Странный Томас - Кунц Дин Рей - Страница 62

В этом его любовницы были похожи, как капли воды. И ему не составляло труда находить их. Они сами приходили к нему, их притягивали то ли излучаемые им импульсы, то ли феромоны.

Как-то он поделился со мной своими наблюдениями: чем женщина капризнее, тем более страстной она будет в постели. Откровенно говоря, я мог бы прожить без этого отцовского совета.

Теперь же, когда я наливал кофе в большой стакан с «пепси», он спросил:

— Эта Ллевеллин залетела?

— Нет.

— Ты слишком молод для женитьбы, — твердо заявил он. — Остепеняться надо в моем возрасте.

Последнее предназначалось для ушей Бритни. Он не собирался на ней жениться. Потом она будет думать, что он пообещал ей брачные узы. И когда он ее бортанет, устроит ему жуткий скандал.

Рано или поздно одна из его психопаток искалечит или убьет его в приступе особо плохого настроения. Я не сомневаюсь, что на каком-то уровне, может, и подсознательно, он это знает.

— Что у тебя на лбу? — спросила Бритни.

— Пластырь.

— Ты упал пьяным или что?

— Или что.

— Ты подрался?

— Нет. Под пластырем у меня рана от вилки.

— От чего?

— Вилка выскочила из руки и вонзилась мне в лоб.

Моя выдумка почему-то ей не понравилась. Она капризно надула губки.

— Каким ты закинулся дерьмом?

— Разве что кофеином, — признался я.

— Что-то не похоже на кофеин.

— «Пепси», кофе, таблетки «Не спать». И шоколад. Шоколад усиливает действие кофеина. Я съел несколько пирожков с шоколадной начинкой. И два пончика, залитые шоколадом.

— Суббота — неудачный день, — подал голос отец. — В субботу мы не сможем прийти на твою свадьбу. На субботу у нас другие планы, которые мы не в силах изменить.

— И не надо. Я понимаю.

— Жаль, что ты не предупредил нас заранее.

— Пустяки. Я и не рассчитывал на ваш приход.

— Каким надо быть кретином, чтобы сообщать о свадьбе за три дня до церемонии? — вопросила Бритни.

— Расслабься, — посоветовал ей мой отец.

Но Бритни, если уж что-то начала, остановиться не могла.

— Чего там говорить, он просто выродок.

— Не то ты говоришь, — попытался вразумить ее мой отец, но медовым тоном.

— Но это правда, — настаивала она. — Разве мы не говорили об этом добрых три десятка раз? У него нет автомобиля, он живет в гараже…

— Над гаражом, — поправил я.

— …изо дня в день ходит в одном и том же, у него в друзьях все неудачники города, он постоянно трется около копов, а приходя сюда…

— Я не собираюсь с тобой спорить и в чем-то тебя убеждать, — вставил я.

— …а приходя сюда, порет всякую чушь насчет свадьбы и раны, нанесенной вилкой. Меня от этого тошнит.

— Я — выродок. — Голос мой звучал искренне. — Я это признаю, принимаю. Тут не о чем спорить. Мир?

Моему отцу искренность сымитировать не удалось.

— Не говори так. Никакой ты не выродок.

Он не знает о моем сверхъестественном даре. В семь лет, когда мое еще слабое и непостоянное шеетое чувство начало набирать силу, я не обратился к нему за советом.

Скрыл свое отличие от него по двум причинам. Во-первых, не хотел, чтобы он заставлял меня выискивать выигрышные номера лотерей. Во-вторых, правильно предположил, что он растрезвонит о моем даре прессе, будет таскать меня по телевизионным шоу, даже начнет продавать акции инвесторам, желающим вкладывать деньги в мое общение с мертвыми.

Я встал.

— Думаю, теперь я знаю, почему приехал сюда.

Когда направился к двери, отец последовал за мой.

— Жаль, что ты не выбрал другую субботу.

Я повернулся, посмотрел ему в глаза.

— Думаю, я приехал сюда, потому что боялся поехать к матери.

Бритни подошла к отцу сзади, прижалась практически обнаженным телом. Обняла, положив руки на грудь. Он не сделал попытки отстраниться.

