Охотник за смертью: Война - Грин Саймон - Страница 48
- Предыдущая
- 48/129
- Следующая
— Вы, люди, знаете о Мире Шеннона больше моего, — сказал он небрежно, будто и не было паузы в разговоре. — Но говорят, что там очень мирно. Ни тревог, ни тягот… просто лечебная обстановка. Место, где можно забыть заботы и несчастья. Как сообщалось, когда там началась эта чертовщина, на планете было пятьсот двадцать два человека. Ни о ком из них уже никто ничего не слышал.
— Но что вообще может пойти вразнос на курортной планете? — спросила Евангелина. — Там же нет ничего, что могло бы принести вред. От нападения извне планета защищена — система обороны все еще работает.
— Мы как раз мимо нее проходим, — сообщил Финли. Джиль внезапно хмыкнул и сел прямо, застав всех врасплох.
— Курортные миры, планеты удовольствий! Еще один признак, как изнежилась и заленилась Империя. Чтобы держать Империю в силе, нужны люди жесткие и одержимые. И у нас были планеты удовольствий, но у нас это были миры, где можно было испытать свою храбрость, испытательные стенды, откуда ты выходил жестче и сильнее. Валгалла, где бои чередуются с пирами, сколько твое сердце выдержит. И не потешные бои, а настоящие — в этом все дело. На Валгалле можно было умереть, если ты оказывался не таким сильным или не таким умелым, как ты думал. Тогда в человечестве не было место слабости. У нас была Империя, которую надо было строить и защищать. А вы теперь рассаживаетесь по креслам вокруг Арен, смотрите, как умирают другие, и приходите в восторг и возбуждение от капли крови. Неудивительно, что Престол подгнил. Кровь стала жидкой, а честь — пустым звуком.
— Не для всех, — ответил Финли.
— Я не говорю о дуэлях из-за задетых чувств, мальчик. Я говорю о той чести, которая есть смысл жизни. Холодный и непреклонный повелитель, которому ты служишь прежде Семьи, или Престола, или своих личных нужд. Долг, который ты несешь до самой смерти или ломаешься под тяжестью ноши. Я бросил все, что имел и даже о чем мечтал, и пошел туда, куда вел меня долг. А ты можешь сказать, что поступил бы так же?
— Не знаю, — задумчиво сказал Финли. — Я думаю, что никто не знает, пока не настанет этот миг. Но я буду делать то, что нужно, и будь что будет. Так я поступал всегда.
— А нам обязательно разводить такую мрачность? — спросил Тоби. — Давайте вспомним, что как бы ни прошло наше задание, нам всем светит огромное богатство. Сети заплатят любую цену за эксклюзивный материал любого очевидца, побывавшего на таинственной планете Шеннона. Годами люди сходят с ума от любопытства — что же там творится; и еще до того, как начался этот ад. А если мы будем иметь этому объяснение — что, как и почему там стряслось, мы цену сможем назвать свою. Богатыми будем, люди, я говорю вам, богатыми!
— Или мертвыми, — сказал Флинн, не открывая глаз.
— Мы сюда не за деньгами прилетели, — заявила Евангелина.
— Говорите от своего имени, — сказал Тоби. Джулиан Скай слышал этот спор, но сказать ему было нечего. На Мир Шеннона и его загадку ему было плевать — он был здесь потому, что здесь был Финли. А к тому же у него были свои проблемы. Снова вернулась головная боль — густая, пульсирующая боль, такая, что даже думать было трудно. Она появлялась и уходила, когда хотела, несмотря на все пилюли. Медики Подполья сделали все что могли, но этого оказалось мало. Боль и изуродованное лицо — это еще были самые мелкие подарки имперских мнемотехников. Они вскрыли ему череп и вставляли иглы, и теперь он не знал, кто он. Храбрость его исчезла, уверенность в себе испарилась, и от него осталось даже меньше тени того человека, которым он когда-то был. Мнемотехники свое дело знали. Невозможно было узнать, что они сделали с его мозгом, какие секретные команды могли вставить.
И даже кроме этого оставалась возможность, что их работа была прервана, осталась незаконченной. Что не все было сделано, чтобы он мог пережить этот процесс. Иногда по ночам, в долгие темные часы, когда яростная боль лишала его сна и надежды и обрекала на беспомощность и слезы, Джулиан думал, не умирает ли он — медленно, дюйм за дюймом. Но потом боль проходила, и он снова цеплялся за то немногое, что давало ему силы жить. Он верил в Восстание. Он верил в Финли Кэмпбелла, который всем рискнул, чтобы его спасти. Этот Кэмпбелл все бросил, чтобы примкнуть к Подполью. Как же мог Джулиан не сделать того же?
