Брокер - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 26

• Предыдущая
• 26/77
• Следующая

Стул напротив Марко за круглым столом оказался свободен, и к нему устремился невысокий полный человек, одетый во все блекло-черное, с копной седых непослушных волос, беспорядочно торчавших во все стороны и едва прикрытых кое-как державшимся на голове черным беретом.

– Buon giorno. E libera? – вежливо спросил мужчина, указывая на пустой стул. Марко не был уверен, что именно он сказал, но было совершенно ясно, чего он хочет. Он уловил слово «libera» и понял, что оно значит «свободно» или «не занято».

– Si, – сказал Марко, стараясь скрыть акцент. Человек снял длинный черный плащ, повесил его на спинку стула и протиснулся на свое место. Их разделяло меньше метра. Пространство здесь воспринимается совершенно по-другому, повторял себе Марко. Человек положил на столик газету «Унита» с такой силой, что все закачалось. Марко даже забеспокоился о своем эспрессо. Чтобы избежать разговора, он еще глубже погрузился в список глаголов.

– Американец? – спросил человек по-английски без всякого акцента.

Марко опустил словарик и встретил взгляд поблескивающих глаз.

– Почти угадали. Канадец. Как вы определили?

Человек кивком указал на словарь:

– Англо-итальянский. На англичанина вы не похожи, вот я и решил, что вы американец. – Судя по его акценту, он явно был со Среднего Запада. Не из Нью-Йорка или Нью-Джерси, не из Техаса и не с Юга, не с Аппалачей или из Нового Орлеана. Внушительная часть страны оказалась отвергнутой, и Марко начал подумывать о Калифорнии. И вдруг занервничал. Скоро придется лгать, а он плохо подготовился.

– А вы откуда? – спросил он.

– Последнее мое прибежище – Остин, штат Техас. Это было тридцать лет назад. Меня зовут Рудольф.

– Доброе утро, Рудольф, очень рад. Меня зовут Марко. – Как в детском саду, они обошлись без фамилий. – У вас не техасский выговор.

– И слава Богу, – засмеялся Рудольф, слегка обнажив зубы. – Родом я из Сан-Франциско.

Над столиком склонился официант. Рудольф заказал черный кофе и что-то еще на стремительном итальянском. Официант переспросил, Рудольф ему ответил, но Марко не разобрал ни единого слова.

– Что привело вас в Болонью? – спросил Рудольф. Ему явно хотелось поговорить; очевидно, в его любимом кафе не часто попадались американцы.

Марко опустил словарь.

– Я на год приехал в Италию, переезжаю с места на место, осматриваю достопримечательности, пытаюсь хоть немножко научиться говорить по-итальянски.

Половина лица Рудольфа была скрыта неухоженной седой бородой, которая начиналась над скулами и распространялась оттуда во все стороны. Оставались видны весь нос и часть рта. По какой-то странной причине, которую невозможно понять и трудно объяснить – кто решится спросить? – он выбривал ровный кружок на весь подбородок под нижней губой. Кроме этого священного пятнышка, кудрявые неуправляемые и, по-видимому, давно немытые бакенбарды торчали во все стороны, как им заблагорассудится. Такой же была и макушка – буйные седины беспорядочно выбивались из-под берета.

Поскольку многие черты лица были спрятаны, все внимание привлекали глаза. Они были темно-зеленые и ярко лучились из-под густых бровей.

– И давно вы в Болонье? – спросил он.

– Приехал вчера. Без всякого плана или графика. А вы, что вас привело сюда? – Марко поспешил отвести разговор от себя.

Глаза собеседника словно исполняли какой-то танец, но при этом не моргали.

– Я здесь тридцать лет. Профессор университета.

Марко откусил от своего бутерброда отчасти из-за голода, но главным образом ради того, чтобы заставить говорить Рудольфа.

– Где ваш дом?

Следуя заготовленному сценарию, Марко сказал:

– Торонто. Дед с бабкой эмигрировали туда из Милана. Во мне итальянская кровь, но язык я так и не выучил.

– Язык нетруден, – сказал Рудольф. Ему принесли кофе. Он поднял чашку и погрузил ее в пучину своей бороды. Облизнул губы и слегка подался вперед, собираясь что-то сказать. – У вас не канадский акцент. – Его глаза, казалось, посмеивались.

