Злые чары Синей Луны - Грин Саймон - Страница 80

• Предыдущая
• 80/121
• Следующая

Два потока магии покатились перед противниками и схлестнулись в неподвижном воздухе. Словно сшиблись два огромных айсберга, словно остановились, наконец, две неостановимые силы. Сама реальность, казалось, пошла рябью вокруг двоих людей, когда они замерли друг напротив друга. Сэр Вивиан поднял меч, а Пешеход — посох. И медленно, но неотвратимо сэр Вивиан Хеллсторм опустился на колени.

Внезапно серебряный доспех пропал, и герой упал навзничь, дрожа и задыхаясь. Калли метнулась к нему и встала рядом на колени, подняв меч. Она была готова защищать Вивиана. Ламент бесстрастно разглядывал поверженного.

— Господь — моя броня, сын чародея.

— Ты ее не получишь, — прохрипел сэр Вивиан, неловко поднимаясь с помощью Калли. — Пока есть дыхание в моем теле, я вызываю тебя во имя королевы.

— Вы вдохновляете храбрых защитников, ваше величество, — обратился Ламент к Фелиции. — Но я здесь не для того, чтобы судить вас.

Вивиан озадаченно посмотрел на него, но решимости не утратил.

— Поклянись, что не желаешь зла королеве.

— Разумеется, не желает, — подала голос дочь герцога Арлика.

— Я пришел не за ней и не за тобой, сын чародея, — успокоил Ламент. — Я хочу просто поговорить с королевой. Наедине.

Чанс потрясенно уставился на него.

— Вы должны понимать, что это невозможно…

— Оставьте нас, — велела королева.

— Вы не можете доверять ему, ваше величество, — уперся сэр Вивиан. — Пешеход служит только своему Богу.

— Он никогда не причинит мне зла, — сказала королева Фелиция. — Идите. Оставьте нас. Нам нужно многое обсудить.

Чанс, Калли и сэр Вивиан переглянулись, дружно пожали плечами, поклонились трону и вышли из зала. Главнокомандующий опирался на руку Калли. А королева и Пешеход долгое мгновение смотрели друг на друга. Затем королева встала и спустилась по ступенькам к подножию трона. Он встала вровень с Джерико Ламентом, и оба улыбнулись.

— Не всегда тебя звали Ламентом, — заметила Фелиция.

— Таково теперь мое имя, — ответил тот. — Отныне и навеки. Таков уговор.

— Осталось ли что-нибудь от того человека, которого я помню?

— Разумеется. Я стал больше, чем был, а не меньше. Я никогда не смог бы забыть тебя, Флисс.

— Тогда давай немного пройдемся, — предложила королева. — Поболтаем о старых временах, когда мы были молодыми и глупыми и еще не разучились надеяться.

Они гуляли по большому залу, близко, как друзья, но не касаясь друг друга. Фелиция вынула портсигар и мундштук из кармана, спрятанного в рукаве, и прикурила. Ламент покачал головой.

— Ты же знаешь, что тебе это вредно.

— Все, что мне нравится, вредно, — беспечно откликнулась Фелиция. — Но я пока еще не померла. А у тебя такой вид, будто ты два дня не ел. Ты хорошо питаешься?

— Я ем и пью, только когда вспоминаю об этом, — ответил Ламент. — И я уже много лет не сплю. Когда я посвятил себя Богу, он избавил меня от всех физических слабостей. Я больше не могу умереть.

— А я всегда отличалась обилием слабостей, — похвасталась Фелиция. — В этом мне нет равных.

— Знаю, — отозвался Гнев Божий. — Я помню.

Фелиция взглянула на него с нежностью.

— Много ли ты помнишь, Джерико?

— Я помню, что никогда не был счастливее, чем с тобой. Или несчастнее. Наверное, это любовь.

Некоторое время они молча ступали рядом. Думали, вспоминали.

— Столько всего изменилось, — проговорила Фелиция. — Когда мы были моложе, Лесное королевство считалось врагом. А теперь я — здешняя королева, и ты пришел спасать мою страну. Я так понимаю, что ты явился именно за этим?

— Такова моя миссия. Все вы в огромной опасности. Флисс, как давно ты поняла, что Пешеход — это я?