И Джулиан следовал за Финли повсюду, куда заносили того задания, гордился тем, что был его спутником, и надеялся, может быть, что толика храбрости и уверенности этого человека передастся ему. Он гордился тем, что вместе они были хорошей командой. Только он не мог точно сказать, как он относится к Евангелине Шрек. С одной стороны, Финли любил ее всем сердцем — значит она замечательная и достойная женщина. С другой стороны, Джулиану иногда бывало стыдно за свою ревность, что она находится так близко к Финли, как ему и надеяться не приходилось. Что ж, такова любовь.
Своего опыта любви у Джулиана было немного, да и тот по большей части был горьким. Единственной настоящей любовью в его жизни была Би-Би Ходзира — темноволосая красавица, покорившая его сердце и предавшая его мнемотехникам, когда он ей поведал, что он тайный Подпольщик. Она сердцем и душой принадлежала Блю Блоку — тайной организации молодых аристократов, которые готовили заговор свержения Лайонстон с Железного Престола и ни на какой другой заговор отвлекаться не собирались. Иногда он еще мечтал о ней — с угольно-черными глазами и улыбкой, против которой невозможно устоять; и как он все бросит, только чтобы она снова его любила, и так будет всегда. А иногда он мечтал отдать все что у него есть или только будет, чтобы положить ладони ей на горло и медленно выдавливать из нее жизнь. Когда боль становилась по-настоящему сильной и казалось, что никогда не кончится долгая ночь, эта мысль давала ему силы держаться.
Втайне он боялся, что когда-нибудь Подполье, руководствуясь практической необходимостью, заключит союз с Блю Блоком. Такое вполне может быть. И тогда он не знал, как он поступит. Неужели он поставит под угрозу Восстание, которому отдал свою жизнь и честь, чтобы убить предавшую его женщину? И когда он об этом думал, на его губах возникала холодная и страшная улыбка. Да. Без колебаний.
Сейчас он эту мысль отбросил и заскрипел зубами от головной боли. Никто не должен знать. У него есть здесь задание, и он его выполнит. Какая-то гордость у него все же оставалась. Финли надеялся, что Джулиан свою работу выполнит, и он скорее умрет, чем подведет Кэмпбелла.
Он заставил себя прислушаться к разговору. Говорил Джиль. И это говорил настоящий воин. В этом человеке не было места сомнению или слабости. Он был Дезсталкер, воин из легенды старого времени, когда и люди, и дела были покрупнее теперешних. Такой человек скорее сломается, чем согнется, и скорее погибнет, чем сломается. А кому под силу убить легенду?
Джиль еще говорил, но Финли и Евангелина уже не слушали. Старик говорил все правильно, но длинновато. Они сидели вдвоем перед экраном, держа друг друга за руки, потому что им нечего было друг другу сказать. Оказалось, что постоянно находиться в обществе друг друга — это несколько трудно. Они привыкли встречаться урывками и жить от встречи к встрече, потому что никогда не знали, когда смогут увидеться вновь. Теперь же они были в одной команде и были вместе день за днем, и это оказалось не так просто. Выявились мелкие раздражающие привычки, мелочи, снижавшие созданный каждым из них идеальный образ другого. И все же их любовь хотя и покачнулась, но не разбилась. И если с ежедневными мелочами и бывали затруднения, они были ничтожны по сравнению с пламенем, сплавлявшим их в единую личность.
Джиль наконец заметил, что его никто не слушает, буркнул и замолчал. Вытащив меч, он положил его себе на колени и стал протирать лезвие клочком ветоши, висящим у него на поясе. Медленные и уверенные движения его успокаивали. Так бывало всегда. Само задание он считал потерей своего драгоценного времени и умения. Он боец, а не шпион. Но даже он не мог отрицать ценности той информации, что была в голове у Харкера, и потому неохотно согласился на просьбу Подполья присоединиться к этой экспедиции. Все прочие ветераны Лабиринта были нужны где-нибудь еще, а больше никому нельзя было доверить защиту экспедиции от неожиданных опасностей. Кроме того, он должен был доказать свою ценность для дела Восстания. Быть живой легендой — это отлично, но то, что ты был когда-то сильным, не значило, что ты и сейчас потянешь свою ношу. В Подполье доверие легко не завоевывалось, и Джиль это знал. А в глубине души, куда он сам избегал заглядывать, Джиль не мог не спрашивать себя, действительно ли он таков, каким себя помнит. Он долго пробыл в стазисе, и Вселенная вокруг не стояла на месте. И еще он не очень доверял изменениям, которые сделал в нем Лабиринт. Он не знал их пределов и не знал, не стал ли он от них зависеть. На этом задании он сможет проверить свои силы и умение, пока еще не начались настоящие битвы Восстания. В своей храбрости и решимости он не сомневался. В конце концов он был Дезсталкером. Но хорошо бы подтвердить это в жару и ярости боя.
- Предыдущая
- 48/129
- Следующая
