Механизм жизни - Валентинов Андрей - Страница 7

Вчера Чжоу Чжу имел неприятный разговор с Эминентом. Неблагодарный, как все варвары, ясновидец счел долг генерала оплаченным, но назвал помощь китайца чрезмерной. Он ясно намекнул, что, заражая Париж холерой, генерал преследовал какие-то свои цели, о которых умолчал.

«Вы упрекаете меня?» – холодно спросил Чжоу.

«Нет, – ответил фон Книгге. – Я подвожу итоги».

«Вы хотите оскорбить меня?»

«Нет. Я прощаюсь с вами».

После этого стало решительно невозможно просить о второй услуге – розыске герра Алюмена. У генерала сложилось впечатление, что это и было причиной грубости обычно вежливого Эминента. Но идти дальше, пытаясь докопаться до корней, означало ссору. Тратить же силы, затевая бессмысленную, грозящую затянуться войну, Чжоу не имел права. Что-то подсказывало китайцу, что срок жизни его нынешнего тела, несмотря на молодость, близится к концу.

Следовало, как сказал фон Книгге, подводить итоги – и готовиться к переселению. Чжоу Чжу не доверял дерзкому варвару, по прихоти судьбы способному видеть Грядущее в деталях, недоступных китайцу. Прорицая судьбу русского мальчика, варвар мог скрыть важные знамения.

Если так, генерал вернется – спросить с герра Эминента.

– Какой маршрут вписывать, ваше сиятельство?

– Петербург, – ответил генерал Чжоу.

Чиновник вновь заскрипел пером.

Обязанности секретаря оказались не обременительны. Шевалье мучило подозрение: неужели полковник взял его из личного расположения? Даром есть хлеб Огюст не желал. С другой стороны, ему предстояли поиски Бригиды. Чужая страна, загадочный русский язык, загадочная русская душа…

А если полковник завалит его делами?

Вдоль Шлиссельбургского тракта, нагоняя уныние, тянулись ветхие хибары. От рыбацких слобод воняло требухой. Карета скакала на ухабах. У Огюста лязгали зубы, он едва не откусил себе язык. Решив было, что таков весь Петербург, он дал маху – под колеса лег булыжник мостовой, объявились дома в три этажа. Сверкнул позолотой купол Свято-Троицкой церкви; в небе поплыл колокольный звон.

Чумазый малец в разлетайке бросился под копыта:

– С пылу, с жару! – Мелькнула корзина с пирогами. – Налетай!

Набережные, закованные в гранит. Мощеные тротуары. Стрельчатые окна, лепнина карнизов; статуи на фронтонах домов. Центр города являл собой роскошь, завернутую в убогость предместий, как в шелуху.

Суматошный день приезда напоминал лоскутное одеяло: сценки без начала и конца. Голова кругом, все от тебя чего-то хотят, и не поймешь – чего. Поначалу они остановились в гостинице. Едва успев привести себя в порядок, Эрстед отправился с визитом в Технологический институт. Шевалье, как секретарь, сопровождал патрона. Увы, при попытке войти произошла заминка. Бдительный страж, толстяк в мундире темно-синего сукна, встал стеной: не положено! Неприемный день. Получите разрешение у директора и приходите в среду.

Шевалье недоумевал: это полицейский чин или же цивильный служащий?

Ни французского, ни немецкого страж не знал. К счастью, Эрстед по-русски – включая денежную мзду – убедил цербера позвать начальство. Явился очередной мундир – с обшлагами черного бархата. Представился мундир инспектором, а узнав, кто перед ним, куда-то послал стража. Тот, побагровев, никуда не пошел, а инспектор на недурном французском пригласил гостей в кабинет директора.

Дальнейшая череда мундиров запомнилась Огюсту смутно. Выяснилось, что попечители института приготовили Эрстеду квартиру в «гостином доме» на Большой Конюшенной. Давно потеряв нить разговора, Шевалье решил, что их собираются поселить в конюшне – очень большой, где места хватит на всех, – и воспринял петербургское гостеприимство с полным равнодушием.

Последовал новый переезд.

Смеркалось. На улицах зажглись масляные фонари – газовое освещение сюда не добралось. Шевалье с удовлетворением отметил, что волков поблизости нет. Зря, выходит, его пугали «медвежьей дырой», где по ночам рыщут разбойники, а днем не дают проходу цыгане с балалайками.

