Том 6. Письма 1860-1873 - Тютчев Федор Иванович - Страница 17

С глубочайшим уважением.

Ф. Тютчев

Блудову Д. Н., до 1864

Ce jeudi

Assurément, cher Comte, on ne saurait rien trouver de plus ingénieusement approprié à la destination que vous avez en vue que les quatre vers, cités par vous, de Jacob Boehme. C’est une des plus grandes intelligences qui aient jamais traversé le monde que ce J. Boehme. Elle marque, pour ainsi dire, le point d’intersection de deux doctrines les plus opposées, le Christianisme et le Panthéisme. On pourrait l’appeler le Panthéiste chrétien si ces deux mots ne hurlaient pas de se trouver ensemble… Pour reproduire ses idées en russe, en véritable russe, il faudrait s’approprier la langue si idiomatique et si profondément expressive de quelques-uns de nos sectaires. Pour ma part je me récuse et reconnais volontiers mon insuffisance… Toutefois, pour vous complaire, voici d’abord l’essai d’une traduction littérale:

«Тот, кто уразумел Время как Вечность, а Вечность как Время, стал непричастен никакому горю…»

Ou bien, dans une forme plus métrique:

Ces deux versions ont cela de commun entr’elles que toutes les deux ne valent absolument rien…

Mille salutations empressées.

Ф. Тютчев

Четверг

Конечно, любезный граф, невозможно найти ничего более удачно согласующегося с вашим замыслом, чем четыре стиха Якоба Бёме, цитируемые вами. Якоб Бёме — один из величайших умов, которые когда-либо являлись в сей мир. Он, так сказать, точка пересечения двух наиболее противоположных учений — Христианства и Пантеизма. Его можно было бы назвать христианским пантеистом, если бы сочетание двух этих слов не заключало в себе вопиющего противоречия… Чтобы выразить его идеи на русском языке, на настоящем русском языке, нужно было бы усвоить столь идиоматический и столь глубоко выразительный язык некоторых наших сектантов. Со своей стороны я уклоняюсь от этого и охотно признаю свою неспособность… Тем не менее, чтобы вам угодить, вот сначала попытка дословного перевода:

«Тот, кто уразумел Время как Вечность, а Вечность как Время, стал непричастен никакому горю…»

Или же в форме более метрической:

Общее между этими двумя переводами то, что они оба решительно ничего не стоят.

Усердно кланяюсь.

Ф. Тютчев

Валуеву П. А., 16 февраля 1864

Dimanche. 16 février

Je prends la liberté de mettre sous les yeux de Votre Excellence une lettre que je viens de recevoir de Майков et qui a trait à certaines accusations plus absurdes encore que malveillantes — et c’est beaucoup dire — qui ont couru la ville à son sujet.

Votre Excellence, qui connaît et apprécie Майков, n’aura pas eu besoin de cette lettre pour plaindre un homme d’honneur et de talent, obligé — en dépit de ses sentiments personnels généralement connus et mille fois exprimés — obligé, dis-je, par le fait de je ne sais quelle ingénieuse ineptie de quelques coteries, de recourir, la rougeur au front, à de pareilles explications.

Je saisis avec empressement cette occasion d’offrir à Votre Excellence mes hommages accoutumés.

T. Tutchef

Воскресенье. 16 февраля

Позволяю себе ознакомить ваше превосходительство с письмом, только что полученным мною от Майкова, где речь идет о неких обвинениях в его адрес, еще более нелепых, чем гнусных — и этим почти все сказано, — которые обошли город.

Вашему превосходительству, знающему и ценящему Майкова, вероятно, не требуется это письмо, чтобы проникнуться сочувствием к человеку честному и даровитому, вынужденному — несмотря на свои широко известные и многократно выраженные взгляды, — вынужденному, повторяю я, опровергать, краснея от стыда, глупейшую выдумку каких-то злопыхателей.

Не упускаю случая заверить ваше превосходительство в неизменном своем почтении.

Ф. Тютчев

Тютчевой Д. Ф., 29 февраля 1864

Ma fille chérie. Je savais à peu près la mesure du temps pour les visites qu’on te faisait et que tu pouvais supporter: 8 à 10 minutes quand c’était le petit frère, de 10 à 15 quand c’était celle du petit père. — Mais ce que tu es à même de supporter de lignes dans une visite épistolaire? — voilà ce que j’aimerais savoir, dans ce moment-ci, pour ne pas trop me compromettre. — Quant à tes lettres à toi, je les aime, de toutes les tailles et de toutes les grandeurs. Je les aime parce qu’elles te ressemblent, elles ont beau avoir la mort dans l’âme, comme tu dis, elles ont malgré cela le rire aux lèvres.

Sais-tu, ma fille, que tu l’as échappé belle, en fait d’impressions lugubres — en t’en allant juste la veille du jour où devait enfin s’accomplir ta persistante prophétie. Que serais-tu devenue, si on t’avait appliqué une loi de Pierre le G, qui condamne à la prison un prophète de malheur, jusqu’à l’accomplissement de sa prédiction?

Ma fille chérie. Ne soyez pas triste. Voici le printemps qui vient et vous pouvez encore avoir de beaux jours… Essaye seulement de le vouloir.

Embrasse tendrement Kitty et prie-la de m’écrire quelques mots.

Le petit père assommant

Моя милая дочь. Я более или менее представлял себе, сколько времени ты в состоянии терпеть того или иного посетителя: от 8 до 10 минут — крошку братца, от 10 до 15 — крошку отца. — Но сколько ты можешь вынести строк в визите эпистолярном? — вот что хотел бы я знать в данный момент, чтобы не поставить себя в слишком неловкое положение. — Что касается твоих писем, то я люблю их независимо от размера и формы. Я люблю их потому, что они походят на тебя: сколько бы ни заключали они, как ты говоришь, смертельной грусти в душе, на устах у них все-таки смех.

Знаешь ли, дочь моя, что ты счастливо избежала мрачных впечатлений, уехав как раз накануне того дня, когда должно было наконец исполниться твое застарелое пророчество. Что бы с тобой сталось, если бы еще действовал закон Петра Великого, предписывавший держать предсказателя несчастья в тюрьме до тех пор, пока его предсказание не сбудется?

Милая моя дочь, не грусти. Вот уж и весна наступает, и тебе еще выпадут счастливые дни… Постарайся только этого захотеть.