разыскать рюкзак, с которым я сюда приехала, распихать по его обширным карманам несколько личных мелочей, переодеться в гражданку и сменить кобуру на такую же, но уже с моим собственным парализатором.

С остальным, вернее, с остальными, было сложнее.

Как прикажете объяснять половине казармы, что я уезжаю? Как возможно за час попрощаться с половиной форта — хоть бы до вечера времени хватило?

Поэтому я не стала прощаться ни с кем. С Тайлом и Ремо — тем более. С Тайла станется наделать глупостей. Ничего, остановлюсь в городе, вызову их, и там уже будем решать…

В приемную я шла уже с рюкзаком на одном плече и с охотничьей «байкой» (тоже моей собственной) на другом.

Рутта ругалась с кем–то по переговорнику, судя по всему — с рабочими, запоровшими сроки ремонта подвальных помещений. Кивнув мне, она зашипела в микрофон, тыча световым пером в невидимые собеседникам графики.

Я аккуратно положила перед ней считыватель с заявлением об уходе.

— Ты бы по голофону с ними поговорила. Будет убедительнее. Заодно и документами потрясешь.

Рутта посмотрела на меня, закатила глаза и, выругавшись напоследок, отключилась. Взялась за считыватель, близоруко прищурилась:

— Увольняется кто? — считыватель, небрежно отпихнутый, поехал к краю стола. — А ты что при параде? В город едешь? Слушай, можешь мне кое–что при…

— Рутта, я увольняюсь, я, — перебила я ее. — Оформи.

— Зачем?! — вырвалось у секретарши. — С ума сошла, что ли? Комендант же не подпишет!

— О, комендант как раз подпишет, можешь мне поверить.

— Он тебя уволил?! — Рутта с горящими глазами подалась вперед, и недоумевающе выпалила: — Но почему?!

— Слушай, ты меня удивляешь. Неужели мало его ко мне страстной любви? — я насмешливо приподняла бровь.

— За это не увольняют. За это на работу не берут, — Рутта философски взмахнула ухом. — Нет, серьезно. Что стряслось? И где он вообще собирается искать другого ватара в военный форт?… В деревенском храме? Не понимаю.

— И не нужно. Есть вещи, не поддающиеся логике. Так что ты все же оформи, и желательно, — я посмотрела на таймер, — минут за двадцать. Иначе меня обещали спустить с главной башни.

Рутта изумленно вскинула брови:

— Даже так?

— А ты думала, — я широко ей улыбнулась и подмигнула. — Мертвяк, как оказалось, очень темпераментный мужик!

— И вы готовы сообщить эту новость всем и каждому, не так ли, фарра? — от холода этой фразы можно было бы покрыться инеем, а от нажима последних слов — смяться в лепешку.

И то, и другое фарр комендант, полагаю, проделал бы со мной с удовольствием, но ни в холодильник, ни под пресс я не собиралась. Тем более, что уже сорок минут была свободна, как птица. От того, чтобы считать его начальником — в том числе.

Я обернулась, посмотрела прямо в его неживые глаза, что делала очень, очень редко. Раскрыла рот для ядовитого ответа. И — закрыла.

Я никогда не смогу дать точный ответ: а смогла ли бы я так — сознательно пойти на каторгу ради даже не спасения своего маленького мира, а просто попытки к тому. И если так, хотя бы уважения он достоин. Не переломлюсь.

— Извините, фарр комендант. Это было недопустимо с моей стороны.

Кажется, он тоже понял, что извинилась я слишком искренне. Наклонился и едва слышно, так, чтобы не слышала Рутта, процедил:

— Я не нуждаюсь в вашей жалости и ваших молитвах. Забирайте документы и убирайтесь.

— Я бы с радостью, — доверительно прошептала я, — Но они еще не оформлены.

— Так оформляйте, — рявкнул он во весь голос, заставив Рутту подпрыгнуть вместе со стулом.

— С–сейчас, — пролепетала она и суетливо потянулась к заявлению. Комендант круто развернулся и вышел так же внезапно, как и появился.

— Так что там, говоришь, у вас вышло? — пальцы секретарши забегали по сенсорной панели.

— «У нас» не вышло ничего.

— А почему у него ссадина на скуле и губа рассечена?… А, «не вышло» это ты в этом смысле? Он к тебе приставал, что ли? А ты по морде дала?

— Рутта! — я шокировано посмотрела на нее. — Ты что?!

— А что? — девушка ответила непонимающим взглядом. — Он что, не мужик, что ли?

— По–моему, так думаешь только ты. Ну и, может быть, парочка–другая практиканток, которые его никогда не видели.

— Именно потому, что я его вижу слишком часто, могу тебе определенно сказать то же самое. Правда, насчет ориентации хвост на отсечение дать не могу — Бес у него торчит все время, но в целом…

— О боги, Рутта, по–моему, ты чем–то заразилась от Тиссы. Пойду–ка я отсюда, а ты документы оформляй.

Я оставила в приемной рюкзак и «байку», а сама направилась в подвальные камеры за своим ящичком.

Если я оставляю здесь живых друзей, это двойной повод не расставаться с мертвыми.

Нет, на самом деле я не владела втайне магией Земли, как думала добрая половина форта, глядя на мое коллекционирование. Я просто собирала камни и записывала на них свою жизнь.

Кусочками, такими же маленькими, как крошечные осколки горных пород. Это я умела. Камни, с их выверено–геометричной до последнего атома природой, очень хорошо подходят для того, чтобы хранить воспоминания. Деревья — они тоже это могут, но деревья умирают, рано или поздно, а камни не умирают никогда.

В тяжелом прямоугольном ящичке было два отделения — за прошлое и за будущее. В настоящем жила я сама и для него места не нашлось.

Стоя по колено в сене, я ежилась от тюремного сквозняка и обеими руками держала ящик за резные бока. И — не удержалась, откинула крышку.

В будущем моем были зеленые волноцветы с западного склона Призрачных гор, темно–синий, почти черный необработанный слайтит с далекой Либры, россыпь колких самоцветов с бритвенно–острыми краями, за которыми я летала на другой континент… стайка камней–бабочек, которые нашел Отшельник.