Охотник за смертью: Война - Грин Саймон - Страница 50

• Предыдущая
• 50/129
• Следующая

— Реальной информации мало, — быстро вставил Финли. — После того что там случилось, с планеты выбрался живым только один человек. Он и назвал ее Хацелдамой — перед тем как умереть. От того, что он там видел, он свихнулся начисто. И он хотел умереть, чтобы забыть то, что видел.

— У меня есть экземпляр его показаний, — робко сказал Тоби. — Только относящееся к делу — он все время срывался на бред. Ленту я купил у коллеги почти за номинал, и я думаю, Подполье мне это возместит — когда узнает. Запустить ее?

— Давай, — сказал Джиль. — Может быть, с кого-нибудь здесь спесь собьет.

Тоби кивнул Флинну, тот через свою камеру подключился к сети связи корабля и камера прокрутила запись у себя из памяти. Экран вздрогнул, голубая планет внизу сменилась лицом человека. Лицо было покрыто потом, глаза вылезали из орбит, и человек был так болезненно худ, что кости лица чуть не пробивали кожу. Губы у этого человека дрожали, мышцы лица подергивались. Он был привязан к стулу — не в последнюю очередь, чтобы не упал. Когда он заговорил, голос его был сиплым, но ровным. Глаза его снова сфокусировались, будто человека подстегивала отчаянная необходимость сообщить о том, что он знал, что видел.

— Меня зовут Адриан Марринер. Планетная разведка, стаж двенадцать лет. Я был командиром разведгруппы, посланной узнать, что случилось на планете Шеннона. О посланных ранее группах нас не информировали. Нас было десять, все отличные ребята. Все погибли. Выжил только я. Там война. Тотальная война. Пощады не дают и не просят. Пропавших без вести не ищите. Они мертвы. Им пришлось умирать первыми, смертью тяжелой и кровавой, беднягам. Курортной планеты тоже больше нет. Она стала кошмаром. Такого сна никто никогда не видел. Страшно. Страшная пародия на ту планету, что была. Там страшной смертью погибли все кто был — мужчины, женщины, дети, но война продолжается. И не кончится никогда. Больше разведгрупп не посылайте. Ни один человек этого не выдержит.

Марринер заплакал — скрежещущие, сухие звуки, от которых все его тело тряслось. Флинн отключил камеру, и плачущее лицо на экране сменилось загадочным лицом Хацелдамы, готовой их встретить.

— Боюсь, что это все, — сказал Тоби. — Дальше он все повторял и повторял одно и то же. Когда мог перестать плакать или кричать. От того ужаса, что он там видел, у него заело пластинку, и он мог только повторяться. После этой съемки он вскоре умер, и это наверняка было для него избавлением. Он был глубоко убежден, что все человеческие существа на планете мертвы, отчего возникает вопрос — кто же там ведет эту бесконечную войну? Предлагались самые разные ответы, причем ни одного такого, после которого хорошо спится. Если у кого-нибудь есть конструктивные соображения — прошу высказываться. Я смотрел эту запись, пока она у меня уже из ушей не стала лезть, и все равно боюсь до судорог. Я в том смысле, что это был опытный планетный разведчик. Он всякое видал. А после Хацелдамы превратился в хныкающего младенца.

— Я эту запись видел, — сказал Финли. — Знал одного из тех, кто снимал показания. Мы понятия не имели ни почему Марринер выжил, когда вся группа погибла, ни как он выбрался с планеты. Карантинный крейсер божился, что ни один корабль мимо него не проскочил. Марринера нашли на улицах главного космопорта Голгофы. Он плакал навзрыд и рассказывал свою историю всем, кто был согласен слушать. Ребята из безопасности его забрали, но ни корабля его не нашли, ни хоть какого-то намека, как он попал на Голгофу и при этом ни один сигнал тревоги не сработал. Что считалось совершенно невозможным.

— По многим причинам, — подхватила Евангелина. — Как мог он один провести корабль всю дорогу отсюда и до Голгофы? Компьютерами здесь не обойдешься. Кто-то должен был с ним быть. Кто-то наверняка ему помог.

— Если и были помощники, то на Голгофе они не садились. А искали их будь здоров. Императрица дышала огнем из-за такой бреши в охране, и ей совсем не понравилось, когда поиски закончились впустую. К вопросам безопасности центральной планеты она относится очень серьезно. Я слышал, что вскоре в высших эшелонах имперской безопасности открылась куча вакансий.

