Меч рассвета - Муркок Майкл Джон - Страница 4

– Клянусь, я единственный! – Тозер заволновался. – Скажу откровенно, добрый господин, мне приказали проникнуть сюда. У меня был выбор: либо соглашаться, либо до самой смерти гнить в тюремных подвалах дворца. Узнав секрет старика, я вернулся в Лондру, полагая, что приобретенная способность позволит договориться с теми, кто был недоволен мною. Я только хотел, чтобы мне вернули прежнее положение при дворе, а у моих пьес вновь появились зрители. Однако, когда я рассказал о том, чему научился, владыки Гранбретании стали угрожать мне. Поэтому пришлось пообещать, что я перенесусь сюда и разрушу машину, которая перенесла вас в эту плоскость… И вот я здесь. Признаюсь, я рад, что убежал от них. Очень не хочется рисковать своей шкурой, досаждая вам, добрые люди, но…

– Неужели они не сделали всего возможного для того, чтобы вы выполнили приказ? – спросил Хоукмун. – Странно.

– Сказать по правде, – ответил Тозер, потупив взор, – я не думаю, чтобы они поверили мне, – просто хотели проверить. Когда же я согласился и мгновенно исчез, они, наверное, были потрясены.

– Не похоже, чтобы властелины Империи Мрака были настолько неосмотрительны, – задумчиво сказал д’Аверк и нахмурился. – Однако если вы не можете убедить нас, то нет основания полагать, что и они вам поверили. Тем не менее, я сомневаюсь в вашей искренности.

– Вы ведь рассказали им об этом старике? – спросил Ноблио. – Значит, они сами смогут узнать его секрет!

– Отнюдь, – гордо ответил Тозер. – Я сказал им, что приобрел эту способность за много месяцев одиночества.

– Немудрено, что они не приняли вас всерьез, – улыбнулся д’Аверк.

Тозер казался оскорбленным. Он выпил еще вина.

– Трудно поверить, что вы оказались здесь только благодаря силе воли, – признался Ноблио. – Вы уверены, что не пользовались никакими другими средствами?

– Никакими.

– Мне это совсем не нравится, – хмуро сказал Хоукмун. – Даже если Тозер сказал правду, владыки Гранбретании уже думают над тем, где он приобрел эту способность и будут следить за каждым его шагом. Я почти уверен, что они найдут старика – и тогда у них будет возможность перенестись сюда со всем своим войском. Мы обречены!

– Да, тяжкие времена, – сказал Тозер, вновь наполняя кубок. – Вспомните «Короля Стальина», акт четвертый, сцена вторая: «Безумные дни, безумные всадники, и смрад войны по миру всему!» Да, я был провидцем и не знал этого!

Он явно захмелел. Хоукмун внимательно посмотрел на пьяницу с безвольным подбородком, все еще не веря, что перед ним великий драматург Тозер.

– Вижу, вы удивлены моей бедностью, – сказал Тозер заплетающимся языком. – В этом виноваты несколько строк в «Чершиле и Адульфе», как я уже говорил. О, превратности судьбы! Несколько честных строчек, и вот я здесь, и меня грозятся повесить. Вы, конечно, помните эту сцену и слова? «Двор и король, продажны тот и этот…» Акт первый, сцена первая. Пожалейте меня, сэр, не вешайте. Перед вами великий художник, погубленный силой своего таланта.

– Этот старик, – сказал Ноблио, – кто он? Где именно он живет?

– Старик… – Тозер влил в себя еще вина. – Старик напоминал мне Йони из «Комедии о Стали». Акт второй, сцена шестая…

– Кто он? – нетерпеливо спросил Хоукмун.

– «Он души не чаял в механизмах, он отдавал им все свое время и не заметил, как постарел». Понимаете, он живет только наукой. Делает кольца… – Тозер закрыл рот рукой.

– Кольца? Какие кольца? – быстро спросил д’Аверк.

– Вы должны простить меня, – сказал Тозер и поднялся, пытаясь сохранить гордую осанку. – Вино оказалось не под силу моему пустому желудку. Пожалейте меня и разрешите мне выйти.

Лицо Тозера на самом деле приняло зеленоватый оттенок.

– Хорошо, – устало сказал Ноблио, – я провожу вас.

– Прежде, чем он уйдет, – раздался немного приглушенный, ироничный голос, – заставьте его снять кольцо со среднего пальца левой руки.

Хоукмун сразу же узнал говорившего и обернулся.

У Тозера отвисла челюсть, он в испуге закрыл кольцо ладонью и спросил:

– Что вы знаете об этом? Кто вы такой?