— Я что-то блокирую, — говорил я скорее себе, чем им. — Что-то такое, что мне обязательно нужно знать… или нужно сделать. И это что-то связано с матерью. Как именно, представить себе не могу. У нее есть нужный мне ответ.

— Ответ? — повторил он с изумлением в голосе. — Ты прекрасно знаешь, что мать — это последнее место, куда следует идти за ответами.

Похотливо улыбаясь над левым плечом отца, Бритни водила руками вверх-вниз по мускулистой груди и плоскому животу моего отца.

— Сядь, — предложил отец. — Я налью тебе еще чашечку кофе. Если у тебя есть проблема, которую тебе надо обсудить, давай обсудим.

Правая рука Бритни спустилась к самым шортам, кончики пальцев нырнули под пояс.

Он хотел, чтобы я увидел, какое желание вызывает он в этой сладострастной молодой женщине. Он гордился своим статусом жеребца, и гордость эта застилала ему глаза. Он просто не мог осознать, что Бритни унижает его сына.

— Вчера была годовщина смерти Глейдис Пресли, — сказал я. — Когда она умерла, ее сын рыдал многие дни, а потом носил траур целый год.

Отец чуть сдвинул брови, а Бритни, поглощенная своей игрой, меня не слушала. Ее глаза сверкали то ли насмешкой, то ли торжеством, а правая рука все глубже погружалась в шорты.

— Он любил и отца. Завтра будет очередная годовщина смерти Элвиса. Думаю, я попытаюсь его найти и сказать ему, каким счастливчиком он был со дня своего рождения.

Я вышел из кухни, из дома.

Он за мной не пошел. Я и не ждал, что пойдет.

Моя мать живет в прекрасном викторианском доме в историческом центре Пико Мундо. Дом этот мой отец унаследовал от своих родителей.

По разводу она получила дом со всей обстановкой и приличные алименты. Поскольку больше не вышла замуж и скорее всего так и не выйдет, алименты она будет получать до конца жизни.

Щедрость ни в коей мере отцу не свойственна. Он обеспечил ей безбедную жизнь только потому, что боялся ее. И пусть ему очень не хотелось расставаться с частью ежемесячного дохода, получаемого от фонда, он не собрался с духом, чтобы попросить своего адвоката обсудить с ее адвокатом условия развода. Она получила практически все, что потребовала.

Он заплатил за собственную безопасность и новый шанс обрести счастье (как он его понимает). А из семьи он ушел, когда мне исполнился год.

Прежде чем нажать на кнопку звонка, я провел рукой по сиденью качелей, которые стояли на крыльце, чтобы убедиться, что оно чистое. Во время нашего разговора она могла бы сидеть на качелях, а я — на поручне ограждения.

Мы всегда встречались вне дома. Я дал себе слово, что никогда не переступлю порог, даже если переживу ее.

Позвонив второй раз и не получив ответа, я обошел дом. За ним росли два огромных калифорнийских дуба, кроны которых практически соприкасались, и их тень накрывала весь двор. Но за дубами участок заливало солнце, позволяя разбить там розовый сад.

Моя мать занималась розами. Одетая, как дама из другой эры, в желтом сарафане и панаме того же цвета.

И хотя поля панамы затеняли лицо, я видел, что удивительная красота матери нисколько не поблекла за те четыре месяца, которые я ее не видел.

Она вышла замуж за моего отца в девятнадцать лет. Ему тогда было двадцать четыре. Сейчас, сорокалетняя, она выглядела максимум на тридцать лет.

Свадебные фотографии запечатлели девятнадцатилетнюю невесту, которая выглядела шестнадцатилетней, ослепительно красивую, трогательно нежную. Ни одна из последующих сожительниц отца не могла соперничать с нею красотой.

Даже теперь, в свои сорок, окажись в одной комнате с Бритни, она — в сарафане, Бритни — в миниатюрном бикини, большинство мужчин сначала посмотрели бы на нее. А если б она того захотела, то зачаровала бы их до такой степени, что они подумали бы, что другой женщины среди них и нет.

Я подошел к самому розовому саду, прежде чем мать поняла, что ее покой нарушен. Она оторвалась от цветов, выпрямилась, моргнула, словно хотела убедиться, что я не мираж.

— Одд, мой милый мальчик, — воскликнула она. — Должно быть, в другой жизни ты был котом. Так бесшумно пресечь двор!