Марко мучительно старался вести себя и говорить на итальянский манер. У него так и не нашлось времени подумать, как лучше изображать канадца. И как вообще разговаривают канадцы? Он откусил еще кусок хлеба с сыром, причем довольно большой, и с полным ртом сказал:

– Ничего не могу поделать. Как вы попали сюда из Остина?

– Долгая история.

Марко пожал плечами, давая понять, что у него полно времени.

– Когда-то я был молодым профессором юридического факультета Техасского университета. Узнав, что я коммунист, меня вынуждали уйти. Я пытался сражаться. Мне отвечали тем же. Я позволял себе всякие высказывания в аудитории. В семидесятые коммунистам в Техасе приходилось нелегко, вряд ли и сейчас там что-то изменилось. В конце концов меня уволили и заставили уехать, поэтому я и оказался в Болонье, сердце итальянского коммунизма.

– Что вы преподаете?

– Юриспруденцию. Право. Леворадикальные правовые теории.

Прибыл обсыпной бриош, и Рудольф мгновенно откусил от него половину. Из глубин бороды посыпались крошки.

– Вы по-прежнему коммунист? – спросил Марко.

– Разумеется. Не вижу причин менять убеждения.

– Похоже, коммунизм себя исчерпал, вы так не думаете? В конечном счете идея оказалась не слишком удачной. Смотрите, что творится в России из-за Сталина и его наследия. Или в Северной Корее – они там голодают, а их вождь строит ядерные ракеты. Куба отстала от остального мира на полвека. Сандинисты в Никарагуа провалились на выборах. Китай строит рыночный капитализм, потому что старая система не работала. Она действительно проиграла, не так ли?

Бриош был забыт, зеленые глаза сузились. Марко чувствовал, что сейчас последует некая тирада, быть может, пересыпанная крепкими словечками как на английском, так и на итальянском. Он огляделся вокруг и подумал, что в баре «Фонтана» у коммунистов может оказаться над ним явное превосходство.

А что дал капитализм Марко?

Рудольф улыбнулся, пожал плечами и с некоторой грустью в голосе сказал:

– Может, вы и правы, но так забавно было считаться коммунистом тридцать лет назад, особенно в Техасе. Вот были денечки.

Марко кивком указал на итальянскую газету:

– А газеты из дома почитываете?

– Мой дом здесь, друг мой. Я стал итальянским гражданином и в Штатах не был лет двадцать.

Бэкман немного успокоился. После освобождения он американских газет не видел, но полагал, что о помиловании писали немало. Быть может, напечатали и старые фотографии. Похоже, Рудольф понятия не имеет о его прошлом.

Марко подумал, уж не такое ли будущее ждет и его – итальянское гражданство. Если вообще какое-нибудь. Неужели и через двадцать лет он все еще будет слоняться по Италии, если и не оглядываясь все время через плечо, то вечно думая о том, что его ждет?

– Вы сказали «дом», – прервал его мысли Рудольф. – Это США или Канада?

Марко улыбнулся и кивнул куда-то вдаль.

– Где-то там, уж точно. – Вышла ошибка, которой следовало избегать. Чтобы поскорее сменить тему, он сказал: – Я первый раз в Болонье. Не знал, что это центр итальянского коммунизма.

Рудольф поставил чашку и, почти не разжимая губ, смаковал последний глоток. Затем обеими руками мягко зачесал бороду назад, подобно коту, прилизывающему усы.

– Болонья – это много чего, друг мой, – сказал он, словно приступая к долгой лекции. – В Италии она всегда была центром свободомыслия и интеллектуальной свободы, отсюда ее первое прозвище – la dotta, что значит «ученая». Потом Болонья стала прибежищем политических левых и заслужила второе прозвище – la rossa, что значит «красная». А еще жители Болоньи всегда очень серьезно относились к тому, что они едят. Они уверены, и, наверное, неспроста, что этот город – желудок Италии. Отсюда третье прозвище – la grassa, толстушка, слово, полное теплоты, хотя тут вы почти не встретите тучных людей. Я был толстым, когда приехал. – Он гордо постучал себя по животу одной рукой, другой отправляя в рот вторую половину булочки.

• Предыдущая
• 26/77
• Следующая