– Герцог Дориан, – сказал вошедший, кивнув Хоукмуну, – называет меня Рыцарем-в-Черном-и-Золотом.

Рыцарь казался выше любого из присутствующих и был одет в доспехи и шлем черного и золотого цветов. Рыцарь поднял руку и указал на Тозера:

– Отдайте герцогу это кольцо.

– Это же стекляшка, ничего особенного…

Д’Аверк сказал:

– Он упоминал какие-то кольца. Значит, кольцо перенесло его сюда?

Тозер все еще колебался. От волнения и выпитого вина лицо его приняло глупое выражение:

– Говорю вам, это стекло, дешевая безделушка…

– Приказываю тебе именем Рунного Посоха! – грозно прокричал Рыцарь.

Эльверезо Тозер нервно снял кольцо и бросил на каменный пол. Д’Аверк поднял его и, повертев в пальцах, сказал:

– Это хрусталь, а не стекло. Что-то мне он напоминает…

– Оно сделано из того же минерала, что и машина, которая перенесла вас сюда, – сказал Рыцарь-в-Черном-и-Золотом. Он поднял руку в латной рукавице – на среднем пальце блестело такое же кольцо. – И оно обладает теми же свойствами – может переносить человека в иные плоскости.

– Я так и думал, – сказал Хоукмун. – Не сила ума перенесла сюда этого писаку, а кусок хрусталя. Ну, Тозер, теперь-то уж точно я тебя повешу! Где ты достал перстень?

– У одного человека… Майгана из Лландара. Клянусь, это правда! У него много таких… и он может еще сделать! – закричал Тозер. – Не вешайте меня, умоляю. Я скажу, где найти старика.

– Да уж, извольте, – задумчиво сказал Ноблио. – Мы должны добраться до него раньше Империи Мрака. Он и его секреты будут принадлежать нам – для нашей же безопасности.

– Что? Так мы отправляемся в Гранбретанию? – удивленно спросил д’Аверк.

– Боюсь, это необходимо, – объявил Хоукмун.

Поправив расшитую золотом маску, Флана Микосеваар, графиня Канберийская, огляделась по сторонам. От пестро разряженных гостей у нее рябило в глазах.

В центре бальной залы оркестр заиграл быструю затейливую мелодию, одно из величайших творений Джона Лендона, величайшего композитора Гранбретании, жившего два столетия тому назад.

Лицо графини было скрыто под богато украшенной маской Цапли, сверкавшей тысячами граней редчайших самоцветов. Тяжелое парчовое платье переливалось всеми цветами радуги. Будучи вдовой Азровака Микосеваара, погибшего от меча Дориана Хоукмуна в первой битве за Камарг, Флана Канберийская не оплакивала супруга и не держала зла на его убийцу. В конце концов, он был ее двенадцатым мужем, и, хотя любовные утехи этого злого, кровожадного человека долгое время доставляли ей удовольствие, но после того, как он отправился на войну с Камаргом, Флана, разумеется, не стала вести жизнь затворницы. Поэтому образ графа быстро потускнел в ее сердце – впрочем, как и воспоминания о многих других ее любовниках: Флана была ветреной натурой.

Она давно привыкла к тому, что мужья и фавориты, как только начинают надоедать, немедленно устраняются со сцены. Однако повинуясь скорее инстинкту, нежели соображениям морали, она не прибегала к убийству наиболее влиятельных из них…

Сие отнюдь не означает, что графиня не знала, что такое любовь. О, Флана могла любить страстно, беззаветно… просто ее не хватало надолго. И слово «ненависть» было для нее таким же пустым звуком, как и слово «жалость».

Женщина с грацией дикой кошки и холодной душой паука… Многие мечтали отомстить ей – за отравленного брата, за уведенного мужа (и, несомненно, отомстили бы, не будь она двоюродной сестрой императора Хеона – бессмертного монарха, пребывающего в чреве Тронной Сферы); другие видели в ней лишь единственную живую родственницу короля и хотели использовать в своих интересах – ведь она могла стать императрицей в случае гибели Хеона…

Флана, графиня Канберийская, и не подозревала о плетущихся вокруг нее заговорах. Впрочем, узнав о них, она бы и глазом не моргнула – какое ей дело до чужих забот, если они не приносят наслаждения, не облегчают странное томление духа, в котором она сама не может разобраться? Многие подкупали слуг, чтобы только увидеть Флану без маски – в надежде узнать тайну ее обаяния. Но прекрасное лицо графини – чистое, с чуть впалыми щеками, с большими золотистыми глазами – неизменно хранило загадочное, отрешенное выражение и скрывало куда больше, чем маска.