Джулиан крепко прикусил губу. Он чувствовал, как в голове возникает знакомая парализующая боль. Но сейчас он не мог этого допустить. Не мог дать увидеть свою слабость.

Не мог.

Он крепко обхватил себя руками и стал дышать глубоко и медленно. Это не очень помогло — и никогда не помогало особенно, — но ведь надо же было чтото делать… Чтобы отвлечься, он наклонился вперед и стал рассматривать панель датчиков, ощущая у себя на лбу холодный пот. Он надеялся, что другие этого не заметят.

— Я думал, что у Харкера был личный маяк? — спросил он осторожно.

— Был, — ответил Финли. — Но почти сразу, как попал сюда, он снял его и оставил в разбитом корабле. Почему — не знаем. И теперь он может быть где угодно. — Давайте мыслить позитивно, — предложил Тоби. — Мы по крайней мере приняли четкий сигнал от этого маяка. Будем надеяться, что в корабле найдется намек на то, где искать.

— Сажай нас рядом с тем кораблем, Кэмпбелл, — велел Джиль. — И будем молиться, чтобы след оказался горячее, чем кажется. Иначе мы рискуем застрять здесь надолго.

Финли посадил переоборудованный грузовик на широкую равнину, заросшую травой, всего в нескольких стах ярдах от остатков разбитого спасательного бота. Обломки были бесформенной грудой, но сигнал маяка звучал четко. Нигде не было никаких признаков жизни. Первым вышел, конечно, Джиль, с мечом и лучеметом в руке. Подозрительно оглядевшись, он выждал, потом кивнул остальным, чтобы присоединялись. Финли тут же оказался рядом с Дезсталкером, за ним по пятам — Тоби и Флинн. Они медленно пошли к боту, все время проверяя, нет ли по дороге ловушек.

Евангелина и Джулиан остались сторожить корабль и держать его готовым к немедленному взлету, если это понадобится. Испытывая неловкость в обществе друг друга, они рассматривали окрестности пристальнее, чем это было необходимо. Согласно показаниям экрана и датчиков, травянистая равнина тянулась до горизонта во все стороны, ярко-зеленая почти до неестественности. Никаких признаков животной жизни. Ни птиц, ни насекомых. Стояла полная тишина, нарушаемая только шагами идущих к спасательному боту людей. Небо сверкало голубизной, резкой и ясной, почти гипнотической, без единого облачка. Под таким небом можно лежать часами, почти загипнотизировано глядя в его глубину, не замечая течения времени. И высоко на этом небе улыбалось пухлым лицом желтое солнце. Джулиану это почему-то не нравилось. Будто он оказался на школьном пикнике.

— Как они, черт побери, это устроили? — спросил он, чтобы хотя бы услышать собственный голос. Тишина его нервировала.

— Это не так трудно, — отозвалась Евангелина. — Наверное, какая-то голографическая проекция. Вопрос в том, кому и зачем это понадобилось.

— Входило в мечту Шеннона, я полагаю, — сказал Джулиан. Головная боль проходила, и он снова становился человеком. — Чувствуешь, как пахнет наружный воздух из люка? Чистый, густой и бодрящий. Сделанный по заказу. Такие детали нравятся прибывающим.

Евангелина принюхалась к воздуху.

— Верно. Должно понравиться тому, кто любит пасторали, но зачем такая тишина? Куда все девались? Или здесь больше ничего нет?

Впервые за все время Джулиан слабо улыбнулся.

— Очень сомневаюсь. Не верю, чтобы Шеннон мог драть такие цены только за это.

— Не знаю, — усомнилась Евангелина. — После всех стрессов и волнений высшего общества многие могли бы заплатить хорошую цену за гарантированный мир и покой.

— А я за это ломаного гроша не дам, — возразил Джулиан. — Слишком спокойно. Так, будто что-то вот-вот случится. Что-то плохое.

— Ты всегда такой жизнерадостный?

— Почти. Иногда мне случается петь и танцевать. Ты смотри за приборами, а я попробую сделать пси-сканирование. Может, чего-нибудь зацеплю.

— А это разумно? — спросила Евангелина, стараясь говорить безразличным голосом. — Доктора говорили, что тебе пока надо беречься.

• Предыдущая
• 50/129
• Следующая