— Некоторое время назад, — призналась Фелиция. По-прежнему глядя прямо перед собой, она взяла его под руку. — Я располагаю множеством агентов, разбросанных по всей Лесной стране. Они докладывают мне о подобных вещах. Ты заработал изрядную репутацию. Кое-что из слышанного мной… — Она глянула на него почти обвиняюще. — Человек, которого я знала, никогда не был столь суров, столь категоричен. Ты убил множество людей, Ламент. Большинство из них заслуживали смерти, судя по тому, что о них рассказывают, но…

— Бог и мир меняют всех нас, — ответил Ламент. — Я стал тем, кем пришлось, чтобы делать то, что должен. Ты никогда не пыталась связаться со мной…

— Я не хотела встречаться с Пешеходом. Мне доставляли большую радость воспоминания о том, кем ты был раньше. О человеке, которого я любила.

Они остановились перед открытым окном, созерцая раскинувшийся перед ними мирный пейзаж. В пустом зале было очень тихо.

— Калли по-прежнему с тобой, — нарушил молчание Ламент. — Она мне всегда нравилась. Хотя в былые времена она пугала меня до колик. Никому не давала спуску, даже твоему отцу. Тебе здесь что-то угрожает?

Фелиция хохотнула:

— Всего-навсего каждый проклятый день, милый. У меня теперь столько врагов, что им приходится строить мне козни по очереди.

— Хочешь, я с ними что-нибудь сделаю? — учтиво предложил Ламент.

— А ты можешь? — удивилась Фелиция. — Разве тебе позволено вмешиваться в мирские дела?

— Нет, — ответил Ламент. — Но они-то этого не знают. Одного пристального взгляда с моей стороны хватит, чтобы большинство из них попритихло. Грех есть грех, и все политики в чем-то да виноваты. Одно сознание того, что ты находишься под моей защитой, отпугнет всех, кроме самых остервенелых. И я убью любого, кто попытается причинить тебе вред, Флисс. Клянусь сердцем.

Они возобновили прогулку в молчании. Им предстояло очень многое прояснить, но они не торопились.

— Мы были счастливы при дворе моего отца, — проговорила, наконец, Фелиция. — В те долгие летние дни, которые, казалось, будут продолжаться вечно. Ты носил другое имя, а я была просто очередной принцессой. Ты так изменился! Раньше ты всегда был такой веселый… Всегда готов устроить вечеринку или переодеться к маскараду, всегда рядом, когда мне хотелось потанцевать или поохотиться.

— Я был счастлив, — признал Ламент. — А иногда — только притворялся, что счастлив. Занимал себя чем угодно, потому что это отвлекало меня от тревожных мыслей. В то время я этого не понимал, но уже тогда я искал то, чему мог бы посвятить жизнь. Я думал, что нашел свою цель в тебе, но ошибался.

— А теперь ты счастлив? — прошептала Фелиция.

— Иногда, — ответил Ламент. — По крайней мере, моя жизнь имеет смысл.

— Но ты так одинок!

— Со мною Бог.

— И этого достаточно?

— Иногда.

— Нам было так хорошо тогда, — повторила Фелиция. — У меня никогда не было такого любовника, как ты. Который бы так заботился о любой мелочи…

— Но тебя всегда больше волновало твое положение принцессы, а не наша любовь, — упрекнул ее Ламент. — Как бы крепко я тебя ни обнимал, ты всегда удерживала меня на расстоянии. И еще… ребенок.

— Мне пришлось сделать аборт. Если бы отец узнал о нас, о ребенке, то скандал…

— Ты даже не сообщила мне, пока не стало слишком поздно.

— Ты бы попытался отговорить меня. А я не хотела, чтобы меня отговаривали. Тебе вообще не полагалось знать.

— Но кто-то проболтался, — сказал Ламент. — Кто-то всегда пробалтывается. Аборт оказался для меня последней каплей. Я продолжал убеждать себя, что ты изменишься, что я смогу тебя переделать. Но ты всегда оставалась дочерью своего отца. Нас разделяло происхождение и вероисповедание. Ты никогда не понимала, насколько важна для меня вера. Иначе ты не смогла бы сделать того, что сделала.

Пальцы Фелиции сжали руку Ламента чуть крепче.

— А герцог знал о нас? — спросил Ламент.

— Разумеется, милый. — Фелиция выпустила изо рта безупречное колечко дыма и проводила его взглядом. — Папенька взял себе за правило знать подобные вещи. У него было больше шпионов внутри дворца, чем снаружи. Пока наш роман не стал достоянием общественности и не представлял угрозы его репутации, ему было плевать. Он никогда не считал тебя опасным. Что такое — мелкий дворянин, больше интересующийся религией, чем политикой! В папенькиных глазах — идеальный компаньон для младшей дочки.

• Предыдущая
• 80/121
• Следующая