«Конюшня» оказалась четырехэтажной, с портье и прислугой. Им отвели правое крыло второго этажа – семь комнат. Инспектор отрекомендовал гостям ресторацию «Simon-Grand-Jean» и удалился. Остаток вечера прошел в распаковке багажа. Ресторацией Шевалье, завершив ужин, остался разочарован: кухня не отличалась от парижской.

– Будет вам кулинария а-ля рюс! – утешил его князь. – Еще намаетесь…

Наутро Эрстед велел Огюсту разобрать бумаги, имеющие касательство к делам Общества. Предстояло отослать шесть писем, после чего Шевалье мог быть свободен. На встречу, назначенную вечером, датчанин отправлялся без секретаря.

Совесть требовала отработать жалованье. Любовь гнала на поиски Бригиды. В итоге Шевалье выбрал третье – отправился завтракать. Благо в «Кондитерской Доминика» на углу варили славный кофе; да и румяные пышки были выше всяких похвал.

Здесь имелись свежие газеты (у папаши Бюжо довольствовались «Шаривари» недельной давности). Россия начала нравиться Огюсту. Отыскав «Journal de St-Petersbourg», издаваемый Министерством иностранных дел на французском языке, он пролистал новости политики, статью о светском скандале… Неслыханная удача! Дальше публиковались списки приехавших в город иностранцев.

«Вряд ли Бригида путешествует под чужим именем. Значит, должна быть в списке…»

О баронессе Вальдек-Эрмоли нигде не упоминалось. Как же так, она ведь сообщала… Огюст хлопнул себя ладонью по лбу, едва не расплескав кофе. Ну конечно! Бригида, вне сомнений, прибыла в Петербург раньше. Нужно взять предыдущие выпуски.

Подшивка за месяц нашлась быстро. Старания были вознаграждены – да, баронесса приехала на прошлой неделе. И что дальше? Где ее искать? Шевалье вздохнул, расплатился и отправился «по службе».

К полудню он рассортировал документы. Устав Общества, меморандум, списки адресов, рекомендации… Придавив стопку бронзовым пресс-папье, Шевалье взял письма и спустился на первый этаж.

– Где мне найти ближайшее почтовое отделение?

– Нижайше извиняюсь, мсье. Боюсь, ближайшее вам не подойдет.

К счастью, портье сносно болтал по-французски. Он был облачен в ливрею, похожую на мундир, или в мундир, похожий на ливрею, – не разобрать. Вскоре до Шевалье дошло: портье старше, чем кажется. Предупредительность, гранича с подобострастием, делала из мужчины застенчивого юношу.

– Почему же?

– Прошу прощения, мсье… Вы ведь не говорите по-русски, да? А в ближайшем никто не говорит по-французски. Осмелюсь дать вам совет: зайдите на Главный почтамт. Там вы сумеете объясниться. Если желаете, я нарисую вам, как пройти.

– Буду признателен, – кивнул Шевалье.

Портье нырнул под конторку, зашуршав бумагами, как целый выводок мышей. Огюст полез в карман за монетой, дабы вознаградить служащего, когда в голову ему пришла мудрая мысль.

– А скажите мне, сударь… Где у вас обычно останавливаются иностранцы? Я имею в виду, знатного происхождения?

– Извольте-с! – портье выскочил из-за конторки, как пробка из бутылки шампанского. Казалось, он только и ждал этого вопроса. – Гостиниц для указанных вами господ в Петербурге четыре. Дом Серапина, что у Обухова моста, заведение господина Кулона на Михайловской площади; трактир Демута – рядышком, на Большой Конюшенной. И «Лондон» напротив Адмиралтейства

У Шевалье голова пошла кругом.

– Кликнуть извозчика, мсье? Я ему растолкую, чтоб подвез вас к каждой гостинице по очереди. Тут, правда, и пешком недалеко…

Портье изогнулся вопросительным знаком.

– Я бы прошелся пешком. Не заблужусь?

– Никак нет, мсье! – просиял служитель. – Сей момент!

В воздухе мелькнул чистый лист. Из бюро выпрыгнула чернильница. В руках портье, словно по волшебству, возникло перо. Чувствовалось: рисовать карты ему не впервой. Не прошло и десяти минут, как план был готов. Шевалье восхитился: улицы вычерчены ровно, как под линейку, названия подписаны по-французски и ниже – русской кириллицей, дабы гость мог сличать таблички на стенах домов с картой. Гостиницы и почтамт – отдельно, кружками; «гостиный дом» института – крестиком.